– Слышали: убирайтесь все с пустоши.
Джемми с другого конца поля подбежал к управляющему.
– У нас же игра будет, сэр. У нас игра сегодня вечером. Питманго пробив Кингласси.
– Плевать я хотел на вашу игру. Убирайтесь вон с поля.
– Но они же издалека приехали, чтобы играть с нами, сэр.
Парни из Кингласси как раз раздевались на другом конце поля. Они пешком прошли пять миль, все время в гору, после того как десять часов отработали в шахте.
– Я просто не знаю, как им об этом и сказать, – заметил Джем.
– Ничего, что-нибудь придумаешь.
– Траве наша игра нисколько не повредит – ее и так все время приходится подрезать.
Уже сама поза Джема вызывала у управляющего, пожалуй, не меньше раздражения, чем все остальное, – то, как он стоял, широко расставив крепкие литые ноги, приподняв смуглый подбородок, чуть не с вызовом глядя на Брозкока своими жесткими, словно два орешка, горящими глазами.
– Слушай, ты! Я ведь сказал тебе: убирайтесь к черту с этого поля, и я не собираюсь от своих слов отступать. Чтобы духу вашего не было на пустоши!
– Но пустошь ведь не ваша, сэр. Пустошь – она принадлежит всем людям.
Впервые в Питманго об этом шел спор. Мистер Брозкок сделал несколько шагов и встал перед Джемом, чуть не касаясь его животом.
– Я тебя знаю. Мы знаем, как тебя звать. Ты жадная свинья, которая все прет вперед и не может остановиться.
Джемми посмотрел на Сэма и на всех остальных, подошедших к этому времени и окруживших его. Больше всего удивляло Джемми молчание Сэма – в глазах брата не было даже злости. Они не выражали ничего.
– Угу. Джеймс Драм Камерон. Так вот, ребята хотят знать, что вы сделаете, если мы все-таки проведем матч.
Брозкок усмехнулся.
– Я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше не работал у нас на шахте. И о том, чтобы братья твои никогда тут не работали. И о том, чтобы отец твой никогда тут не работал. И о том, чтобы ни один штейгер в Файфе даже близко тебя к шахте не подпускал. Ну как, получил ответ на свой вопрос?
И он двинулся назад по пустоши – складки его жирной шеи подрагивали над воротником. Он как раз перешагивал через щит для метания колец, когда у самого его уха, на расстоянии какого-нибудь дюйма, просвистел камень. Он наверняка слышал свист, но если даже и не слышал, то увидел, как камень упал у его ног и, подпрыгивая, поскакал вниз по пустоши. Надо отдать должное управляющему: у него достало элементарного мужества или достоинства. Он продолжал идти и не остановился, не обернулся, так что игроки не могли похвастать победой. Но и Брозкоку и всему Питманго было над чем задуматься. Кому-то так важна была эта пустошь, что он готов был убить мистера Брозкока ради нее.
– Это ты сделал? – опросил Джем, поворачиваясь к брату.
Сэм молчал. Лицо его не выражало ничего.
Роб-Рой ликовал. Вернувшись из шахты и вымывшись в умывальной пансиона, он не пошел по обыкновению в «Колледж» заправиться пивом, так как ему хотелось сохранить свежую голову для встречи с мистером Селкёрком.
– Ну вот, наконец-то, – сказал Роб. – Наконец-то у нас возник конфликт. И они сами дали нам повод. – Каково же было его разочарование, когда мистер Селкёрк покачал головой.
– Не знаю, не думаю, чтобы из этого что-то получилось, – сказал библиотекарь. – Это отнюдь не классический случай по Марксу.
Роб возмутился. Да это же самый настоящий жгучий конфликт, а мистер Селкёрк, видите ли, вздумал лить на костер холодную воду.
– Боже мой, но они же пытались убить мистера Брозкока.
– Они? Один-единственный человек. И скорее всего, кто-то из твоих упрямых братцев.
– Очень бы хотелось этому верить.
– Вот если бы они объединились и исколошматили мистера Брозкока, это было бы дело. Когда один человек швыряет камень – это хулиганство, а когда целая группа избивает управляющего – это уже революционный акт.
– Ты просто не понимаешь, что значит для здешних людей пустошь, Генри. – Они уже перешли на «ты» и называли друг друга по имени. – Пустошь – это жизнь, а без нее
– смерть. Понимаешь? Без пустоши мы станем такой же грязной дырой, как Западное Манго. Мы это знаем. И они все знают.
– Горстка любителей метать кольца. Ты что – хочешь на этой закваске замесить революцию?
– Угу, вот именно. У нас тут отличные метатели колец. Лучшие метатели колец во всем Файфе. И это тоже имеет значение.
Мистер Селкёрк призадумался.
– Нет, Маркс этого бы не одобрил. Нужно, чтобы люди вот тут, – и он постучал по животу, – нутром это почувствовали. Все должны быть затронуты. А сейчас затронуты лишь игроки в регби – ну, еще бы, могу поклясться, что и в твоей семье есть один, который так и кипит…
– Сэм. Ну, нет, он не кипит – он застыл, заледенел.
– …а вот женщин это не затронет. Ведь если заложат новую шахту, значит, будет больше работы, больше угля. А стоит им увидеть конверты с жалованьем, как весь гнев улетучится.
Роб повернулся спиной к своему наставнику.
– Я хочу, чтобы ты разрешил мне написать Кейру Харди. – Он подождал. Селкёрк продолжал молчать. – Я хочу попросить его приехать к нам и организовать в Питманго союз шотландских углекопов, чтобы нам было на кого опереться, если мы на что-то решимся.
– Я не могу тебе этого запретить.
– Я хочу, чтобы ты написал поручительство – он должен знать, что я человек серьезный.
– Он это и так поймет из твоего письма.
– Значит, ты не станешь писать? – Роб повернулся и увидел, что Генри Селкёрк внимательно смотрит на него, словно он – сельдь, выставленная для продажи.
– Да нет, напишу. А где ты его поселишь, если он приедет?
Лицо у Роба вытянулось, как порой бывало у его отца. Об этом он не подумал.
– Я вовсе не намерен приглашать его сюда, чтобы потом у него вышли неприятности с полицией компании, которая ведь может и избить его и бросить в тюрьму, – сказал Селкёрк.
А Роб помнил – такого не забывают, – что Селкёрка, этого сердитого чудака, избивали, заносили в черные списки и сажали в тюрьму на всех шахтах, где он работал – от Файфа до Дурхэма и Уэльса. Боевая жизнь его была теперь давно позади – от нее остались лишь воспоминания, а когда он предавался им, то начинал пить, и все равно Роб не перестанет его уважать за прошлое. Роб посмотрел на Тропу углекопов, пролегавшую внизу, за черным от угольной пыли окном читальни.
– Я знаю, где его можно поселить, причем так, что никто в поселке не увидит, когда он приедет.
– Где ж это?
– Сейчас я не могу тебе сказать. По такое место есть. Можешь поверить мне на слово.
Селкёрк снова внимательно посмотрел на него.
– Почему же ты не хочешь мне сказать?
– По личным причинам. Тут затронуто мое достоинство. – Уж это-то мистер Селкёрк должен понять.
– Я не стану писать письмо, пока не буду совершенно уверен в его безопасности, – сказал мистер Селкёрк.
– А я уверен, – восторженно воскликнул Роб. – Ах, вот тут-то все и начнется! Это будет первым шагом, Генри.
Этакий романтик, подумал Селкёрк, совсем как его отец, совсем как он сам в молодости, когда он твердо верил, что достаточно людям узнать правду – и они начнут действовать. Этот урок оказался тяжелее всего.
– Пиши письмо, – оказал Селкёрк. – Я дам поручительство.
Ну, куда денешься без мечтателей, нужно же, чтобы кто-то первым выжигал просеки, по которым потом пойдут люди дела! Селкёрк знал, что Роб-Рою суждено страдать, но такова уж цена мечты. И ему захотелось, чтобы парнишка скорее ушел и можно было для бодрости духа приложиться к бутылке, лежавшей в заднем кармане его брюк.
18
Роб-Рой написал письмо и стал ждать. Ответа не было.
– Кейр Харди непременно ответит тебе, – сказал Генри Селкёрк. – Он человек занятой – на него столько наваливают, что только диву даешься, как он еще жив, и к тому же ему приходится скрываться от закона. Но он ответит тебе.
Роб-Рою ничего не оставалось, как ждать, однако другие люди в Питманго зашевелились. Ко всеобщему удивлению, лидером стал Уолтер Боун. Спокойно, без шума обошел он Верхний поселок, затем Нижний поселок, обитателям которого польстило уже само появление в их домишках такого гостя, и собрал средства на то, чтобы законным путем выяснить права углекопов на пустошь, а затем в воскресенье, пренебрегши требованиями веры, отправился в Данфермлин для беседы с мистером Мэрдоюом Карнеги из достопочтенной фирмы «Карнеги и K°» – пожалуй, это был первый углекоп в истории Питманго, решивший обратиться к юристу. Гиллона удостоили высокой чести войти в состав депутации.
То, что они узнали от мистера Карнеги, – а он даже не предложил им сесть: углекопы должны стоять, нечего им рассиживаться, – было не слишком обнадеживающим.
Забор, то его мнению, был поставлен, дабы утвердить и подчеркнуть то обстоятельство, что пустошь принадлежит семейству Тошманго. Разрешив углекопам пользоваться пустошью, владельцы вовсе не собирались отказываться от своих прав на эту землю.
