В доме все здорово изменилось. Мебель теперь была современная: синие французские яйцевидные кресла, красная софа, имитирующая форму губ Мэй Уэст[75]. Повсюду валялись всякие вещи, образуя веселый беспорядок – игрушки, одежда и прочее. У них было трое маленьких сыновей. Старшие двое уже посещали детский садик. Я слышала, как младший плещется в ванне и фыркает. Няня Бет что-то тихонько напевала; мелодия была знакомая, но я никак не могла вспомнить, что это. Как счастлива была бы Битси, если бы у нее был такой вот дом, полный жизни, богатства и радости! Мне нетрудно было представить себе, как она воскликнула бы сейчас: «Райское наслаждение, верно?»
Но это было практически все, чего я там добилась. Таунхаус не вызвал у меня никаких всплесков вдохновения. Я поднялась наверх, поблагодарила Кэролайн Мэтьюз и поехала домой.
Пока я ждала на тротуаре такси, у меня возникла новая идея. Я прошла дальше по улице, мимо дома, который когда-то принадлежал Броутонам, где я в последний раз виделась с Битси. Через год после ее исчезновения они подарили этот дом Организации Объединенных Наций, и с тех пор в нем проживал Генеральный секретарь ООН.
Перед домом стояла полицейская будка с затемненными окнами. Я свернула за угол, чтобы избавиться от этого невидимого наблюдения. И тут остановилась. Сквозь ветви японской бирючины мне был виден сад.
Этот вид перенес меня обратно в тот вечер, на ту вечеринку. Я вновь услышала призрачные аккорды «Канона» Пашельбеля, перекрывающие рокот идущей по реке баржи, звон хрусталя с шампанским и смех. И ощутила аромат лилий в налетавшем легком ветерке. Мягкий свет луны и освещенные им элегантно одетые гости. Я увидела Битси, стоявшую в тени под дубом и смотревшую на реку. Потом она обернулась и уставилась на меня своими зачаровывающими глазами. Тебе так повезло, что ты стала писательницей, Колин. Потом она обняла меня.
И тут вдруг все встало на свои места. Ответ все время был у меня перед глазами, только я его не видела.
Джефферс сердито нахмурился:
– Да? Ничего не понимаю!
– Тут, на мое счастье, подъехало такси. По дороге я позвонила своему зятю. Моя сестра Морин год назад проиграла свою битву с лейкемией, и бедняга Фрэнк пребывал в жуткой депрессии. Он почти ничего не ел и редко выходил из дому.
Я едва сдерживалась, но не хотела ничего открывать даже Фрэнку, пока сама не удостоверюсь, что моя теория верна. Я сказала ему, что мне нужно кое-что проверить в вещах Морин – это, дескать, необходимо мне для новой книги. И он махнул рукой, приглашая меня войти.
Фрэнк не захотел расставаться с вещами Морин. У них там все по-прежнему так же, как было при ней. И я тут же нашла то, что мне было нужно. Там оно и было, написанное черным по белому.
Джефферс почесал себя за ухом:
– Я все еще ничего не понимаю.
– Когда Битси обняла меня в тот вечер, она сунула записку в карман вечернего платья Морин. Там эта бумажка и лежала, пожелтевшая от времени. Никогда не забуду эти ее слова: «Я больше не могу выносить этот обман, эту ложь. Я не принадлежу этому миру, никогда не стану в нем своей. Всему теперь пришел конец. Я хорошо изучила течение реки – оно унесет меня туда, куда мне нужно. Пожалуйста, скажи Гарольду, что мне очень жаль. Скажи ему, что у меня нет другого выбора».
Л.С. громко перевел дыхание.
– Она покончила жизнь самоубийством? Ух ты! Я и предположить не мог, что так случится.
Джефферс выпучил глаза:
– Битси Грейнджер покончила с собой? Вы уверены?
– По крайней мере, мы в конце концов узнали, что тогда произошло, – Колин подняла свой бокал с вином. – За Битси Грейнджер! Она нашла единственный возможный способ покончить со своими страданиями. Пусть она покоится с миром!
Все собравшиеся хором торжественно повторили ее слова.
– За Битси Грейнджер!
Тут Джефферс вдруг вскочил с места:
– Извините! Мне нужно срочно выйти! Зов природы!
– Это не подлежит оглашению, Джефферс! Ты слышишь? – крикнул ему вслед Л.С.
Но репортер, отмахнувшись от него, поспешно бросился в сторону туалета. Л.С. с отвращением фыркнул:
– Гнусный червяк! Проныра! Сейчас выложит конец вашей истории в Интернет. Разошлет по всему свету и будет утверждать, что это его собственное сочинение! Я вот сейчас пойду и утоплю его проклятый телефон в унитазе!
Колин положила ладонь ему на руку:
– Всё в порядке, Л.С. Правда. Пускай себе.
– Но он же ленивый, гнусный и мерзкий слизняк! Никакого понятия об этике! Ему все равно, что и у кого красть и кому он при этом причиняет вред и боль.
– И в ответ получает то, чего заслуживает: пожизненное заключение наедине с самим собой.
* * *
На следующее утро Колин, кутаясь в пальто, чтобы защититься от утреннего холода, взяла такси и поехала на Саттон-плейс. И в последний раз прогулялась по району, где когда-то жила Битси, а потом направилась в очаровательную маленькую patisserie[76], которую обнаружила на Первой авеню. Там варили совершенно бесподобный капучино.
Она села на высокий стул перед маленьким столиком в задней части заведения и сделала заказ: любимый напиток Битси и круассан. И достала из сумочки смартфон.
Сенсационная публикация Рубина Джефферса заняла ведущее место в сегодняшнем выпуске «Эй-Лист». «Тайна исчезновения светской красавицы раскрыта!» – кричал заголовок. В публикации пересказывались все подробности, которые Колин рассчитывала там найти: детство Битси в Миртле, штат Миссисипи; предательство Рэя Эдлена и его последующее падение и гибель; переезд Гарольда в Коста-Рику и иск его детей в опротестование условий его завещания. И, что лучше всего, публикация включала в себя хорошо сделанную имитацию последней записки, которую якобы нашла Колин. Джефферс проглотил всю историю и выкатил ее на публику, ничего не проверив. Каким бы он ни был бессовестным, он мог бы сперва подумать. Ведь Колин пишет романы, выдумывает, не правда ли?
Но теперь пути назад уже нет. История Джефферса уже распространялась, ее перепостили все кому не лень, что было вполне предсказуемо, и, в конце концов она наберет такой вес и влияние, что вполне сойдет за правду.
Колин принесли ее заказ. Она проверила, не настало ли нужное время, расплатилась и вышла на улицу.
На углу стояла старуха в пальто из верблюжьей шерсти и с капюшоном, сгорбившись и сжавшись, борясь с холодом. Видимо, бездомная.
– Помогите мне, подайте… – бормотала она.
Колин подошла к ней.
– Вот, дорогая. Это тебе.
И протянула старухе капучино и круассан.
Та взяла чашку обеими руками и отпила глоток. Глаза, утонувшие в морщинах, еще больше сощурились от удовольствия, но Колин все же различила в них намек на цвет лунного камня.
– Благослови тебя Господь, подруга, – сказала старуха и отпила еще глоток. – Райское наслаждение, верно?
ДЖУДИТ КЕЛМАН – лауреат множества премий и автор семнадцати бестселлеров, трех документальных книг, десятков рассказов и сотен статей и эссе для крупнейших изданий. В 2008 году она запустила уникальную программу «Визибл Инк» (букв. «Видимые чернила») при Слоун-Кеттеринг Мемориал[77], которая дает возможность всем заинтересованным пациентам онкологических клиник пользоваться благами писательского труда и выражать свои мысли и чувства при содействии личного волонтера-помощника, обучающего их писательскому мастерству. Она живет в Нью-Йорке.
Перша Уокер
Диззи и Гиллеспи
Былая роскошь. Такими словами я всегда описываю мамину квартиру. По крайней мере, так я говорю тогда, когда ощущаю себя добродушным и щедрым человеком. А когда не ощущаю, то называю ее обветшавшим дерьмом. Но мама всегда любила свои апартаменты. Любила свои семь больших комнат, отходящие от этого похожего на тоннель коридора, как ветви от ствола дерева. Высокие потолки, дубовые полы и отдельное помещение для прислуги. Гостиная – это скорее зал или салон, он же и столовая – с окнами почти что от пола до потолка. Звучит здорово, не правда ли?
Дом, построенный в 1910 году, предназначался для богатых. Но это было тогда, а теперь это просто старый дом, даже более чем старый. Он навевает грусть и вызывает разочарование. Он пахнет плесенью и пылью, старым засохшим асбестом и дохлыми насекомыми-паразитами. Высокие потолки покрыты потеками, оставленными грязной водой, высокие стены все вспучены и перекошены, а полы покрыты предательскими трещинами.
Мама не то чтобы не видела всего этого. Просто ей было все равно. Квартира почти сорок лет служила ей домом. Она росла в период Великой депрессии, в бедности, в грязи и в голоде, в разваливающемся фермерском доме. Решительно настроенная убраться подальше оттуда и прорваться, она покинула Вирджинию, когда ей исполнилось пятнадцать, и села на автобус компании «Грейхаунд», идущий в Нью-Йорк. Это было в 1932 году, когда вся страна еще боролась за выживание, и шансы прорваться у цветной девушки с образованием в размере девяти классов практически равнялись нулю. Она нашла работу на Лонг-Айленде в качестве няньки в домах белых людей при деньгах. Не часто, но иногда она все же вспоминала их великолепные дома. И я иной раз задавалась вопросом: не напоминает ли ей эта квартира и все ее выцветшее величие те дома, в которых она когда-то работала? Может быть, на ее взгляд, потемневшие полы все еще сияют блеском, а просевшие стены по-прежнему стоят прямо, как штыки?
