Он фотограф, заявил он, фрилансер. И переехал сюда «снизу», из района южнее Девяносто Шестой стрит.
«Ох, значит, он один из этих!» – решила я. Из тех, кто раньше и не думал, что Гарлем достаточно подходящее для него место, пока не потерял работу или не лишился доходов, и это заставило его переменить свое мнение.
– Послушайте, – сказала я, указывая на циркулярку, – ваша…
– Я так рад, что наткнулся на этот дом! Очень долго искал что-нибудь подходящее, очень долго.
– Понимаю, однако…
– Некоторое время даже жил на улице. А когда наткнулся на это, сперва даже не поверил. Все время не везло, понимаете?
Еще бы я не понимала! Сама-то я едва сводила концы с концами, меняя одну работу на другую; я просто старалась выжить. Это было в самый разгар так называемой Великой рецессии, и зарабатывала я так мало, что хватало лишь для покрытия самых необходимых расходов.
– Послушайте, – снова попыталась я встрять.
– Продал даже свой «харлей», чтоб заплатить аванс. – Он покачал головой. – Вот уж никогда не предполагал, что придется его продать. Но все складывалось так скверно, что я…
– Понятно-понятно, – сказала я, уже переставая злиться. – Но послушайте, я хотела просто…
– Хозяин сказал, что сделает мне хорошую скидку, если я куплю эту квартиру. Здесь, правда, очень многое надо переделать, больше, чем я думал вначале, но мне нравится такая работа. Из гостиной можно сделать отличную фотостудию!
Я бросила взгляд вдоль коридора. Двери во все комнаты были распахнуты. Все помещения заливал солнечный свет. А он уже успел сменить паркет в коридоре. И новые паркетины сияли в послеполуденном свете. Приходилось признать, что он здорово потрудился, проделал такую работу, какую я очень хотела бы проделать в нашей квартире. Я внимательно посмотрела на него. На вид – вполне приличный человек, а я хорошо знала, что это такое – мечтать и осуществлять свои мечты.
– И вы намерены все тут переделать?
– Да нет, я почти закончил. Думаю, через недельку все завершу. А что?
Я лишь махнула рукой в ответ.
– Ладно. Ничего.
* * *
Ремонт и перестройка длились не неделю и не две, а все четыре. Целый месяц, черт бы его побрал!
Я пару раз пыталась с ним поговорить, и с каждым разом он становился для меня все более и более несимпатичным.
– Я от этого шума просто с ума схожу, – жаловалась я. – Пыль летит прямо облаками, проникает через ваш потолок и мой пол. И мыши! Шум сводит с ума не только нас, но и их! Они теперь повсюду торчат.
– Но я же не виноват, что у вас тут мыши!
– Я говорю…
– Я помню, что вы говорили. Но вы не можете указывать мне, что я могу или не могу делать в своей квартире. И я вовсе не намерен из-за вас прекращать свои работы.
Я еще раньше решила постараться сохранять хладнокровие, так что прикусила язык и не высказала ему то, что в действительности собиралась высказать. Продолжала оставаться вежливой.
– Послушайте, я не хочу ругаться и ссориться. Просто скажите, сколько еще это продлится?
– Столько, сколько потребуется, – ответил он и захлопнул дверь перед моим носом.
* * *
Я знала, что у него нет разрешения на все эти переделки, и даже не раз подумывала о том, чтобы сообщить кому следует о его нарушениях. Городская жилищная инспекция быстренько остановила бы все эти его работы. Если б работы вел сам хозяин, я бы не пожалела дайма[78], чтоб позвонить куда надо. Но в отношении соседа-квартировладельца этого делать нельзя. Во всяком случае, не в Гарлеме. Здесь соседи должны держаться вместе.
Так что нам с мамой пришлось проглотить раздражение и досаду по поводу постоянного шума – и по поводу мышей тоже. Ясное дело, перестройка, затеянная Милфордом, вынуждала мышей в буквальном смысле лезть на стену. Их численность удвоилась. У них рождались все новые детишки. Было хорошо слышно, как они пищат. Я пошла по магазинам и накупила крысиного яду, но мама не велела его раскладывать. Мыши нажрутся яду, заберутся в какую-нибудь щель и там сдохнут. И их маленькие трупики начнут гнить и разлагаться, и вся квартира этим провоняет.
С ума можно сойти!
О мышеловках мы даже и не вспоминали. Мы уже пробовали ими пользоваться. Но мышей это либо не привлекало, либо – и это было хуже всего – они в них попадали, но эти штуки не убивали их насмерть. Можно было зайти посреди ночи в кухню и обнаружить одну такую прямо посреди комнаты, очень даже живую и еще дергающуюся. А это означало, что убивать ее придется мне самой. Это было занятие не для мамы, но и, несомненно, не для меня.
Ну вот я и начала снова продвигать идею насчет кошек, но мама оборонялась все так же стойко. Нет, нет и нет!
Но это продолжалось только до того дня, когда она обнаружила мышь у себя в спальне – та играла у нее на постели, в простынях. И внезапно ей захотелось завести не одну кошку, а целых две!
На следующий день я заполучила их, взяла подкидышей из приюта для бездомных животных. Диззи и Гиллеспи[79], так мы их назвали. Умнейшие маленькие создания! И быстрые. И голодные. Через несколько дней мыши исчезли, как не бывало. По мне, отличный результат!
И по мнению мамы – тоже.
Но не по мнению Милфорда.
Вскоре мы услышали стук в дверь. Милфорд выглядел совершенно вымотанным.
– Что стряслось? – осведомилась я.
– У меня мыши, – заявил он. – Не несколько, а целые орды. Они забираются в стенной шкаф в спальне, в шкафы и полки на кухне. Намедни обнаружил одну дохлую в ванне. А вчера я готовился сделать фотопортрет, понимаете, в гостиной, и мышь пробежала прямо перед моей клиенткой! Та тут же удрала и теперь отказывается мне заплатить.
– Мне очень жаль это слышать, но…
– Ну вот, я и подумал, что вы тут что-то такое сделали… – Он опустил взгляд, и его глаза расширились. Я тоже посмотрела вниз и увидела Диззи и Гиллеспи – они стояли, как часовые, у моих ног и пялились вверх, на него.
– Кошки! – воскликнул Милфорд.
– Несомненно.
– Вам придется от них избавиться.
– Простите?
– Я говорю, вам придется избавиться от этих… зверьков!
Вот это наглость! Я ушам своим не верила.
– Да никогда в жизни! Это кошки моей матери, и они будут тут жить.
А они действительно стали ее кошками! А ведь это я так долго настаивала на том, чтобы их завести, но они привязались именно к ней. И она привязалась к ним. Это маме пришла в голову мысль назвать их Диззи и Гиллеспи – по имени знаменитого джазового музыканта 40-х годов. Это при маме эти две кошки устраивались на ночь, свернувшись калачиком. Это ее они любили, и было понятно, что она тоже их любит. Она стала лучше себя чувствовать и теперь находила в себе силы, чтобы дойти по коридору до кухни. Долго стоять у кухонного стола или у плиты и готовить мама уже не могла, но могла кормить своих кошек, все время причитая о том, что «этих зверей надо как следует кормить». А потом переходила в гостиную и усаживалась там вместе со мною и наблюдала, как они играют и шалят. Она говорила, что раньше боялась кошек, но теперь больше не боится.
– Они – нечто особенное! – говорила мама. – Такие красивые, такие умненькие! Слушай, они же понимают все, что я им говорю!
До этого мы перепробовали все лекарства, чтобы понизить у мамы кровяное давление; все они либо вообще не помогали, либо давали всякие побочные эффекты. А Диззи и Гиллеспи за одну неделю снизили его до нормального! В промежутках между своими играми и шалостями, от которых она без удержу смеялась, они лежали у нее на коленях и мурлыкали, успокаивая ей нервы, и она теперь чувствовала себя в полной безопасности, поскольку спала в постели, куда больше не лезли мыши. Словом, кошки приносили маме столько радости и так укрепляли ее здоровье, что я и вообразить себе не могла.
Стало быть, нет! Мы вовсе не намерены от них избавляться!
– А почему бы вам самому не завести кошку?
– Черт возьми, никогда!
И он заявил, что пожалуется на нас хозяину.
– Жалуйтесь, – ответил я. – Ему на это наплевать. Он на этом экономит – ему не нужно платить крысоловам-дератизаторам.
После чего я захлопнула дверь и почесала Диззи и Гиллеспи за ушком.
Мама пожелала узнать, о чем мы говорили.
– Мне казалось, ты говорила, что он приличный человек, – сказала она, когда я ей все рассказала.
Я пожала плечами.
– Тогда он мне показался приличным.
Она вздохнула.
– Если он такой же, как все остальные, кто нынче перебирается в Гарлем, тогда, конечно… – И она замолчала.
– Тогда что? Ты ведь не хочешь сказать, что собралась наконец переехать, не так ли?
– Нет, не хочу, – ответила она. – Это я о них говорю. Это им неплохо бы отсюда переехать.
* * *
Через два дня Милфорд снова постучался в нашу дверь. Открыла ему мама.
Я наблюдала за этим с другого конца коридора. Он поклонился и вручил ей букет цветов.
– Извините, – сказал он. – Не знаю, что это на меня нашло. Мне не следовало говорить то, что я сказал.
