— В меня, в меня! — воскликнул Александр. — И наверняка поляк эмигрант.
Пуля просвистела мимо, ранив коня шталмейстера. Покушавшегося схватили. Им оказался поляк по фамилии Березовский.
— Господь снова спас, — Александр трижды перекрестился. — Он простёр надо мной свою охранительную длань.
Однако настроение было испорчено. А ведь предстояли ещё увеселения и официальные приёмы. И предстояли свидания с Катенькой, которую доставили в Париж после полугодовой разлуки.
Ей был заказан самый роскошный номер во второстепенной гостинице. Александр не собирался навещать её там: каждый вечер верный Рылеев провожал её в Елисейский дворец через потаённую калитку на углу авеню Мариньи.
Первая встреча всколыхнула в Александре все былые чувства, казалось, угаснувшие в нём. Катя оставалась — что бы там ни было! Катя была совершенством — даже по сравнению с теми искусными дамами полусвета, с которыми он провёл два вечера.
— Мне сказали, мой повелитель, что вы отреклись от меня. Но ведь это неправда, я вижу, что это неправда, — прошептала она после первых восторгов.
— Я велел распустить этот слух, дабы заткнуть рты сплетникам. Но разве я могу отказаться от тебя, Катенька, моя Катенька? — В эту минуту Александр был искренен. В ней оставалась та первозданная светлость любящей женщины, которой ему так недоставало в недавних любовных связях. Он почувствовал нечто вроде раскаяния. Разве можно было поставить рядом с этой прекрасной юной женщиной, которая ухитрилась каким-то образом сохранить своё девичество и вместе с тем оставаться опытной, всех этих француженок с их пусть и великолепной статью! Нет, отныне он будет верен ей, рыцарственно верен. Тем более что она научилась угадывать его желания как никакая другая женщина и идти им навстречу с дивной открытостью.
Прежде его мужское естество подстёгивало простое любопытство: а вдруг?! А вдруг ему откроется такая женщина, равной которой не было и не будет. А вдруг и он для себя откроет нечто небывалое, какие-то новые восторги?
Но женщины приходили и уходили, а открытий нового не было. Чуть интересней, чуть разнообразней, а в общем — одно и то же.
Но Катенька! Это было совершенство. И Александр сделал свой последний и окончательный выбор. Он остановился, отказался от беспрестанных поисков вечно женственного. Она останется с ним, чего бы это ни стоило! Он сумеет превозмочь придворные толки и сплетни. В конце концов сплетники угомонятся.
Оставалась императрица Мария Александровна, мать его детей. Но с нею он постарается поладить. Она его поймёт и не станет осуждать. Ей ведь были известны почти все его интрижки, она, можно сказать, приучена к ним. И ни разу не возроптала: от неё ведь не убыло, и они сохранили ровные добрые отношения, как положено умным, понимающим друг друга супругам.
И потом... Должен ли монарх, стоящий над всеми, повелевающий громадным государством с миллионами подданных, оправдывать свои дела, повеления и поступки перед кем бы то ни было?! Даже перед Богом? Ведь он есть помазанник Божий. И стало быть, оправдываем свыше и не подлежит суду земному.
Впрочем, Александр и не помышлял о каких бы то ни было оправданиях. Своему духовнику он как-то сказал:
— Ты, святой отец, не смей заходить в своих требованиях за пределы благоразумия. Помни о своём месте и не зарывайся.
— Ни на мгновенье не забываю, чадо моё духовное, ибо знаю, каково моё место и назначение под сими царственными сводами.
— То-то же, — благодушно произнёс Александр.
— Христос, наш небесный учитель, да и земной тож, произнёс однако: кто из вас без греха, пусть бросит в ближнего камнем.
— В ближнюю, — поправил Александр, — в Марию Магдалину. Я же стою выше греха, ибо над людьми, и обязан ты почитать меня безгрешным.
— Яко примерный подданный своего государя внимаю и повинуюсь.
— То-то же, — снова откликнулся Александр. И без обиняков спросил: — Ведаешь ли, пастырь мой духовный, о связи моей с княжной Долгоруковой?
Священник смущённо заморгал, а потом кивнул головой.
— Извещён, Государь. На каждый роток не накинешь платок.
Александр улыбнулся. Сентенция ему понравилась, откровенность пастыря тоже.
— Ну и что же ты об этом думаешь?
— Плоть и её зов даны нам свыше. А коли так, то греха в том не вижу.
— Разумно говоришь, — одобрил Александр. — Всё, что естественно, не содержит греха.
— Ещё древние сказывали, — подхватил священник, — что положено Юпитеру, воспрещено быку.
— Само собою, чадо моё духовное. Да и княжна больно хороша, можно ль устоять.
Александр засмеялся.
— Стало быть, понимаешь?
— Не токмо понимаю, но и одобряю.
— Эдак мы с тобою поладим. Поощрён будешь за таковое одобрение, — заключил Александр, отпуская пастыря. Место княжны в его жизни было известно всем, хотя при дворе о нём стыдливо умалчивалось. Но из разряда сенсации оно в конце концов перешло в обыденность. И княжна перестала быть затворницей. Она стала появляться в свете со своей неизменной наперсницей Варварой Шебеко и даже на придворных балах. Окружённая блестящими молодыми офицерами, она упоённо танцевала, вызывая восхищение своею воздушностью, невесомостью. Восхищены были не только гвардейские офицеры, но даже некоторые почтенные статс-дамы. Они вполголоса обменивались впечатлениями.
— Можно понять государя...
— Понять да. Но можно ль оправдать? Её величество всё ещё очень хороша и выглядит куда моложе своих лет...
— Но тридцать лет разницы! Это что-нибудь да значит...
— Увы, весьма много. Особенно в отношениях мужчины и женщины...
Александр ревнивыми глазами следил за порханием своей любовницы, увлекаемой очередным кавалером. Улыбка не сходила с её лица. Да и можно ль было не улыбаться, выслушивая восторженные славословия своему изяществу, своей красоте, сравнимой с красотой античных богинь. О, с некоторых пор она знала себе цену, и какие бы признания она ни выслушивала, её улыбка оставалась покровительственно снисходительной. Она давно уверилась, что стоит над всеми и все эти обольстительные речи, все эти восторги молодых красавцев не затрагивали её сердца. Оно оставалось верным своему повелителю, который был несравненен во всём. Государь мог быть спокоен: его Катенька принадлежала ему всецело и не только телом, но и душою, сердцем, всем своим естеством.
Брат Михаил обратился из опекуна младшей сестры в её служителя и стража. В один прекрасный день граф Шувалов уведомил его, что ему со всею семьёй надлежит переселиться в прекрасный особняк на Английской набережной. Там Кате был предоставлен целый этаж, штат услужников и собственный выезд. Отныне всё это воспринималось как само собой разумеющееся.
Немудрено. В один из дней она объявила своему царственному возлюбленному, что в ней что-то переменилось.
— Кажется, Ваше величество, я понесла. Что же мне делать?
В этом последнем вопросе прозвучало беспокойство, сходное с испугом. Александр обнял её. В первое мгновение он был озадачен. Как же, начнутся новые толки, пересуды и грязные сплетни. Слухи вырвутся за пределы столицы и пойдут гулять не только по империи, но и по всей Европе. Потом он спохватился, сама судьба открыла перед ним возможность начать новую ветвь династии: романовско-долгоруковскую. То есть обратиться наконец к династическим истокам. Он прекрасно знал, что в нём самом почти не осталось русской крови: она была разбавлена браками с мелкими и мельчайшими принцессами немецких фамилий. Но вот, слава Всевышнему, ему императору Александру Второму, выпал жребий, предначертанный основателем династии царём Михаилом Фёдоровичем и его сыном царём Алексеем Михайловичем, — произвести на свет потомство Долгоруково-Рюриковской крови. Можно ли не воспользоваться этим шансом?!
— Катенька, моя бесценная Катенька, ты должна родить! Безразлично кого — сына либо дочь. И пусть тебя не беспокоит их судьба: я найду верный способ обеспечить им достойное будущее. А нас...
Он на минуту остановился, подыскивая как можно более деликатные и вместе с тем осторожные слова, и наконец закончил:
— Нас Господь по его благой милости, видя нашу возвышенную и великую любовь, соединит перед его святым престолом.
Катя зарыдала. Это был истерический припадок, разрядивший огромное напряжение. Он тщетно пытался успокоить её, гладил и целовал. Платок, которым он осушал потоки слёз, весь промок и его впору было выжимать.
Наконец она прильнула к нему в порыве благодарности. И произнесла прерывающимся голосом:
— Я так боялась сказать вам, Государь, мне было так стыдно и неловко... Но ведь я не хотела... Я не виновата...
— Господи, какая же ты глупенькая! — Александр прижал её к себе. — Как ты могла подумать, что я могу...
