— Я знаю, Ваше величество, как тяжело вам приходится, — без обиняков заявил граф. — Разумеется, я всецело на вашей стороне. И найду способ как можно более деликатно удалить эту девчонку.
Шеф жандармов был всемогущ, императрица не сомневалась, что желание её будет исполнено.
Пётр Андреевич Шувалов был расторопен. И любознателен. Это была весьма своеобразная любознательность, главным источником которой была замочная скважина. Любовь к тайному знанию стала обуревать его ещё в Пажеском корпусе. А уж когда он водворился в кресле петербургского обер-полицмейстера, его глаз и ухо проникли в особняки, дворцы и, конечно, альковы. Те, кто был над ним, тотчас оценили таковые способности Петра Андреевича, и он получил пост во всемогущем Третьем отделении, пост высокий — начальника штаба и управляющего. Когда же надлежало надеть узду на непокорные западные губернии — Лифляндскую, Эстляндскую и Курляндскую, заражённые польским восстанием, — он стал там генерал-губернатором. Ну а после каракозовского покушения Александр решил, что услуги его бесценны в таковых обстоятельствах.
Князь Пётр Алексеевич Кропоткин так писал о том времени: «Настоящими правителями России были тогда шеф жандармов Шувалов и петербургский обер-полицмейстер Трепов. Александр II выполнял их волю, был их орудием. Трепов до того напугал Александра II призраками революции, которая вот-вот разразится в Петербурге, что если всесильный обер-полицмейстер опаздывал во дворец на несколько минут с ежедневным докладом, император справлялся: «Всё ли спокойно в Петербурге?»
Пётр Андреевич знал почти всё. Знал он, к примеру, о том, что у Кати Долгоруковой есть ключ, открывавший потаённую дверь Зимнего дворца, что её свидания с императором происходят регулярно в бывших покоях Николая I, которые унаследовал его сын. Знал и не одобрял: был всецело на стороне государыни.
Он вызвал к себе старшего брата государевой любовницы князя Михаила Михайловича Долгорукова, фактического опекуна Кати, и без обиняков сказал ему: под угрозой его карьера, равно как и будущее.
— Вы понимаете, князь, что кроме всего прочего Её величество государыня императрица проявляет неудовольствие. А неудовольствие государыни может повлечь для всего вашего семейства весьма неприятные последствия. Я настоятельно рекомендую вам удалить из Петербурга вашу сестрицу под каким-нибудь благовидным предлогом. Я очень надеюсь на ваше благоразумие, князь.
Произнеся эту тираду, граф удалился, оставя Долгорукова в кабинете как бы нарочито, для размышления. Когда он вернулся, князь сказал:
— Я всё понял, Ваше сиятельство, и приму меры. Сестра отправится в Неаполь для поправления здоровья к родственникам моей супруги. Тем более что супруга моя родом неаполитанка...
— Мне это известно, — вставил Шувалов, — и даже обратила на себя внимание государя своею красотой.
— Благодарю вас. Так вот, супруга как раз и вняла призыву своих близких и решила навестить их. Катерина отправится вместе с нею.
— Прекрасно, князь, прекрасно! — возгласил Шувалов. — Поздравляю вас и рад буду оказать вам услуги, ежели потребуется.
Катенька была вне себя, узнав, что ей предстоит разлука с любимым. Она уже вошла во вкус тайных свиданий, в них было столько романтического! И потом в ней заговорила женщина, в которой с молодой силой пробудилось женское естество. Она уже не могла обойтись без близости, она жаждала её. Ей хотелось отдавать себя повелителю каждый день, несколько раз в день. Приходилось же довольствоваться свиданиями в лучшем случае трижды в неделю.
Начались торопливые сборы в дорогу. Она нашла способ известить государя. Но мог ли он воспрепятствовать?! Увы, нет. Она была свободна, он — в путах державных и семейных.
Александр написал ей записку, в которой извещал, что найдёт возможность призвать её во что бы то ни стало. Он пришлёт за ней, пусть она не сомневается и будет готова последовать за его адъютантом. Записку же надлежит сжечь во имя общего спокойствия.
Она прижала записку к сердцу — как девочка любимую игрушку. Сжечь? Как можно?! Это была первая записка, написанная рукою императора, на бумаге с его вензелем и водяным знаком. Неужели сжечь этот символ любви? Ведь каждая бумажка, вышедшая из-под руки императора, драгоценна. Это реликвия, которая со временем будет стоить больших денег...
Она долго колебалась. Но он велел. И Катя с сокрушённым сердцем бросила веленевую бумагу в камин. Можно ли было ослушаться?
Александра раздирали противоречивые чувства. Это было впервые: у него отнимали то, чем — и кем — он жаждал владеть. И он был бессилен этому противодействовать! Он — император Всероссийский, чуть ли не последний самодержец, самодержавный монарх в Европе. Ему исполнилось сорок восемь лет, ей — восемнадцать. Юность и свежесть переливались в него. И он чувствовал себя ровнею, ему тоже становилось восемнадцать!
Её отъезд — это скверно. Катенька необходима ему как воздух. Для равновесия — душевного и физического, для радости и восторженности, которую пробуждала близость с нею.
Александр призвал Шувалова. И сказал ему совершенно откровенно:
— Я тебе доверяюсь, Пётр Андреич, зная и веря в твою преданность. Этот разговор должен остаться меж нами. Найди возможность воспрепятствовать поездке княжны Екатерины Долгоруковой.
Шувалов притворно удивился — он был актёр на придворной сцене, как и полагалось шефу жандармов.
— Я приложу все старания, государь. Ваше желание — свято. Тотчас же отправлюсь сделать нужные распоряжения и лично прослежу, чтобы они были исполнены.
— Лично! Проследи! Я надеюсь на тебя.
На следующий день при очередном докладе Пётр Андреевич доложил:
— По вашему деликатному поручению, Государь, приняты нужные меры. Они под моим контролем. Надеюсь в ближайшие дни доложить, что всё устроено.
Входя в кабинет его величества, Шувалов каждый раз ловил на себе вопрошающий взгляд. Он хорошо знал, что означает этот взгляд.
— Ну что?
Вопрос этот касался не изловления государственных преступников, рассеивавших возмутительные листки, всех этих «Великоруссов», «Колоколов», нет, Пётр Андреевич знал, какого ответа ждёт император.
— Всё предпринято, Ваше величество, всё делается...
Вопрос «ну что?» повисал в воздухе, пока в один из докладов Пётр Андреевич развёл руками, говоря:
— Увы, Ваше величество, не удалось. Вдогон я послал трёх агентов. Быть может, они что-то предпримут. Обещал им щедрое вознаграждение, коли удастся возвратить княжну в Петербург. Они постараются.
Не постарались. Шувалов знал, что всё останется как есть, что ему ничего не будет в случае неудачи. Это было такое поручение, деликатность и конфиденциальность которого безусловно оберегали его положение и, более того, словно бы приближали его к государю, ибо ой становился сообщником его тайной страсти.
Но тайная ли?
— Скажи, Пётр Андреевич, известно ли в обществе о моей связи с княжной? — неожиданно спросил Александр.
— Должен вас разочаровать, Государь, — известно и даже в подробностях, — помедлив, отвечал Шувалов. — Во дворцах, как ни хоронись, стены имеют глаза и уши. Языки резать — не те времена, да-с. В связи с нынешними обстоятельствами я бы осмелился воспользоваться ими и сделать вашему величеству некое предложение.
— Отчего же нет. Говори...
— Я предложил бы распустить слух...
— Ну же! Смелей!
— Слух о том, что вы, Государь, порвали с княжной и отослали её от себя.
— Гм. — Александр провёл руками по пушистым бакенбардам, что истолковывалось близкими ему людьми как признак озабоченности. — Что ж... Пожалуй. А ты знаешь — это мысль. Поручаю это тебе — ты в силах исполнить в лучшем виде. Особенно некоторым дамам в окружении государыни сообщи под большим секретом. Самый верный способ, что слух разойдётся мигом и пойдёт гулять по салонам.
— Исполню в точности.
— Главное, чтобы слух исходил от тебя, — поощрил Александр. — Тебя считают весьма осведомленным в силу твоего положения. Сочтут известив доподлинным.
— И сенсационным, — вставил Шувалов, уловив на лице Александра довольное выражение.
Узел развязался неожиданно и к обоюдному удовольствию. Александр полагал, что в высшем свете будут долго смаковать новость и радоваться низложению княжны, этой выскочки и дерзкой девчонки. А уж от него она не уйдёт, он в силах добыть её хоть из-под земли. Шувалов же радовался тому, что угодил государю, притом самым неожиданным образом. И её величество останется довольной и найдёт способ выразить ему свою благодарность. В благодарности же государя он не сомневался.
Тем временем новые министры действовали с подобающей энергичностью новой метлы, прутья которой все в целости. От предупреждений и временных запрещений сеятелям вредных идей перешли к решительным действиям: журналы «Современник» и «Русское слово» были закрыты. Чернышевский взят под арест, последовали ссылки его единомышленников в отдалённые губернии.
