листья, старые ветки и вещи, не пережившие лето.
Лорд Найтингейл показывал Флоренс свои владения. Они отправились туда вместе с леди Кессиди, Матильдой и мистером Феджином. Последний все еще пугал Флоренс, особенно после слов Бенджамина: казалось, он неотрывно следит за ней, как ревнивый пес – за новой гостьей хозяина. Она то и дело ловила на себе его пристальный взгляд, не злой, но и не добрый. Мистер Феджин будто бы оценивал ее, пытаясь понять, кто она такая и можно ли будет доверить ей все эти комнаты, залы, лестницы и галереи.
А комнат и лестниц было много.
Поместье под Августой стояло пустым. В нем жило несколько слуг, достаточно, чтобы поддерживать порядок и не давать плющу слишком расползтись по стенам. Достаточно, чтобы проверять, не завелись ли в обивке кресел мыши, а на чердаке – сычи. Достаточно, чтобы розовые кусты не замерзли зимой, а циннии на клумбах сложились в узоры. Но и розы, и плющ, и циннии, и зеркала, и мрамор, и лепнина, и фрески на потолках в гостиных и залах – все застыло во времени, и некому было на это смотреть.
Поместье стояло недалеко от реки, и утром, когда они приехали, в парке было туманно. Флоренс вышла на широкий балкон, с которого открывался чудесный вид на каскад лестницы и зеленый – уже рыжеющий – лабиринт. Было зябко, пахло прелыми листьями, дымом и дождем. Снизу, из-под балкона, доносился голос леди Кессиди, которая восхищалась статуями, украшающими парк.
– Я вижу на вашем лице восторг, мисс Голдфинч, – сказал мистер Феджин.
Он появился незаметно, Флоренс даже не услышала стука его шагов. Она обернулась: мистер Феджин стоял у распахнутого балконного окна, высокого, похожего на арку.
– И страх, – добавил он. – Боитесь, что не сможете быть хорошей хозяйкой для такого большого дома?
Это прозвучало дерзко, пусть и без яда в голосе. Флоренс напомнила себе, что, кем бы мистер Феджин ни был, он ей не ровня.
– Безусловно, здесь очень красиво, – отозвалась она, расправив плечи и заставив себя держать голову прямо. – Верно и другое: я неопытна в том, чтобы быть хозяйкой. Но я приложу все усилия и стану так же совершенна, как этот парк.
Мистер Феджин приподнял брови, затем улыбнулся и притронулся пальцами к краю своей шляпы.
– Уверен, что со временем вы преуспеете в этом, мисс Голдфинч. Вы же помните, что вам всегда есть к кому обратиться, если вашего опыта вдруг будет недостаточно?
– Конечно, мистер Феджин, – ответила Флоренс. – Конечно. Спасибо. Я уверена, что леди Кессиди найдет в своем сердце место для меня, даже когда я уеду из дома дядюшки.
– Леди Кессиди? – удивился мистер Феджин.
Ничего добавить он не успел. На балкон вышла Матильда, и мистер Феджин вдруг словно бы ссутулился, засуетился и сник. Он кивнул им обеим и, извинившись, сказал, что должен проверить, готовы ли слуги накрыть для них поздний завтрак. Матильда проводила его недоуменным взглядом.
– Ну что, дорогая кузина? – Она подошла к перилам балкона и посмотрела вдаль, поверх лабиринта, где за высокими липами пряталась витая ограда. – Нравятся твои будущие владения?
Флоренс все еще не могла принять их как что-то свое. Даже сейчас, спустя несколько недель после того, как побывала в доме Герберта Найтингейла у площади Тернера – не таком пустом, но очень холостяцком, как сказала леди Кессиди. После того, как примерила свадебное платье, после того, как жених отвез ее в ювелирный салон, чтобы выбрать кольца и украшения, после нескольких прогулок и серьезного женского разговора с леди Кессиди, показавшегося Флоренс совершенно лишним, она все еще не чувствовала себя на пороге таких больших перемен. И воодушевления или предвкушения новой жизни она тоже не чувствовала, пусть Дженни и пыталась шутить, даже беззлобно, о том, как ловко ее кузина устроилась и как приятно будет тратить богатства на платья, прогулки и дорогие лакомства.
Может, сама Дженни так бы и поступила, но Флоренс, привыкшая к тому, что дядюшка все решал за нее, даже не думала о деньгах лорда Найтингейла.
Единственное, о чем она думала, – получится ли уговорить его после свадьбы съездить в Эйдин, посмотреть на картины отца в галерее?
День свадьбы Флоренс Голдфинч был солнечным и прохладным.
Ночью прошел дождь, Флоренс слышала сквозь сон шелест и стук капель, но отчего-то совсем не волновалась, словно знала: дождь скоро стихнет, оставив после себя только свежесть и чистоту. Так и было, и утром после ванной, сидя за столиком с чашкой крепкого чая, пока Розалин распутывала многочисленные ленточки на ее голове, Флоренс наблюдала, как мягкий солнечный свет проникает в комнату и ложится пятнами на полу.
Локоны получились чудесные. Леди Кессиди еще с вечера велела нанести на волосы «Закрепляющий кудри раствор миссис Керли», который, как обещала инструкция, придавал естественным завиткам роскошный вид и не позволял распрямляться до вечера. Они это уже проверяли.
Локоны пока спрятали под чепцом, и к отцу Сэмюэлю на исповедь Флоренс спустилась не как цветущая невеста, а как скромная дева, готовящаяся стать послушницей и примкнуть к одному из сестринских орденов.
Солнце сопровождало ее весь день: слепило глаза, лежало на полу и на стенах комнаты, проходило сквозь стекла в коридорах и оставляло квадраты пятен. Даже черные одежды отца Сэмюэля были сегодня будто бы не такими черными. Говоря с ним, отвечая на вопросы о том, как она чувствует себя сегодня, какие тревоги и радости одолевают ее на пороге взрослой жизни, Флоренс следила за пылинками, танцующими в солнечном луче.
– Не хочешь ли ты сказать мне что-то, дитя? – спросил отец Сэмюэль, когда понял, что ее ответы односложны. – Что-то пугает тебя?
Флоренс моргнула. Ладаном пахло так, что хотелось чихать.
– Нет. – Она помотала головой. – Лишь волнуюсь, что хозяйка дома из меня выйдет прескверная.
Отец Сэмюэль вдруг рассмеялся.
– Насколько я знаю тебя, Флоренс Голдфинч, – сказал он, вытирая со лба пот кружевным платком, – плохой хозяйкой ты не будешь. И расточительной тоже. Разве что слишком мягкой, но у каждого из нас есть недостатки, ведь правда?
Дальше он рассказал ей притчу, ту, в которой к святой Агнессе обратилась скромная девица, желавшая счастья в замужестве, а святая Агнесса сказала, что счастье жены в покорности мужу и бережливости.
– И пока она исполняла заветы мужа, пока была скромна и пуглива, святая Агнесса покровительствовала ей и делала ее путь простым, – говорил отец Сэмюэль. – Но потом девица возжелала обмануть мужа, потому что его друг, приходящий в дом, показался ей ласковее, и тогда…
Флоренс читала эту историю и еще десяток других в книге, которую отец Сэмюэль передавал ей. К сожалению, они не вызвали у нее ни желания быть скромнее, ни покорности, только глухое раздражение и попытки едко шутить, пересказывая все эти притчи Бенджамину.
Или просто странную брезгливость.
К счастью, четверть часа, положенная отцу Сэмюэлю, быстро истекла. Солнечные пятна даже не успели доползти до туфелек Флоренс.
В волосах кузена Бенджи, когда он поймал Флоренс в галерее, подхватил на руки и, улыбаясь от радости, закружил, тоже сияло солнце, превращая их в искрящееся серебро.
– Я смотрю, мисс Голдфинч, вы вся в делах! – Смеясь, он поставил ее на пол. Голова чуть кружилась. – Но время на то, чтобы выпить чашку чая с любимым кузеном, у вас же найдется, правда?
Ей было нужно это – четверть часа с Бенджамином, чтобы стереть из памяти четверть часа с отцом Сэмюэлем и забыть странное, неприятное ощущение, будто ее душу пытались вскрыть, как вскрывают ножом жестяную банку с фабричным соусом.
Гостиная, где они пили чай, тоже была полна солнца. Розалин, не в меру ворчливая сегодня, потому что волновалась за Флоренс даже больше, чем сама Флоренс, приоткрыла окно и впустила в комнату запах улицы – прохладную свежесть, аромат листьев и увядания, влажной земли и почему-то яблок.
– Даже погода ради вас постаралась, мисс Голдфинч, – сказала она. – Такая красота на улице! Правильно матушка моя говорила, что Люсиль преподобная покровительствует сироткам, значит, она и попридержала солнышко для вас. Чтобы замуж вы шли как положено, в сиянии сентября!
Бенджамин перехватил взгляд Флоренс и заговорщически подмигнул ей:
– Без сомнения, Розалин. – Он поднес фарфоровую чашку ко рту. – Самый красивый день сентября выпал на свадьбу Флоренс. А с завтрашнего дня пусть снова хмурится, уже не жалко.
– Пусть. – Розалин улыбнулась. – Пусть хоть всю Августу затопит, но завтра.
Спустя несколько часов Флоренс смотрела, как сияет в лучах солнца ее
