— Какие газы… Стукнули по башке, а пока я в беспамятстве был, наркотой накачали и перевезли на мотоцикле за тридцать километров, чтоб с толку сбить. Стервец, я ж его вот с каких пор помню, — горестно покачал головой участковый, держа руку над землей на полметра. — Валентину жалко…
— А зачем им Кукуй понадобился? — влезла Женька. — Ну, идол этот…
— Идола из озорства поставили, чтоб все как в легенде… Сколько времени людей дурили, — опять вздохнул участковый. — Надо мост восстанавливать, не то порядка здесь не будет. Отыщется умник и еще какого-нибудь Кукуя придумает.
— Рюкзак, в котором руки нашли, тоже Колин?
— Нет, рюкзак убитому принадлежал, это доподлинно установлено.
— А чем убитый Коле помешал?
— Следствие установит…
После беседы с участковым можно было покидать здешние края, тем более что Женьке пора было садиться за статью. Однако на душе у меня было неспокойно.
— О чем ты все думаешь? — спросила Женька, когда на лодке, пришедшей за участковым, мы Перебрались через реку и, простившись с Василием Ивановичем, отправились к отцу Сергею за машиной.
— Что-то тут не правильно, — пробормотала я.
— Чего не правильно?
— Не знаю. Не склеивается. Допустим, с Вовой Татариным все более-менее ясно, мы сами слышали, как он угрожал Коле вывести его на чистую воду. Но Горемыкина-то ему за что убивать?
— Тот мог как-то узнать о плантации…
— Да ничего он не знал, раз на острове ни разу не был. Нет, его смерть каким-то образом связана с трупом без головы.
— Это потому, что он чайник уронил, когда услышал имя Саша? — хмыкнула Женька. — Тебе просто не нравится, что все так незатейливо объяснилось. К тому же Горемыкин в самом деле мог услышать разговор убийцы со своей жертвой и узнать Колю по голосу.
— А писатель?
— Что — писатель? Отдыхает себе человек. Не кипятись, Анфиса. Вот мы подозревали Геннадия Степановича, считали его преступником, раз он удрал, узнав об убийстве, а у него сердце пошаливало. Почувствовал себя человек неважно, и домой… сейчас в больнице лежит. Конечно, может, его, болезнь липовая, просто испугался возможных неприятностей, но к наркоте его не притянешь ни за какие уши. Вот и остальные… Может, писатель от алиментов прячется, а ты его сразу в убийцы…
— Знаешь что, звони Максиму; пусть он наведет справки о трупе… как его… Светлов Александр Леонидович. Пока до города доберемся, может, что накопает. У ментов должно быть на него целое досье, раз он недавно освободился.
— Хорошо, — пожала Женька плечами. — У нас еще в редакции четыре листа печатного текста, правда, я не знаю, зачем нам теперь все это.
Если честно, я тогда тоже не знала, но ощущение, что меня провели, не. проходило, оттого очень хотелось разобраться.
Вернувшись в наш славный город, мы первым делом поехали не к Максиму и не в редакцию, а ко мне домой. Я объяснила это необходимостью проверить, не было ли звонков из издательства, . Женька только хмыкнула, но возражать не стала.
Дома меня ждал сюрприз — листок бумаги, прикрепленный магнитом к холодильнику, на листке крупным почерком всего два слова: «Уехал отдыхать».
Куда, интересно? А главное, с кем? Воображение услужливо рисовало то блондинку, то брюнетку, то обеих сразу.
— Вот свинья! — рявкнула я так, что Женька вздрогнула, а я заявила:
— Ноги моей больше не будет в этом доме…
— Анфиса, может, не стоит делать резких движений? Как известно, решения, принятые под горячую руку…
— Поехали в редакцию, — прошипела я. Четыре листа машинописного текста в самом деле ждали нас на Женькином столе. Прочитав их, я испытала чувство глубокого разочарования. С биографией Валеры — хоть завтра в ФСБ служить, Горемыкин и Бороднянский тоже ничем не порадовали. Писатель оказался рядовым инженером, супруга — врач… Машина была продана им по генеральной доверенности некоей Петраковой Альбиной Юрьевной. И что мне с этим делать? Женька вдруг призадумалась, а на мой вопрос ответила вопросом:
— Скажи на милость, на какого врача Лидия Артуровна похожа? На терапевта, гинеколога или отоларинголога?
— Что ты хочешь сказать? — насторожилась я.
— А чего тут говорить? Врача, как училку, за версту видно. Иногда просто по выражению лица определить можно. Ну, это, допустим, я так… Но мы с ней не один день общались. Анфиса, это туфта…
— Что туфта?
— Бороднянские вовсе не Бороднянские, провалиться мне на этом месте.
— А кто они?
— Не знаю. Поехали к Максиму. Эх, жаль, Ромки твоего нет, он бы в два счета…
— Молчи лучше, — проворчала я.
Она стала звонить Максиму, но тот в настоящее время был занят и велел приезжать часа через два. Я вырвала у Женьки трубку и горячо зашептала:
— Максим, у нас есть охранное агентство «Феникс», не мог бы ты позвонить туда, чтоб там нас хорошо приняли? Нам пару вопросов задать надо об одном их работнике. Очень надо.
— А это зачем? — нахмурилась Женька, когда я повесила трубку.
— Давай рассуждать логически. Валера следил за Бороднянским или Бороднянский за Валерой, значит, какой-то интерес они друг к другу имели. Если мы не в состоянии выйти на одного, может, это удастся сделать через другого?
— Не очень понятно, но ладно. Поехали в «Феникс», — кивнула Женька.
Охранное агентство выглядело весьма солидно. На входе нас встретил молодой человек и, спросив наши фамилии, препроводил в кабинет на первом этаже.
Из-за стола поднялся грузный мужчина, поздоровался, представился и заявил с улыбкой:
— Какие красавицы в милиции работают. — Из чего мы заключили, что Максим на наш счет особо его не информировал.
Он предложил нам сесть, выпить кофе (от кофе мы отказались) и спросил:
— Кто из наших ребят вам нужен?
— Беляев Валерий Сергеевич.
— Валера? Хороший парень… А почему он вас заинтересовал?
— Он сейчас случайно не на задании?
— Случайно нет. В отпуске. В законном. Работал он много и успешно, так что не грех и отдохнуть.
— А он что-нибудь говорил о своих планах на отпуск?
— Собирался куда-нибудь в глубинку. Он ведь у нас художник… Талант у парня. И есть в кого. Он внук Абрамова Льва Степановича.
— Да ну? — ахнула Женька, и я, признаться, тоже здорово удивилась.
Абрамов, скончавшийся лет десять назад, был очень известным художником и гордостью нашей области.
— Вот-вот, — кивнул Владимир Михайлович, хозяин кабинета, в котором мы сейчас находились, весьма довольный произведенным эффектом. — И дядя его тоже был неплохим художником.
— Это кто? — спросила Женька.
— Святозаров.
— Не помню такого.
— Ну как же, известный человек, преподавал в нашей художественной школе, усадьбу Холмогорского помогал восстанавливать. Наверное, вы слышали об убийстве? Святозаров с ним работал, а после убийства Холмогорского уже вместе со вдовой заканчивал, так сказать, труд всей жизни… Умер года полтора назад.
— А Валера давно у вас работает? Он ведь, кажется, из Москвы?
— А вот как раз полтора года. Дядя заболел, и он, получив телеграмму, прибыл, но… болезнь неизлечимая, Святозаров умер, а Валере оставил квартиру.
Шикарная квартира в самом центре. Раньше она принадлежала Валериному деду, Абрамову. А у самого Валеры в Москве кое-какие проблемы были, с женой развелся… Ну, вы понимаете. Вот и подался к нам. Рекомендации у него отличные, бывший офицер. В общем, мы с радостью приняли его в свои ряды и не пожалели об этом.
Мы с Женькой переглянулись. Я пыталась придумать, чего б такого спросить еще, и не придумала, поэтому мы откланялись.
— Валера чист, аки агнец, — усмехнулась Женька, — хоть завтра за него замуж выходи.
— Он, возможно, еще не разведен. Еще какие-нибудь ценные мысли?
— Парень — блондин, красавец и просто душка.
— То, что вдруг всплыла фамилия Холмогорского, тебя не насторожило?
— Насторожило, — кивнула головой Женька. — Не поверишь, сердце прямо екнуло…
— Ни ты, ни я в случайности не верим. Значит, Валера что-то имел в виду, появившись вблизи усадьбы Холмогорского.
— И Бороднянский интересовал его не просто так. Поехали к Максиму.
Бывший Женькин воздыхатель был завален работой. Он приткнул нас за угловым столом в своем кабинете, выложил бумаги и заявил:
— Голос подавать лишь в случае крайней нужды. Кабинет я запру, чтоб вас никто не видел. Не то как бы мне по шапке не получить за мою-то доброту.
Документы, точнее справка, касались трупа без головы — Светлова Александра Леонидовича. Освободился он полтора месяца назад, далее название колонии и статья, которая, кстати, ни о чем мне не говорила. Как выяснилось, был осужден за драку с нанесением телесных повреждений. Дело выглядело так.
Трое друзей прибыли в райцентр, где жил их приятель. На следующий день пошли в ресторан, где и устроили поножовщину с этим самым приятелем, нанесли ему повреждения, от которых тот слег в больницу, а дружки прямиком отправились в места лишения свободы. История банальная. Настораживало лишь то, что происходила она как раз в тех местах, откуда мы только что вернулись, в том самом райцентре, в одиннадцати километрах от усадьбы Холмогорского и в шестнадцати от Липатова.
