практикой Селевкидов и Антиоха Коммагенского почти трехсотлетний разрыв, заполнить который практически нечем. Так что предположение М.И. Ростовцева остается недоказуемым (см. далее).
Еще менее вероятной является гипотеза Д. Аллгевера, заключающаяся в попытке вывести царский и династический культы коммагенского царя из тех религиозно-политических практик, которыми руководствовался Александр III Македонский во время своего правления. В качестве одного из наиболее существенных аргументов в поддержку своей гипотезы Д. Аллгевер приводит наличие культа Артагна-Геракла-Ареса в коммагенском пантеоне, связывавшего, по его мнению, Оронтидов Коммагены с македонскими Аргеадами, у которых это божество выступало в качестве одного из небесных покровителей династии. Другой аргумент Д. Аллгевера состоит в том, что Антиох I, как и Александр Великий, стремился связать две культурные традиции: Греции и Ирана. По мнению названного автора, барельефы, отчасти статуи, а также надписи Нимруд-Дага и ряда других центров царского и династического культов коммагенского царя показывают что эти попытки осуществлялись на практике[970]. Вряд ли можно согласиться с этой теорией. Она, как и гипотеза М.И. Ростовцева, во многом спекулятивна и до некоторой степени расплывчата, ведь культ Геракла-Веретрагны получил широчайшее распространение на эллинистическом и постэлинистическом Востоке – в Парфии, Армении, Кушанской державе и т. д. Еще на индоевропейском глубинном уровне фиксируется родство обоих божеств (такое же родство теоретически выявляется между Аресом и ведическим Индрой (см. Глава 2. § 4). Поэтому неудивительно, что они отождествлялись в рамках единого пантеона в эллинистической Коммагене. Это не дает никаких оснований для вывода о том, что включение Геракла в пантеон царей Коммагены при Антиохе I связано с религиозно-политическими практиками эпохи Александра Македонского. Бесспорно, что Антиох I Коммагенский, как и Александр Великий, стремился именно к греко-иранскому синтезу, который проявлялся прежде всего в культуре и идеологии, играя немалую роль и у Старших Аршакидов, в Кушанской державе, Армении, в меньшей степени в Понтийском царстве, Великой Каппадокии. К тому же процессы культурного взаимовлияния между эллинской и иранскими культурами и их слияние на территории Малой Азии начинаются еще в ахеменидской период, до завоеваний македонского царя (см. Глава 2. § 2). Таким образом, теория Д. Аллгевера выглядит далеко не во всем убедительной.
Наиболее информативными и показательными являются посвящения коммагенского царя Дарию I и Александру Македонскому как основателям двух мировых империй, оказавших огромное влияние на различные сферы жизни Древнего Востока. В надписи Дарий назван «Великим царем царей, сыном Гистаспа» (βασιλέα βασιλέων µέγαν… τὸν Ὑστάσπου) (OGIS. I. 388). Текст посвящения Александру сохранился плохо, дошла только строчка с его именем и патронимиком «сын Филиппа» (OGIS. I. 398). Обе надписи являются важнейшими источниками, показывающими, как позиционировал себя царь Антиох I Коммагенский в позднеэллинистическом мире. Возводя свое происхождение к этим двум великим царям, он поднимал престиж своей династии на новый уровень как среди окружающих царств, так и в глазах подданных. В целом, претензия на происхождение от Дария I Великого и Александра Македонского была важным звеном в царской пропаганде и династическом культе. Известно, что Ахемениды никогда не обожествлялись[971], Александр же приказал своим подданным поклонятся ему как богу[972]. Однако в Коммагене по примеру эллинистических монархов Дарий (и Ксеркс?) был обожествлен. Это следует из анализа барельефов, обнаруженных на Западной и Восточной террасах Нимруд-Дага. На Западной террасе был найден целый хорошо сохранившийся барельеф с его фигурой[973], а на Восточной только фрагмент с его головой в персидской тиаре[974]. В противоположность старым гипотезам (Ф. Сарре), Ф.К. Дёрнер и Дж. Х. Юнг полагают, что на барельефе Западной террасы изображен Ксеркс, сын Дария. Названные исследователи основывались на восстановлении В. Диттенбергером последних строк посвятительной надписи (OGIS. I. 389)[975]. Это предположение вполне логично, так как Антиох I Коммагенский, считая Дария Великого своим предком, не мог не поставить барельеф с посвящением его сыну Ксерксу, деду Артаксеркса II Мнемона. Интересно, что на обоих барельефах персидская тиара царя украшена звездами. Очень похожий головной убор у боспорской царицы Динамии, внучки Митридата VI Эвпатора, правившей в конце I в. до н. э. На ее персидской тиаре, как показывает предполагаемый бюст, найденный в окрестностях Новороссийска, также изображены звезды[976]. Как и звезды тиары Дария, они отражают причастность царственных персон к высшим сферам, символизируя освящение их власти светом солнца и звезд. А это можно считать элементом божественности власти, в чем проявлялся дух эллинистической эпохи. К сожалению, барельеф с фигурой Александра или его скульптура не сохранились, поэтому сделать какие-либо выводы затруднительно.
Почитание Александра и Ахеменидов как предков царских династий было распространенным явлением на эллинистическом Востоке. В Птолемеевском Египте Александр считался божественным покровителем царствующей династии и одновременно был полисным божеством в Александрии[977]. Греко-бактрийские и греко-индийские цари Агафокл и Антимах, потомки Эвтидема (II в. до н. э.), выпустили серию памятных монет в честь Александра Великого как своего прародителя[978]. Селевкиды, очевидно, фиктивно рассматривали Александра и Ахеменидов как своих предков[979]. Парфянские Аршакиды в этом вопросе не отставали от Селевкидов и возводили свою династию к Артаксерксу II. Подражание Ахеменидам состояло и в принятии Митридатом II титула «Царя Царей» – βασιλέυς βασιλέων[980]. Ж. Нойзнер относит достаточно осторожно усиление ахеменидской ориентации в царской идеологии парфянских властителей к I в. до н. э. – I в. н. э. и связывает ее со стремлением Аршакидов создать более прочную внешнюю опору для их династии в целом для их весьма разнородной и непрочной империи[981]. Кроме того, фиктивное наличие в роду у парфянских Аршакидов ахеменидских предков идеологически оправдывало их притязания на Малую Азию и Сирию. А царь Артабан III (конец I в. до н. э. – начало I в. н. э.) послал к императору Тиберию послов, которые говорили о старых границах персов и македонян. Тацит утверждает, что они были дерзки, «бахвалясь и угрожая вторгнуться во владения Кира и Александра» (Tac. Ann. VI. 31). Вероятно, в словах послов заложен косвенный намек на то, что в этот период Аршакиды позиционировали себя как преемники Ахеменидов и Александра.
Дочь царя Каппадокии Архелая, Глафира (конец I в. до н. э.), будучи замужем за Александром, сыном Ирода Великого, доводила свою родословную по материнской линии до Дария I, а по отцовской линии до греческого героя Темена (Jos. Bel. Jud. I. 24.2). В этом видится близость к династическим притязаниям Антиоха I Коммагенского, так как политические и культурные связи между Каппадокией и Коммагеной были довольно тесными. Впрочем, не стоит сбрасывать со счетов и селевкидское наследие. Царь Понта Митридат VI Эвпатор по отцовской линии считал себя потомком Кира Великого и Дария I, а по материнской – Александра Македонского и Селевка
