– Ты будто недоволен, что я здесь.
Не развязав шнурков, я скинул кроссовки и поискал ногами, отыскал тапочки.
– Я счастлив, дорогая. Безмерно счастлив. Мне не пришлось ломать дверь.
– Только и всего?
Я поморщился, присел на край тумбы.
– Не придирайся к словам, – попросил я. – Не дуйся, ради бога. Я счастлив видеть тебя. Но дай очухаться. Я ещё по ту сторону Добра и Зла. Лучше помоги скинуть куртку.
– Я места не нахожу, не знаю, что и думать. А ты? Хоть бы позвонил!
Она прикусила губу, решала не разговаривать со мной. Во всяком случае, мне так показалось. Я бы не возражал, помолчи она хоть минут пять. Но между нами пробежала чёрная кошка, и я первым не выдержал.
– Откуда ж я знал, что ты здесь? Кстати, кто тебе дал ключ?
– Это неважно.
Не дождавшись помощи, я сам принялся стягивать куртку. Она не вытерпела, подошла и ловко освободила меня из кожаных объятий.
– Действительно, – буркнул я. – Как будто трудно догадаться.
– А зачем спрашиваешь? – И она пальцем указала на пятно спёкшейся крови на свитере. – Это он тебя?
– Там и без него было полно желающих пострелять.
Я поднялся с тумбочки, пошатнулся и опёрся о стену. Затем прошагал в ванную комнату. Заткнув пробкой слив чисто вымытой ванны, открыл горячую воду. Ноги уже не слушались, колени подкашивались и я сел на белый эмалированный край. Я начал осторожно стягивать свитер, когда зашла она.
– Дай, я сделаю лучше.
Я не возражал, отдался её рукам. Он её волос пахло шампунем, и это пробудило лёгкое волненье чувств.
– Тебя не очень-то трогает, что меня ранили, – проворчал я, пока она закатывала свитер, мягко отдирала ткань от засохшей крови.
– Я боялась худшего. А у тебя только царапина. Или ты хочешь, чтобы я лгала?
– Нет, – буркнул я. – Мне даже нравится. Как боевая подруга.
Ей удалось снять свитер, не причиняя боли. Затем она стянула с моих ног носки и брезгливо откинула в таз.
– От тебя козлом несёт, – заметила она. – Остальное снимешь сам. Все вещи надо стирать. Стиральная машинка работает?
– А почему она не должна работать? – возразил я.
Расстегнув ремень, я стал снимать джинсы и совсем не ожидал, что она мило покраснеет.
– Я была у бабушки, и позвонил отец, – вдруг стала объяснять она причину своего присутствия в моей квартире. – Я ему рассказала… Предупредила, что собираюсь за тебя замуж. Только не думай… Просто для него это важно. Он хочет внука.
Складывалось впечатление, разговор идёт не обо мне, а о ком-то другом. Но мне становилось понятным поведение Эдика.
– Так это ради внука? Ради него мне позволено бродить по старушке Земле, а не удобрять её?
– Фи! Такая патетика тебе не идёт.
– Ну да, – произнёс я. – А что мне ещё не идёт?
– Многое, – сказала она совершенно серьёзно. – Половина галстуков уж точно. Я беспокоилась, не знала, чем отвлечься, и просмотрела твои вещи. Мне не всё понравилось.
На женском языке это означало, что она намерена полностью сменить мой гардероб по своему усмотрению.
– Ага.
В богатом арсенале русского языка я не отыскал другого слова для подходящего ответа на объявление войны моим собственным привычкам.
– Это твоё «ага» ужасно вульгарно. Больше не говори так. По крайней мере, при мне.
Мне с трудом удалось сдержать зевоту. Воспитывать меня уже поздно. Хотя у неё на этот счёт сложилось иное мнение, я не стал возражать и объясняться. Меня волновало другое.
– Позволь спросить. Ты пообещала отцу внука, и он решил оставить меня в покое. Я правильно понял?
– Не совсем. Я ему сказала, в этот раз не прощу.
– Замечательно. Но меня беспокоит одно обстоятельство. Ты от моего имени принимаешь некие обязательства, которые ставят меня в дурацкое положение. С этим внуком, к примеру. Тебя что, ветром надует?
Опять краснея, она покачала головой.
– Какой же ты глупый.
– Не то слово! Я здорово отупел, продрог и хочу попарить ноги. Разумеется, если у тебя нет возражений.
Она хотела что-то ответить, но вышла и прикрыла дверь. Я полностью разделся, положил на края ванны дочку для стирки, накрыл полотенцем, другое полотенце накинул на плечи и устроился на доске, как петух на насесте. Откинувшись к стене, стал медленно опускать ступни в горячую воду и закрыл глаза, наслаждаясь живительным теплом, прогревающим от ног не только тело, но и душу.
– Принеси, пожалуйста, чай! – крикнул я Вике, погружаясь в сладостную истому.
Пока ждал, погрузился в дрёму. От прикосновения к плечу нежной ладони вздрогнул и с трудом поднял веки, тряхнул головой. Вика опустила чашку с густой заваркой на ту же доску, на какой я сидел, и тихо сообщила, не глядя на меня ниже пояса:
– Размешала сахар и долила коньяк.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я и сделал глоток, от которого слегка закружилась голова.
Она стала мне казаться самым милым и очаровательным существом на свете.
– Тебе нужно помыться, – сказала она уверенно.
– И рад бы в рай, да грехи… – Мой язык поворачивался вяло и нехотя. – То бишь, царапина, по твоему выражению.
Она отобрала чашку. Поставила на раковину.
– Стань в воду на колени. Я тебя помою.
– Ага, – я еле-еле кивнул и выполнил то, что она сказала.
Она вымыла меня, и после этого мне уже ничего не хотелось, только доплестись до постели и спать, спать, спать. Я провалился в сон, ещё не коснувшись головой подушки.
28
Проспал я до светлого дня за окном спальни. Вставать не хотелось, но и валяться было скучно. Рана оказалась обработанной, заклеенной полосками лейкопластыря, а мне не удавалось вспомнить, чтобы был этому свидетелем. Мысли проворачивал с трудом, со скрипом, и общее состояние было скверным.
Я умылся, побрился, кое-как заправил постель. Завтрак был приготовлен женщиной, однако в одиночку елось без особого удовольствия, просто сытно набивалось брюхо. В гостиной завалился на диван и попробовал читать. Напрасный труд. Единственное, что осталось, включить глупый ящик. Через полчаса чуть не вывихнул челюсть от зевоты и подумывал было убить время за компьютерными играми, то есть предаться занятию, которое терпеть не мог. Переложил на диван телефонный аппарат, долго соображал, кому позвонить, но разговаривать о серьёзном было невмоготу, а о пустяках – лень. Заняться бы спортом, да нельзя тревожить рану. Прогуляться? Но где и зачем? Короче, это любовная хандра не давала мне покоя. А с такой пакостью бороться только один способ: провалиться в здоровый дневной сон пока не появится предмет обожания и вожделения. Что я и сделал.
Было темно, когда настойчивый звонок в прихожей разбудил меня и заставил подняться. Хандру как рукой сняло. Я понёсся на звонок, словно мотыль на огонь.
Она впорхнула, бросила на тумбочку какие-то свёртки, сумку, стянула перчатки и подставила губы для поцелуя. Свежая, волнующая, с новой стрижкой. От её духов я совсем ошалел. Пинком захлопнул дверь, подхватил Вику и увлёк такую безмерно желанную в спальню.
Мы предавались любовным забавам, пока я не обессилел. Способность произносить слова и разговаривать возвращалась постепенно. Она подула на мой лоб в испарине, и я спросил шёпотом первое, что пришло в голову.
– А как же мужья?
Она так же тихо ответила.
– Не было никаких мужей. Я их придумала.
– Но для чего?
Она прижала палец к моим губам.
– Не надо об этом. Я не хочу. Ты счастлив?
– Если это называется счастьем, то да.
– И ты любишь меня?
– Скажу, нет, ты ж не поверишь.
– Не поверю. Но я хочу услышать.
– Люблю.
– Нет, ты меня правда любишь? Или так просто говоришь, чтобы я отвязалась?
– Чтобы отвязалась.
– Ну, нет! Не отвяжусь, и не надейся!
– Господи! И что ж мне теперь с тобой делать?
Она вздохнула.
– Придётся на мне жениться.
– Придётся, – согласился я.
Она тихонько засмеялась.
– Какие глупости мы говорим. Но мне нравится.
– Мне тоже.
– Ты меня, правда, любишь?
– Нет.
Она опять засмеялась.
– Ну и пусть. Ты меня не любишь, да?
– Нет.
– Так, нет или да?
Я притянул её, перевернул на спину и потянулся к губам. Но она придержала меня.
– Скажи что-нибудь.
– Я ещё не встречал такую, как ты, и не верил, что такие существуют. Ты самая прекрасная, самая нежная, самая славная.
Она обняла меня за шею, страстно прижала и прошептала на ухо:
– Жаль, что я ничего не умею…
Разбудили меня надрывные трели телефона. Кому-то не терпелось ворваться в мою личную жизнь, и я мысленно послал его к чёртовой матери. Но телефон не умолкал. Я на ощупь дотянулся до трубки, снял её с аппарата.
– Да… – спросонья буркнул я.
