3
И в мыслях не держал Илларион, что за Любечем его подкараулят горясерские челядинцы. По велению боярина схватили они пресвитера, привезли в Киев, кинули в клеть.
В ту же ночь явился к Иллариону Горясер, уселся на лавку, стал выспрашивать, зачем ходил в Новгород. У пресвитера ответ один: к архиепископу Феопемту послан архиереем Анастасом.
Не верит боярин, снова тот же вопрос задаёт.
Наутро пришёл князь Святополк, бледный, глаза злобным огнём горят. Подскочил к прижавшемуся к стене Иллариону, обрызгал слюной.
— Ты, поп, был моим духовником, теперь же врёшь, изворачиваешься.
Задохнулся, дёрнул ворот рубахи. Хватил открытым ртом воздуха, снова закричал пронзительно:
— Всё одно заставлю сказать правду!
И принялись с Горясером да двумя подручными гриднями пытать пресвитера с пристрастием, глаза выкалывать. Не выдержал Илларион боли, взвыл и признался, что по указу Анастаса ходил к князю Ярославу.
Выбежал Святополк из клети и, как был раздетый, без шубы и шапки, помчался по талому снегу на архиерейское подворье. Встречный монах-чернец шарахнулся от князя, перекрестился.
Анастас собирался в церковь, когда в палаты ворвался Святополк. Руки и рубаха в крови, лик безумный. Архиерей отшатнулся к ложу, оцепенел от страха. А Святополк подступил к нему, страшный, и шепчет:
— Так ты Иллариона к Ярославу посылал, с недругом моим сносишься?
— Кто сказал тебе о том? — выставил Анастас пятерню, будто прикрываясь. — Зачем поверил словам облыжным?
— Не-ет, — помахал пальцем Святополк и засмеялся. — Сам Илларион в том сознался. Видишь руки? На них пресвитера кровь. Теперь он ослеп, как крот, и валяется в клети…
— Врёт, врёт, Иллариошка, пёс шелудивый, — гневно постучал посохом Анастас. — Самолично ходил он к Ярославу, и за то буди ему анафема! Вырви его собачий язык!
Но Святополк не слышал, упал, забился в приступе, изо рта слюна пеной. Анастас дверь открыл, позвал монаха. Тот принёс корчагу с настоем шиповника, уложил князя в постель и, расцепив зубы, влил в рот.
Присев на край ложа, Анастас положил горячую ладонь на лоб Святополку, заговорил тихо:
— Как мог ты, сын, поверить такому? Не я ли был твоей защитой пред князем Владимиром, не моя ль молитва за тебя неслась к Господу?
Голос у архиерея вкрадчивый, так и лезет в душу. Притих Святополк, а Анастас не умолкает:
— Силён искуситель, и явился он к тебе в образе Иллариона. Не давай ему веры, ибо сети его паучьи расставлены на человека слабого. Ты же есть князь! Внемли слову пастырскому и чти сан духовный.
И поднялся, надел клобук.
— Пойдём, сын, помолимся Господу.
Святополк поднялся, покачиваясь, пошёл следом.
Под санным полозом тает рыхлый снег, чавкают копыта коней, отбрасывая воду и мокрые снежные комья. По сторонам тёмные леса сменяются полями, холмами, оврагами. Осевший снег вот-вот растает и оголит землю.
За возком скачет полусотня шляхтичей, верных рыцарей княгини Марыси. Отдёрнув шторку, она смотрит из-под полуприкрытых ресниц, и лицо её печально…
Знакомая дорога. Ведёт она из Польши на Русь и из Руси в Польшу. Шестой раз едет Марыся, и не в последний ли? Провожая жену, Святополк говорил: «Ярослав грозит мне. Пусть король придёт на помощь».
Но Марыся знала, отец не поведёт больше воинство на Русь. Он взял себе, что хотел — и Червень и Перемышль, и даже молодую жену.
Когда он покидал Киев, то сказал Марысе: «Я прогнал Ярослава, пусть Святополк отныне сам думает о себе».
Сколько лет мечтала Марыся быть великой княгиней. Это внушали ей отец и покойный епископ Рейнберн. Но когда всё сбылось, поняла: не сидеть Святополку на киевском столе. Не взял он ни храбростью, как тмутороканский князь Мстислав, ни умом и пристрастием к книжным премудростям, как Ярослав. Отроду злобен Святополк и труслив.
Епископ Рейнберн учил Марысю, что трусость и злоба способны породить коварство, оно поможет Святополку овладеть Киевом. Марыся — дочь своего отца, коварного Болеслава, хорошо запомнила эти слова. Она внушала Святополку, что ему быть единоличным князем во всей Киевской Руси, и радовалась, когда по Святополкову указу извели братьев. Но почему он не послал убийц к Ярославу? И Марыся не мыслила, что Ярослав, сидя князем в богатом Новгороде, станет оспаривать киевский стол…
Она задёрнула шторку, откинулась на подушки и в который раз говорит сама себе, что не вернётся к мужу, если тот не осилит и не убьёт Ярослава. Ибо, пока жив новгородский князь, не будет покоя Святополку.
Вещая весну, прилетели из тёплых краёв скворцы, засвистели, защёлкали на голых ветках. Потом как-то сразу выгрело солнце и не стало ночных заморозков. Сошёл снег с земли, звонко отстучала капель, весело отжурчали и пересохли быстрые ручьи, наполнив и без того полноводный Днепр.
Земля парила.
Робкими стрелами вытыкалась первая трава, и, набухая, лопались почки деревьев. Вдруг, после первого дождя, всё незаметно зазеленело, ожило.
От верховий Днепра с последними льдинами дошла в Киев весть, что ладьи князя Ярослава отплыли из Новгорода, а сушей ведут дружины воевода Добрыня и Александр.
Хотя и ждал этого Святополк, а всё же иногда тешил себя надеждой, что не согласятся новгородцы во второй раз идти на Киев.
В Дикую степь к печенегам поскакал боярин Горясер, но воротился вскорости один, без орды. Хан Боняк передал: «Кони наши после зимы ослабли, подожди, пока отъедятся на молодых выпасах».
И Марыся вестей не подаёт. Видно, не придёт король Болеслав Святополку на помощь.
Собрались бояре на думный совет, расселись по лавкам в княжеской палате, спорили до хрипоты, друг друга обидными словами обзывали, посохами замахивались и наконец порешили, собрав ополчение, выйти Ярославу навстречу, пока тот город не осадил.
Застучали в деревянные била голосистые бирючи, закричали:
— Люд киевский, хромец Ярослав сызнова ведёт на нас новгородских плотников!
— Кузнецы и гончары, шведы и сапожники, бросай своё ремесло, берись за мечи и топоры, ладь копья и луки, постоим за князя Святополка!
А по сёлам и деревням звали бирючи смердов:
— Выпрягай коня из сохи, оратай, поспешай в ополчение!
Народ слушал и расходился. Нет у киевлян охоты за Святополка биться, но как не пойдёшь, коли следом за бирючами в каждую избу заходили уличанские старосты, грозили:
— В ответе будешь, ежели не явишься! — И назначали место сбора.
Бояре сходились со своей челядью, конно, приоружно.
День и ночь звенели молоты в Киеве, горели костры на Подоле и за крепостной стеной. Немалую рать собрал князь Святополк.
Передовой дозор из большого полка воеводы Добрыни далеко оторвался от своих. Десяток гридней с запасными конями на поводу ехали один за другим лесом, то и дело вслушиваясь, не треснет ли где ветка, не заржёт ли чужой конь…
На опушке леса придержали коней, вгляделись. Безлюдная степь горбится холмами, покато спускается к Днепру. Десятник бросил коротко:
— Трогай!
Скачет дозор берегом, горячий конь под Провом идёт легко, изогнув дугой шею. Свежий ветер хлещет Прову в лицо, назойливо лезет под железный шлем. За многие сутки грудь под броней устала, просит отдыха. Расстегнув кафтан, Пров размял плечи.
Конь неожиданно прянул в сторону, захрипел. Пров потрепал его по холке, успокоил. Гридин рядом сказал:
— Зверя учуял.
Они подъехали к Днепру, дождались, пока кони остынут, потом пустили в реку, напоили. Сами пили, черпая студёную воду пригоршнями, умылись, отёрлись рукавами — и снова в седла.
Отводя рукой стегавшие по глазам тугие ветки, въехали в небольшой лесок. Под копытами затрещал сухой валежник, испуганно захлопала крыльями птица, без умолку трещала в кустах сорока.
Уставившись в гриву, Пров размечтался…
С зимы он в дружине князя Ярослава и с той поры редко видит Кузьму. Вот и теперь Кузьма на княжьей ладье плывёт, а он конно. На привалах тоже порознь.
— Стой! — нарушил его думы негромкий голос десятника.
Пров потянул повод на себя, приподнялся в стременах. Лес закончился, а вдалеке, сколько видели глаза, темнели полки киевлян…
— А Святополк полки свои выставил так: в челе воевода Блуд с большой дружиной и полками правой и левой руки, а крыла держат ополченцы, — говорил воевода Александр.
Разведав всё самолично, он начертил остриём стрелы на береговом песке план построения киевлян.
Ярослав, Добрыня, Гюрята и одноглазый ярл Якун слушали не перебивая. Наконец, когда Попович закончил рисовать, Ярослав спросил:
— Святополк с Блудом?
Вытерев конец стрелы о мягкую кожу сапога, Александр ответил:
— Свой шатёр Святополк разбил за ратниками на холме, а с ним вместе засадный полк. Но то не в счёт, малочислен он у него.
