Этого не может произойти. Я не закончил.
Пока он дышит, я не остановлюсь.
Я заставляю себя подняться. Затем, вытерев кровь с рук, я убираю пистолет в карман.
Теперь он мой.
― Мне нужно идти. ― Я направляюсь к деревьям, но едва успеваю сделать два шага.
― Портер, посмотри на меня. ― Схватив за плечи, Таннер разворачивает меня к себе. ― Айзек.
― Хранитель времени, ― бормочу я.
Он вскидывает брови.
― Что?
Я качаю головой. Черт, я так привык называть его этим дурацким именем суперзлодея.
― Главарь, ― уточняю я, указывая жестом на линию деревьев. ― Я должен найти его. ― С каждой секундой, которую я трачу на объяснения, он становится все дальше и дальше. ― Сейчас же.
Он достает свою рацию.
― Я нашел его.
― Нет. ― Я хватаю его за запястье.
― Единственное место, куда ты поедешь, ― это больница. Тебе повезло, что ты остался жив, ради всего святого.
― Нет, ― рычу я. ― Он мой.
Мне не нужна помощь. Помощь только помешает мне сделать то, что нужно.
Я вижу, как к нему приходит осознание. Он смотрит вниз, на останки, которые были Дольфом, и снова на меня.
― Господи, парень. Это можно списать на самооборону, но… ― Он потирает рукой подбородок, в его глазах читается противоречие. ― Я не должен позволять тебе сделать это. Ты знаешь.
― Но ты позволишь.
― Ты не можешь сделать это один, не в таком состоянии.
― Возвращайся туда и выведи гражданских. Я его не потеряю.
― Пожарные уже здесь. Там куча народу, кто может заняться гражданскими. Сейчас я беспокоюсь о тебе. Черт, Портер, не заставляй меня вырубать тебя.
Мой свирепый взгляд говорит сам за себя.
Со второго этажа доносится грохот и хлопок. Еще больше стекол разбивается. Таннер вздрагивает, но ничто не может поколебать мою решимость. Не сейчас.
― Эверли. ― Я сжимаю в кулак лацканы его костюма и смотрю прямо в лицо. ― Найди Эверли. Вытащи ее оттуда. Убедись, что с ней все в порядке.
― Эвер…
― Эверли Кросс. ― Я трясу его так, что это почти лишает меня равновесия. ― Та модель, которая исчезла два года назад. ― Мне нужно идти, пока я не рухнул.
― Два года… Какого хрена? ― Его глаза расширяются. ― Черт. Сара…?
Я качаю головой, проклиная давление в глазах. Все, что я вижу, ― это как она сидит перед песочными часами, зная, что утекают ее последние мгновения. Это будет преследовать меня до конца жизни.
― Найди Эверли. Проследи, чтобы она выбралась в целости и сохранности. Я хочу, чтобы ты лично убедился в этом, ты слышишь меня?
― Отлично. ― Его руки обхватывают мои запястья. ― Давай найдем ее вместе, а потом я отвезу тебя в больницу. Мы поймаем этого парня. Я обещаю. Он ушел в лес, в самую глушь, я отправлю команду прочесать местность.
― Нет. ― Вывернувшись из его хватки, я отступаю. Я и так уже потерял слишком много времени. ― Неважно, что со мной будет. Мне все равно. Нет, если он останется на свободе. Он убил Сару, Таннер. Она была здесь, и он убил ее. ― Моя грудь вздымается. ― Мне нужно идти.
Я оставляю его стоять там, надеясь, что он сделает так, как я прошу. Переходя на бег, от которого у меня трещат кости и подгибаются колени, я устремляюсь к линии деревьев.
Ничто не удержит меня от моей миссии. Я должен сдержать обещание.
― Портер! ― в последний раз зовет Таннер. ― Айзек!
Но меня уже нет.
ГЛАВА 29
Проходят часы.
Кажется, что это часы. Каждый из них болезненно растягивается, как упругий шар горя в моей груди. Я смотрю на Джаспера сквозь прутья. Он прислонился к решетке, его плечо прижато к правой стороне клетки, а грудь медленно вздымается и опадает.
― Как ты думаешь, что они с нами сделают? ― спрашивает он, пока я бесцельно рисую большим пальцем ноги узоры на пыльном полу. ― Будут пытать? Расчленят? ― Он наклоняет ко мне лицо и хмурится. ― Тот человек в серебристом костюме… он показался мне творческим типом. Сатанинский ритуал, кислотные ванны, средневековые методы пыток. Что-то такое извращенное. ― Поежившись, Джаспер добавляет: ― Скафизм. Он еще практикуется?
Я морщу нос.
― Не думаю.
― Может, они продадут нас тому, кто больше заплатит, и мы станем цирковыми артистами.
Последний час я рассказывала ему подробности своего плена.
Про уколы, потерю сознания.
Роджера.
Книги, сувениры, жестоких медсестер и доктора с глазами-бусинками и крысиными ушами.
Крики. Ужас. Других жертв.
Я изо всех сил уклоняюсь от темы Айзека, сообщая ему лишь незначительные подробности. Не знаю почему, но Айзек кажется мне слишком личным, как лелеемый секрет. Я рассказываю ему только то, что он был последним заключенным по ту сторону моей стены.
Я не говорю, что так и не увидела его лица.
И я не говорю ему, что его лицо ― это единственное, что я хотела увидеть больше всего за последние пару месяцев. Больше, чем я жаждала вдохнуть свежий воздух и почувствовать солнечные лучи на своей коже.
Но я понимаю, что это к лучшему, что я так и не смогла выяснить ни цвет его глаз, ни текстуру его волос, ни линии его челюсти. Если бы я увидела его лицо, я бы съела себя заживо. Выпотрошила изнутри.
И тогда от меня ничего бы не осталось.
Я нужна Джасперу прямо сейчас. Ему нужно, чтобы я была сильной, спокойной и бдительной. Я научилась жить с такой болью. Это продолжалось два мучительных года.
Его слова доходят до меня, когда я прислоняюсь спиной к клетке. Наше будущее предстает в мрачных красках, но вряд ли что-то может быть хуже, чем это.
Хуже, чем мое собственное чувство вины.
― Я не знаю, ― бормочу я. ― Я никогда не думала о том, чтобы стать артисткой цирка.
― Мм… Звучит как самый приемлемый вариант.
Сомневаюсь в этом.
― Невозможно понять, что будет дальше. Это место непредсказуемо.
Он смотрит на меня, в его зеленых глазах отражается смесь тоски и отчаяния.
― Как ты справлялась? Психологически?
Резонный вопрос.
По правде говоря, я сама не знаю. Люди даже не представляют, на что они способны, пока их не бросят в преисподнюю без защиты, без подкрепления и без выхода. Когда ты прижат спиной к стене, ты опираешься на нее, чтобы устоять на ногах. Когда твоя жизнь проносится перед твоими глазами, ты превращаешь это мелькание в свет ― свет в конце туннеля. Ты принимаешь каждый день таким, какой он есть, зная, что это еще один шанс пробиться на другую сторону.
Никто никогда не готовится к худшему сценарию. Но инстинкты выживания ― наше величайшее оружие, оружие, которое бездействует, пока мы не сталкиваемся с невообразимым.
И тогда мы начинаем бороться.
Мое дыхание выравнивается, когда я закрываю глаза и шепчу:
― У меня не было другого выбора.
Время идет.
Пятьдесят семь секунд.
Голос Джаспера звучит все дальше с каждой секундой, пока, в конце концов, я не засыпаю. Изнеможение уносит меня в кошмары, охваченные огнем, и слышу, как Айзек зовет меня по имени, как пламя лижет стены и с потолка рушатся обугленные балки.
Я в ловушке.
Моя кожа плавится, волосы горят.
― Эверли, ― зовет он неразборчиво. Он произносит мое имя, как вступительные аккорды мрачной увертюры. ― Ты ищешь не там.
Я иду на его голос, пробиваясь сквозь стену густого дыма. Я двигаюсь как в замедленной съемке, мимо меня проносятся огненные полосы, все охвачено пламенем.
Я не могу найти его. Я не могу…
Вот.
Тень движется. Это он. Я не вижу его лица… но я чувствую его.
Утешение. Забота.
Айзек.
Сквозь мерцающий жар тянется рука. Его рука тянется к моей. Наши пальцы наконец-то соприкоснутся. Больше никаких стен, никаких барьеров. Я тянусь, тянусь, тянусь…
Но его рука распадается.
Превращается в пепел в тот момент, когда мы соединяемся.
