«Исчезни хоть что-то из этого мира, – говорил отец, – и всё разрушится, а жизнь превратится в нечто страшное. Природа создана для нас Алленторном – и от природы не убежишь».
Теперь Хадыр чувствовал, что в старинной пословице заключён какой-то иной смысл. А Говор видел в ней лишь подтверждение зависимости человека от окружающего мира. Разминая онемевшие ноги, Хадыр лежал в пуху и осматривал место своего ночлега.
От природы не убежишь. Не уйти и не спрятаться от навязчивой обстановки, окружающей тебя со дня рождения до дня смерти. Природа не отпустит тебя просто так, она будет идти за тобой, и стоит лишь на минуту остановиться, как вновь окажется рядом.
Серый час – начало дня, конец ночи, – и небо беспощадным зеркалом взрезало листву над головой, а со всех сторон продолжали копошиться растения, демонстрируя жуткую логику своего существования. Синее и дикое медленно и организованно отползало, уступая место приручённой зелени.
Уже три гриба неторопливо поднимались и набухали на образовавшейся полянке, липкий белый язык термитовой дороги вытянулся по следам Хадыра, указывая дорогу назад, и вдоль этой дороги двигались часы, фуды, вешалки и падуны, показывая мясистые жёлтые и розовые корни. Лес сосредоточенно работал, строя человеку место обитания.
Хадыр никогда не видел ничего подобного. Он кинулся прочь из новой деревни, и бежал – пока не сбил дыхание и острая боль не зашевелилась в боку. Он обогнал уходящие от него дикие растения и снова попал в спокойный синий лес, ещё не растревоженный присутствием хозяина.
И снова он шёл весь день, и снова ночевал в пуху, и каждое утро природа настигала его, одаривая маленькими уютными селениями.
Он потерял счёт времени, сбившись: прошло то ли десять, то ли одиннадцать дней, прежде чем он наткнулся на стену.
Хадыр остановился перед ней, запрокинув голову. Серо-бурое вещество, твёрдое и холодное. Стена невероятной высоты – в три или четыре раза выше деревьев. Преграда, идущая влево и вправо. Хадыр простоял около неё полчаса и вернулся в последнюю по счёту деревню.
С гриба стена не казалась такой уж большой, и на её вершине росли такие же кусты, как и внизу.
– Что же э-то? – по слогам спросил у себя Хадыр, и ответ пришел сам. – Ска-ла.
Он так удивился своей догадке, что расхохотался. Потом, загадав, вырвал из земли светляк. Корешков оказалось семь. Хадыр дошел до скалы и двинулся вдоль неё влево.
Так прошло ещё шесть дней. Скала постепенно стала понижаться и наконец сошла на нет.
Путь к жрецам был открыт.
Хадыр дождался, пока природа догонит его, сорвал хорошую колесницу и вернулся в Гибоо.
* * *
– Нет, сначала он четыре дня проспал. Да я и сам не знаю, что с ним случилось. Говорят, так бывает – бац, и осел колесач. Я его расспрашивал – говорит, нет там никого. Он же долго шёл – действительно долго. Нет, сказал, там никаких жрецов – байки, мол, это. Может, и правда нету? Красивая легенда?..
– Я всё забываю: ты вспомнил своё стихотворение? Хадыр мне нарвал хорошей бумаги, я мог бы записать твои слова.
– Никогда бы не подумал, что такой человек, как сын Говора, может жениться в один день. Он же с Джамиллой до вчерашнего дня и разговаривал-то раза два-три, а тут вдруг…
– Да и почему она так легко согласилась? Скиталец по вашим понятиям – вещь странная, неудобная. Вы ведь нас боитесь – разве не так? А эта вдруг ни с того ни с сего – замуж…
– Завидно, сын Штирта?
– Да нет. Любопытно.
* * *
– Сказки? Почему сказки? По-твоему, всё не так?
– А как – так?
– Ты сам знаешь – не маленький же…
– А я хочу, чтобы ты рассказала.
– Тогда слушай.
Два мира, созданных Алленторном, покоятся, подвешенные к небу. Нельзя сказать, что они не похожи, но не назовёшь их и одинаковыми. Миры эти наполнены людьми, но люди никогда не доберутся друг до друга. Нет дорог, которые ведут из одного мира в соседний, но есть путь, даже два пути, один из которых Сон, а другой – Смерть. Чтобы миры не умерли, они должны постоянно приобретать что-то новое, и это новое – души людей. Когда мы умрём, на нашем небе загорятся две новых звёздочки, и это скажет тем, кто нас знал, что наши души уже вселились в людей, родившихся в том мире. А когда они погаснут, то мы опять вернёмся сюда. Но этот путь – Смерть, и он уносит нас надолго.
Поэтому все больше любят Сон, ибо он дает тебе возможность навестить другой мир, вернуться и рассказать, что ты видел. Там и здесь не одинаково, и мы приносим в наш мир слова, которые имеют смысл там, но бесполезны здесь. Из слов и снов люди обоих миров когда-нибудь построят дорогу друг к другу, такую же вечную и незыблемую, как сама Дорога Алленторна. И когда это случится, мы станем подобны Алленторну, каждый создаст свои сотни миров и на своих небесах проложит новым людям свою великую Дорогу… Ты спишь?
– Что ты! Тебя интересно слушать.
* * *
Много лун ушло, прежде чем перед Вальхуртом встал вопрос, на который так не хотелось искать ответ. Некоторые мысли инстинктивно хочется убрать в какой-нибудь дальний угол памяти. Ты вроде бы знаешь об их существовании, но стараешься не ворошить без крайней необходимости. Иначе приходится оправдываться перед самим собой.
Когда вопрос возникает впервые и вдруг оказывается, что твой ясный на первый взгляд ответ звучит совсем не так, как предполагалось, и, как ни старайся, объяснение не приходит, рождается естественный страх: ты не такой, не то, чем хотел себя видеть сам. Ведь появилось весомое доказательство твоего отклонения от выдуманного идеала. А когда под угрозу попадает собственный, личный, столь знакомый и любимый образ, проекция самого себя на своё же мировосприятие, то ни в чём не повинная мысль тотчас ссылается прочь, по возможности просто выкидывается из головы.
Но силы человеческие – ограниченны, и в один прекрасный день ты с ужасом чувствуешь, как где-то там, в глубоком колодце сознания, осколки воспоминаний начинают складываться в тот самый вопрос, и всё начинается сначала.
Вальхурт считал, что в большей степени, чем Хадыр, привязан к колеснице. Может быть, этим и объясняется, что товарищ, спешившись, сделал шаг вперёд, а Вальхурт так и остался стоять, держась за спасительное колесо?
И теперь, особенно теперь, когда о Хадыре постепенно стали забывать, когда его лицо начало стираться из памяти, когда след его потерялся – и молодой Алимарк с юга уверял, что Хадыр уже год как гостит в селении Парамак, а Эман слышал, что незнакомого колесача видели бродящим по лесу в окрестностях Арбы, – именно теперь вернулся вопрос: в чем она, та черта, у которой благоразумно остановился один и шагнул вперед другой.
Было несколько случаев – и Вальхурт восстанавливал их в памяти до последнего штриха, – когда действия или рассказы Хадыра выходили за рамки дозволенного. Дозволенного неизвестно кем и когда, – но ведь рамки позволяют ограничить берегами некое общее русло. Не может же человек жить без русла, без правил, без границ, за которые не следует выходить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
