вышла на крыльцо, вдавив на ручке кнопку замка и плотно захлопнув за собой дверь, и тут же, не сводя с него глаз, поспешила в дальнюю часть веранды.
Сет хрипло рассмеялся и сказал:
– Я думал, ты ненавидишь это старое ружье.
– Так и есть, – отвела я, довольная, что он первым делом заметил именно ружье, и надеясь, что оно само скажет обо мне все, что Сету надо знать.
Мы долго молчали, изучая друг друга. Удивительным образом это был Сет и в то же время не Сет. Пахло от него все так же – сигаретами и виски, но коренастый шестнадцатилетний парень с русыми волосами, сбежавший из Айолы, превратился в темноволосого и темнобородого мужчину возраста двадцати двух лет с по‐новому высеченным лицом. Между густых бровей пролегли глубокие морщины, и кожа на одной щеке покоробилась под длинным белым шрамом. Серые глаза казались знакомыми, были все такими же нервными и бегающими, но как будто помягче и не такие обиженные, как у мальчика, которого я когда‐то знала. Плечи у него были широкие, но под светло-коричневой курткой угадывалась худоба. Грязные руки, опухшие и шишковатые, как у папы, слегка дрожали, когда он снова и снова потирал ими грязные джинсы на ляжках. Что‐то в его позе говорило о том, что за эти шесть лет с ним случилось немало неприятностей, и все эти неприятности, я нисколько не сомневалась, он навлек на себя сам.
Я не могла угадать, какие изменения видит он во мне, но сама я поняла о себе главное: теперь мне ничего не стоит им командовать и держать в руках ружье.
– Я тут наткнулся в Монтроузе на Данлэпов, и… – начал он.
– Я знаю. Милли мне рассказала, – перебила я.
– Правда? – удивился он. – Мне казалось, вы больше не общаетесь.
Я пожала плечами.
– Она сказала, что ты приедешь за деньгами, – сказала я.
– То есть ты не удивлена, – нервно хихикнул он.
– Я удивлена только тем, как долго ты не объявлялся, – сказала я, намереваясь оскорбить его обвинением в жадности, но он ответил как ни в чем не бывало:
– Да че‐то никак решиться не мог. Ведь я ж себе всегда говорил, что сюда больше не вернусь.
Я про себя отметила, что ради денег он смог нарушить свое обещание, а вот ради того, чтобы побывать на папиных похоронах, – нет. Он догадался, о чем я думаю, и пожал плечами в ответ на мое невысказанное осуждение.
– А я, может, не только за деньгами вернулся, – сказал он наконец.
– За чем же еще? – спросила я.
– Мне, может, сказать тебе кой-чего надо, давно.
Он поглядывал на меня искоса и был очень похож на того мальчика, который подарил матери самодельный крест после того, как испортил нам Рождество.
Я задумалась над тем, как по‐разному мы с братом сносили свои тяготы. Когда на нас обрушилась наша первая потеря, мы оба были слишком малы для того, чтобы понять, как с ней справиться. Мы просто стали жить дальше – без матери, без Кэла и без тети Вив, на месте которых теперь были лишь слабеющий отец и обозленный искалеченный дядя. Чтобы жить дальше, мы просто стали более мрачной версией того, чем всегда и были: я – еще более послушной девочкой, а Сет – еще более злым мальчиком. Ни он, ни я ничего другого и не умели. Но Уил освободил меня от доспехов робости, а Малыш Блю – научил быть сильной. А вот Сету едва ли так же повезло. Я скрепя сердце приготовилась к тому, что он скажет.
– Я давно хочу тебе сказать, – продолжал он, тяжело сглотнув. – Это не я убил того краснокожего типа.
Я старалась дышать спокойно. Мне хотелось сказать ему, что Уил – никакой не тип, и не краснокожий, а человек, у которого было имя и такое обаяние, до которого Сету как до неба. Но в этом не было никакого смысла. Так что я просто рявкнула в ответ:
– Ну а что еще ты мог мне сказать! Ведь ты же приехал за деньгами! Ради этого можно что угодно сказать!
– Нет, Тори, честное слово, – Сет бешено замотал головой. – Это был тот парень, Форрест Дэвис. Он… Он привязал… ну, это он того мальчишку. Я был там – зря, конечно, не надо было, но я этого не делал.
Я не придумала другого ответа, кроме как покрепче схватиться за ружье. Жестокость была мне абсолютно чужда, и все‐таки в этот момент я поняла, что такое жажда расплаты, ощутила безумную тягу к отмщению и отчаянное желание притупить собственную боль, причинив как можно больше боли другому. Я вспомнила ту страшную ночь, когда Сет вернулся домой пьяный и торжествующий, и я не сомневалась, что у него все руки были в крови, но у меня только и нашлось сил – уползти прочь.
– Если ты там был, – проговорила я, когда снова обрела дар речи, – то какого черта его не остановил?
Я дрожала и медленно приходила к осознанию: на самом деле я всегда догадывалась, что убийца – Форрест Дэвис, а Сет слишком слаб, сбит с толку и слепо верит в предрассудки – поэтому и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Уила от смерти.
– Какого черта? – повторила я, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать и не разрыдаться. – Почему ты его не выручил?
Сет целую минуту смотрел на потертые доски пола, а потом сказал:
– Я был идиотом. Обозленным и безмозглым идиотом.
Мы оба замолчали, и слышно было только, как трутся о джинсы его шершавые ладони. Потом он полез в карман куртки за пачкой “лаки страйк”, вытряхнул сигарету на ладонь, поднес к губам и зажег. С каждой долгой затяжкой табак пускал трещины по тишине.
Тучи подползали, будто дюжина серых змей, затягивали небо – еще минуту назад такое солнечное – и разбрасывали по снегу длинные тени. Подпорченный дымом воздух остывал.
– Но кое до чего я все‐таки додумался, хватило мозгов, – сказал он, тряхнув в меня сигаретой. – Почему ты сбежала – это я все‐таки понял.
Я прикусила губу и приготовилась услышать, что он знает про ребенка, что папа, и Ог, и Лайл, и вообще весь город – все знают про ребенка.
– Испугалась, что мы и за тобой тоже придем, – мрачно сказал он, снова глубоко затягиваясь и стряхивая пепел на крыльцо. – Но тебя бы я и пальцем не тронул. Тори, мы с тобой… мы… – Он замолчал и снова уставился в пол. – Мне сильно не понравилось, когда я за
