Ателий смеялся вместе с саками, потом сказал:
— Она говорит… не беспокоиться, — он снова расхохотался так, что не смог говорить, — она говорит… может, через две недели… снова течка…
Киний почувствовал, как жаркая волна заливает щеки. Он улыбнулся, и Страянка улыбнулась ему в ответ. Взгляд был слишком долгий. Киний решил, что пора поговорить о чем-нибудь другом.
— Спроси ее, готов ли царь к войне, — сказал он.
Саки перестали смеяться.
Страянка ответила несколькими словами. Ее лицо изменилось, на нем появилось то же жесткое выражение, какое было, когда она стреляла.
— Она говорит — не ей говорить за царя. Она пришла проводить. Она говорит — не говорить больше о войне, пока не придем к царю.
На лице Ателия была написано, что он умоляет послушаться.
Киний кивнул, но тем не менее продолжил:
— Я слышал о войске Зоприона. Оно очень велико и готово к походу.
Раздражала необходимость пережидать сбивчивый перевод Ателия и ее ответ.
Ателий снова повернулся к нему.
— Она говорит: царь говорить о многом. Много разговоров. Не ей говорить за царя.
— Скажи: я понял.
Киний жестами изобразил понимание. Она обратилась прямо к нему. Он разобрал слова геты и Зоприон и глагол, обозначающий езду верхом.
— Она говорит, копыта гетов уже примяли траву. Говорит — знает, что Зоприон готов выехать. — Ателий рукавом вытер лоб. — Я говорю про говорить — это говорить тяжелая работа.
Киний понял намек и отъехал к своим людям.
Колонна двигалась быстро, а земля становилась плоской. Бесконечная трава с каждым днем становилась все зеленее и слева уходила к горизонту, а река извивалась, как змея. Иногда она текла у самых ног, но иногда отклонялась далеко вправо длинными ленивыми изгибами. Эти извивы единственные показывали продвижение колонны, иначе из-за неизменности ландшафта можно было бы подумать, что она стоит на месте. Когда река становилась не видна, травяная равнина и сплошное голубое небо однообразно тянулись во всех направлениях: синяя чаша, опрокинутая на зеленую.
Со второго дня жизнь колонны устроилась по одному распорядку: подъем в предрассветном холоде, приятно теплое тело лошади, когда в первый раз садишься верхом, торопливая еда с первыми лучами нового солнца, и затем многочасовая езда в траве; за колонной тянулся прямой, как стрела, след вытоптанной травы, а впереди зеленела новая девственная степь, насколько хватал глаз.
Вечера проходили по-разному. Разведчики Страянки на каждую ночь выбирали место для стана, всегда близ воды, часто в тени прибрежных деревьев; чтобы не мерзнуть, жгли костры. На железных прутьях жарили добытое на дневной охоте, и воины рассказывали истории и подбивали друг друга на различные состязания. Гонки на лошадях, борьба, стрельба из лука, соперничество в силе и памятливости, хитрости и искусности заполняли все вечера от остановки до той минуты, когда гасили костры.
Вначале ольвийцы в этом не участвовали, но уже на второй вечер Никий боролся с Парстевальтом, черноволосым скифом, который интересовался всем греческим. Потом Эвмен на лучшей лошади состязался в скорости с трубачом Страянки и в результате проиграл и гонку, и лошадь.
Третий вечер превратился в конную олимпиаду с гонками, десятком борцовских схваток и новыми видами соревнований — кулачным боем и состязаниями по бегу. Насколько саки были хороши на лошадях, настолько же неуклюжи пешком. Их представления о кулачном бое были еще более странными. У них подобное же состязание выглядело так: два сака становились лицом к лицу и по очереди били друг друга, пока более слабый не падал или не просил пощады. Левкон, неплохой кулачный боец, думая, что участвует в греческом бою, продолжал наносить сопернику удары по бокам, к ужасу противника и половины собравшихся, и Кинию через Эвмена и Ателия пришлось объяснять Страянке правила кулачного боя, а потом они с Левконом провели показательный поединок.
Левкону — сильному мужчине мощного сложения, хорошо подготовленному тем не менее не хватало проворства и ловкости Аякса — или Киния. Киний затягивал поединок — и щадя тщеславие Левкона, и ради зрителей, но когда он отбил лучший удар Левкона и ответил на него градом ударов, таких стремительных, что в меркнущем свете их невозможно было сосчитать, толпа — и саки и греки — одобрительно заревела. Левкон упал.
Потом при свете факелов Филокл и еще два десятка человек бросали камни через реку. Они бросали на дальность и спорили из-за правил: считается ли отскок? Пока наконец, опасаясь вспышки насилия, Киний не приказал всем ольвийцам ложиться спать.
Четвертый день ничем не отличался от остальных: конники из Ольвии упражнялись и устраивали засады, строились и перестраивались, а саки наблюдали и подбадривали их криками, или охотились, или ехали в задумчивом молчании. Неделя в седле и трудности походной жизни закалили всех всадников Левкона: ели в седле, ехали весь день без передышки. В конце дня Киний подъехал к молодому военачальнику. Левкон тяжело переживал поражение в кулачном бою, но вел себя достойно, и все уважали его за это.
— Твои люди молодцы, — сказал Киний. — Ты отличный начальник.
Левкон печально улыбнулся этой похвале.
— Это хорошо, — сказал он. — Потому что моему пути в олимпионики в кулачных боях, кажется, пришел конец. — Потом добавил: — Но спасибо. Я так горжусь ими, что, кажется, лопну или запою.
Киний потер подбородок, где успела отрасти солидная борода. Кожа уже не зудела.
— Я знаю, о чем ты говоришь, — сказал он. И посмотрел на Никия. — Они хороши, верно, старик?
Рядом с Никием вне колонны ехал Эвмен, и, прежде чем ответить, Никий посмотрел на молодого гиперета.
— Лучше, чем я ожидал, — сказал он. И улыбнулся. — Конечно, чего они на самом деле стоят, мы увидим только в бою.
— Не прекращай упражнения, — сказал Киний. — Достигнув совершенства, надо сохранять его.
В четвертый вечер Киний состязался в метании копья с Никием, Киром и одним из самых многообещающих молодых людей. Саки с любопытством наблюдали, как всадники двигались строем, бросая копья то в одну, то в другую сторону. Киний выполнил упражнение, поразил все цели и внимательно наблюдал за подающим надежды молодым человеком, когда увидел, что Страянка села на свою кобылу и мчится по дистанции вслед за парнем. Она держала в руках лук и на каждый бросок копья отвечала двумя стрелами; раскрасневшись от торжества, она под приветственные крики своих воинов миновала последнюю мишень.
Киний собрал копья, намереваясь ответить на ее вызов. Еще два копья он взял у Никия.
Гиперет посмотрел на него в меркнущем свете.
— Умно ли это? — спросил он.
— Спросишь потом, — ответил Киний.
Он остановил лошадь у линии старта и постарался выбросить из головы все посторонние мысли. Страянке все еще рукоплескали воины. Он несколько мгновений смотрел на нее, потом пустил лошадь.
На жеребца он не садился весь день, если не считать утренней разминки, и тот был полон сил. Первое копье Киний метнул удачно — бросок трудный, но мастерский, тяжелое копье вонзилось в мишень — кожаный сакский щит. Второе копье он метнул, минуя цель, и услышал глухой звук: попал. Не глядя туда, он перебросил копье из руки, державшей узду, в другую и бросил — издалека. Это было копье Никия, более легкое, оно высоко взвилось и угодило в верхнюю часть второй мишени, опрокинув щит на землю. Мчась галопом, слишком быстро, чтобы рассуждать, он бросил четвертое копье и перемахнул через щит, вместо того чтобы объезжать его; готовя лошадь к прыжку, подхватил второе копье и что было силы вонзил его в цель. Толпа загомонила, но он был слишком занят — бросал в пятый раз, сосредоточив все внимание на последней мишени и последнем копье. В шаге от щита Киний на мгновение перехватил копье по-другому, пронесся мимо цели, обернулся — если Страянка могла это сделать, он тоже сможет, — и пустил копье назад, в последнюю мишень. Почувствовал, как рвется мышца на шее, ощутил боль, поворачивая на дистанцию, но взрыв голосов в толпе подсказал ему, что боль он испытал не зря.
Он шагом вернулся к Никию. Тот держал над головой второй щит, восторженно крича. Брошенное на скаку копье пробило кожу и дерево так, что черный наконечник на длину руки вышел с обратной стороны щита.
Парстевальт, второй после Страянки по старшинству, обнял Киния, крича что-то на сакском, а потом и Страянка, по-прежнему сидя верхом, обхватила его руками за шею и прижала к себе. Толпа одобрительно завопила.
Эвмен сунул ему чашу с вином. Невидимые руки приготовили венки, и Киний обнаружил, что сидит на коврах и на голове у него венок. Рядом на плаще сидела Страянка, тоже в венке поверх распущенных волос — мускулистая нимфа.
