— Во-первых, вот что… Вольдеморт сказал, что он убил мою маму только потому, что она пыталась помешать ему убить меня. Но… А почему ему вообще нужно было меня убивать?
Дамблдор вздохнул — на этот раз тяжело и глубоко.
— Увы. Первый же вопрос — и я не могу дать тебе на него ответа. По крайней мере, сегодня. Сейчас. Когда-нибудь ты узнаешь… но пока пусть этот вопрос не мучает тебя, Гарри. Когда ты станешь постарше… Да, да, я знаю, что ты терпеть не можешь слышать подобные слова, но всё же — ты узнаешь, когда придёт время.
Гарри понял, что спорить бессмысленно.
— А почему Квиррел не мог до меня дотронуться?
— Твоя мать погибла, спасая тебя. Некоторых вещей Вольдеморту никогда не постичь, и одна из них — это любовь. Он не догадывался, что любовь, такая сильная, как любовь твоей матери к тебе, оставляет свой собственный след. Не шрам — нет, этот след невидим… Даже когда человек, любивший тебя столь глубоко, больше не стоит рядом с тобою — любовь всё равно обволакивает, предохраняет тебя. Квиррел, разделивший свою душу с Вольдемортом, был полон ненависти, жадности и ярости, и потому не мог прикоснуться к тебе. Дотронуться до человека, навсегда отмеченного добром и чистотой, было для него настоящей мукой.
Дамблдор вдруг очень заинтересовался птицей, севшей на подоконник, и дал таким образом Гарри возможность утереть простынёй слёзы. Когда его голос снова согласился его слушаться, Гарри спросил:
— А накидка-невидимка — вы не знаете, кто мне её прислал?
— Ах, это. Случилось так, что твой отец оставил её в моём распоряжении, и я подумал, что тебе она могла бы понравиться.
В глазах Дамблдора зажёгся весёлый огонёк.
— Полезная штука… Когда твой отец здесь учился, он использовал её в основном для того, чтобы таскать еду из кухни.
— И ещё…
— Я слушаю.
— Квиррел сказал, что Снейп…
— Профессор Снейп.
— Ну да… Так вот, Квиррел сказал, что он меня ненавидит, потому что он ненавидел моего отца. Это правда?
— Ну, скажем так — они друг друга не очень жаловали. К примеру, как ты и господин Малфой. А потом твой отец сделал нечто, чего Снейп так и не смог ему простить.
— Что?
— Спас ему жизнь.
— Что-о?
— Да… — сказал Дамблдор мечтательно. — Удивительно иногда работает у людей голова, ты не находишь? Для профессора Снейпа оставаться у твоего отца в долгу было просто невыносимо… Я убеждён, что весь этот год он неустанно трудился, оберегая тебя от опасности, потому что полагал, что таким образом рассчитается наконец с твоим отцом, и сможет тогда спокойно вернуться к своей привычной тихой ненависти…
Гарри попробовал осмыслить сказанное, но в голове у него снова застучало, и он бросил это занятие.
— Можно ещё один вопрос, сэр?
— Ну, разве что один.
— Как так вышло, что я достал камень из зеркала?
— А, наконец-то. Я рад, что ты меня об этом спросил. Скажу без ложной скромности — это была одна из самых блестящих идей, которые когда-либо посещали мою голову. Понимаешь ли, только тот, кто хотел найти камень — найти его, но не воспользоваться им — только он мог бы получить его. Иначе всё, что зеркало показывало бы ему — это как он делает груды золота, или пьёт эликсир бессмертия. Я иногда сам себя удивляю… Ну-с, довольно вопросов. Я считаю, что тебе пора приняться за сладости. Ах! Мармеладки Берти Боттс — на любой вкус! Помнится, в юности мне неудачно подвернулась одна вкуса рвоты, и я боюсь, что с тех пор я к ним как-то охладел. Однако с маленькой кругленькой ириской не ошибёшься, верно?
Он улыбнулся и бросил в рот мармеладку золотисто-коричневого цвета. Потом скорчил ужасающую гримасу, выплюнул ее и сказал:
— Увы мне! Ушная сера!
Мадам Помфри, медсестра, была женщиной милой, но очень строгой.
— Ну, хоть пять минут! — умолял её Гарри.
— Ни в коем случае.
— Но ведь профессору Дамблдору можно…
— Ну естественно — он же директор, ему позволено. Тебе нужен покой.
— А я в полном покое. Посмотрите — я лежу, и вообще. Ну ладно вам, мадам Помфри…
— Ну, так и быть, — сдалась она. — Но смотрите — ровно пять минут!
И она впустила Рона и Гермиону.
— Гарри!!!
Гермиона уже приготовилась было снова закинуть вокруг него руки; Гарри обрадовался, что она сдержалась — голова у него всё же ещё болела.
— Ах, Гарри, мы уже совсем отчаялись, мы думали, что ты… Дамблдор так волновался…
— Вся школа только об этом и говорит, — сказал Рон. — Ну, рассказывай — что там в самом деле было?
Это был один из тех редких случаев, когда правда ещё страннее и увлекательнее, чем слухи и домыслы. Гарри постарался ничего не забыть: Квиррел, зеркало, камень — и Вольдеморт. Рон и Гермиона были благодарными слушателями — они ахали в нужных местах, а когда Гарри дошёл до того, как Квиррел открыл, что было у него под тюрбаном, Гермиона громко вскрикнула.
— Значит, камня больше нет? — спросил Рон, когда история закончилась. — Флямелю ничего не остаётся, как лечь и умереть?
— Вот и я так же Дамблдору сказал, а он говорит… Как это он выразился? Для тщательно организованного ума смерть — это следующее большое приключение.
— Я всегда знал, что он чокнутый, — сказал Рон, впечатлённый очевидным безумием своего кумира.
— А с вами что случилось? — спросил Гарри.
— Да мы-то выбрались, — сказала Гермиона. — Я привела Рона в чувство — хотя это и заняло довольно много времени — а потом мы как раз собирались в совятню, Дамблдору послание отправлять, а он тут как тут, встретил нас в прихожей зале. Он уже знал — только спросил: «Гарри последовал за ним, верно?», и побежал на третий этаж.
— А вдруг Дамблдор всё так и задумал, что с тобой вышло, а? — поинтересовался Рон. — И накидку тебе специально прислал, и всё остальное?
— Ну, знаешь, — не выдержала Гермиона, — если так… Ты же чуть не погиб! То есть, я хочу сказать — тогда это нехорошо с его стороны.
— И вовсе нет, — сказал Гарри серьёзно. — Дамблдор, он странный. Я так думаю, он решил меня испытать. Дать мне возможность себя проявить. Я уверен, что он всё-всё знает, что тут делается. И знаете что — мне сдаётся, что он прекрасно себе догадался, что мы всё равно туда полезем. И вместо того, чтобы нас останавливать, он нам помог — научил, что надо делать, только не напрямую. Не может быть, чтобы я случайно наткнулся на зеркало и узнал, как оно действует. Похоже, он считает, что за мной есть какое-то право противостоять Вольдеморту, если я, конечно, к этому готов…
— Ну точно, спятил. И никаких сомнений, — гордо сказал Рон. — Слушай, ты обязательно должен к завтрашнему вечеру оклематься — банкет в честь окончания учебного года. Очки уже подсчитали, Слизерин, естественно, снова выиграл. Ты пропустил последний квиддичный матч, а без тебя Равенкло нас просто с землёй сравнял. Ну, хоть поедим порядочно.
Тут в комнату снова деловито вошла мадам Помфри.
— Я вам почти пятнадцать минут дала, так что теперь прошу отсюда, — сказала она твёрдо.
На следующее утро, хорошенько выспавшись, Гарри почувствовал себя почти нормально.
— Я хотел бы пойти на банкет, — сказал он мадам Помфри, глядя, как она наводит порядок среди его коробок с конфетами. — Мне ведь разрешается?
— Профессор Дамблдор распорядился тебя отпустить, — сказала она, сердито сопя, словно по её мнению, профессор Дамблдор понятия не имел о тех опасностях, которые подстерегают учеников на банкетах. — Да, и к тебе ещё один посетитель.
— Отлично, — сказал Гарри. — А кто?
На этих словах в дверь бочком протиснулся Хагрид. Как обычно, когда Хагрид входил в помещение, он казался больше, чем было позволено. Он сел рядом с Гарри, взглянул на него украдкой и разрыдался.
— Это всё… я виноват… ах, чёртова перечница! — всхлипывал он. — Я этому прыщу злобному рассказал, как Пушистика обойти! Я! Одного только этого он и не знал — а я ему сказал! А ты чуть не умер там! И за что?! За поганое драконово яйцо! Да я в рот больше ни капли! Гнать меня надо в три шеи, вот что! Разжаловать, и отправить к муглям!
— Хагрид! — сказал Гарри, ошеломлённо глядя, как плечи Хагрида вздрагивают от горя и стыда, а из глаз катятся огромные слёзы. — Хагрид, не надо — он всё равно узнал бы, это же не кто-нибудь, а Вольдеморт, в конце концов. Правда, он бы узнал, даже если бы ты ничего и не говорил.
— Да, но ты-то едва жив остался! — хлюпал Хагрид. — И не произноси ты имя это!
— Воль-де-морт!!! — проскандировал Гарри, так поразив этим Хагрида, что тот перестал реветь. — Я его видел, и я буду называть его по имени. Хагрид, успокойся — мы спасли камень, его больше нет, Вольдеморт не сможет его использовать. Возьми… ну, хоть шоколадную жабу. У меня их вон сколько.
Хагрид утёр нос тыльной стороной ладони и сказал:
— Ага, хорошо, что ты мне напомнил. Я тебе тоже принёс кое-что. Подарок, значит.
— Только не бутерброд с бельчатиной, — озабоченно сказал Гарри, и Хагрид не удержался от слабой улыбки.
