— Так зачем вам знать, где я был на прошлой неделе?
Вигдис пропустила этот вопрос мимо ушей.
— Итак, двадцать четвертого января останавливался ваш брат Бьёрн у вас в Рейкьявике?
— Да. Появился в обеденное время. Хотел пойти на демонстрацию возле парламента, поэтому я сказал, что он может заночевать у меня.
— Ходили вы на ту демонстрацию?
— Нет. — Гулли презрительно фыркнул. — Такие дела меня не интересуют. Пустая трата времени. И что получилось? Мы избавились от одной своры политиков, так теперь у нас другая, причем ничуть не лучше.
— Видели вы брата в тот день?
— Да. Работы у меня не было, сейчас трудно найти работу. Я принял брата в квартире. Мы вместе пообедали. Я дал ему ключ, и он пошел на демонстрацию.
— А вы?
— Я остался в квартире. Смотрел телевизор. Потом встретился с подружкой. Ушел на всю ночь. До утра не возвращался.
Вигдис записала все это.
— А утром видели Бьёрна?
— Да. И Харпу. Она провела с ним ночь. Я увидел ее, когда она уходила.
— Раньше вы Харпу видели?
— Нет. Ни разу. Но потом, само собой, видел. Не часто, но Бьёрн и она сейчас очень близки.
— А что Бьёрн? Что он делал?
— Наверно, тем же утром вернулся в Грюндарфьордюр. Я пошел искать работу. Не помню, нашел ли что-нибудь. Возможно, нет. Но тогда я рассказал все это полицейским.
Вигдис кивнула. Так оно и было. И то, что он говорил сейчас, совпадало с записями Арни.
— Бьёрн говорил в то утро что-нибудь о демонстрации?
— Да. Рассказал мне все.
— Выглядел он озабоченным? Встревоженным?
Гулли нахмурился и покачал головой:
— Нет. Я ничего такого не заметил, а если и заметил, то уже не помню. Теперь можно вернуть на работу ребят?
Вигдис поняла, что многого от Гулли не добьется без тщательного допроса в полицейском участке, но, может быть, даже и там ничего не выйдет. Главным было найти подтверждение его словам об отдыхе.
— Спасибо за помощь, Гулли, и за то, что уделили мне столько драгоценного времени, — сказала она с подчеркнутой вежливостью.
Вигдис поспешила обратно в участок, чтобы позвонить в «Айсленд экспресс», навести справки о вылете и прилете Гулли. На улице встретила женщину-автоинспектора, сказала ей о переднем колесе машины Гулли. Проезжую часть нужно сохранять незанятой.
Магнус шел по велосипедной дорожке вдоль берега бухты. Папки с делом об убийстве Бенедикта Йоханнессона лежали у него в портфеле. Налетавший с моря ветерок покалывал щеки. Небо было бледно-голубым. Очертания горы Эсья едва просматривались. На гребне ее лежала полоска первого снега.
Магнусу был необходим свежий воздух. Выйдя из кабинета Снорри, он пошел в участок. Объяснил Вигдис, что произошло, взял с нее обещание сообщать обо всем, что они с Арни обнаружат. Весть о том, что Магнуса отстранили от дела, казалось, усилила ее решимость довести его до конца. Магнуса это поразило.
Он подумал, что если она и Арни будут действовать скрытно, то вполне могут добиться успеха. Вот только Бальдур может им помешать.
Магнус злился. Злился на комиссара, на Шарон Пайпер и, что было хуже всего для душевного равновесия, на себя.
На ходу он достал телефон и позвонил ей.
— Пайпер.
— Это Магнус.
— О Виржинии Рожон нет никаких новостей. Ее муж до сих пор не связался с работодателем.
— Черт! Мне очень нужно что-то убедительное, чтобы включить в это дело Исака.
— Получим.
— Может оказаться слишком поздно.
— Почему?
— Комиссару Национальной полиции позвонили из вашего антитеррористического подразделения.
— О Боже!
— Точнее не скажешь.
— Он расстроен?
— Ну это как посмотреть. А вот меня отстранили от дела.
— Что? О, Магнус, прости. Он устроил тебе выволочку?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, но он был очень зол. Шарон, зачем ты это сделала? Ведь я просил тебя помалкивать. Я знал, чем это кончится. Думал, могу полагаться на тебя.
— Оставь, Магнус, подумай сам. Я должна была так поступить. Если бы оказалось, что ты что-то обнаружил, я выглядела бы сущей идиоткой, не поставив в известность начальство. Не беспокойся, оно не воспринимает это слишком серьезно, иначе в Рейкьявик вылетел бы чартерный аэробус с нашими руководителями. Сейчас они сосредоточены на голландском следе.
— На голландском?
— Да. Один фермер видел какого-то человека накануне перед покушением. Тот крутился в лесу, откуда велась стрельба. Фермер подумал, что он зашел в лес справить нужду. Полицейские обнаружили яму, достаточно большую, чтобы в ней уместилась винтовка; полагают, она была там закопана. На мотоцикле этого человека были голландские номерные знаки.
— Фермер описал его?
— Сказал только, что на нем была голубая куртка.
— Что имели голландцы против вашего министра? — спросил Магнус.
— В Голландии большая мусульманская община. Хотя, вполне возможно, то был кто-то из проезжавших.
— «Аль-Кайда»?
— Пока что эта версия у них основная. Хотя «Аль-Кайда» предпочитает не расстреливать, а взрывать людей.
— Любопытно.
— Магнус, извини. Спасибо тебе за доверие.
— Оставь, Шарон! Я доверился тебе, а ты подвела меня. Вот и все.
— Я сделала то, что считала нужным.
— Да, конечно. Ладно, держи меня в курсе. И общайся с Вигдис — она все еще занимается этим делом с нашей стороны. Особенно если подтвердится опознание Исака. Возможно, он делал подготовительную работу для кого-то другого. Для человека, нажимавшего на спуск.
— Понимаю. Буду иметь это в виду. Еще раз прости, Магнус.
— Ладно.
Магнус прекратил разговор.
Искреннее раскаяние Шарон смягчило его злость. И потом, она ему нравилась. Какое слово она употребила? «Выволочка»? Раньше он ни разу его не слышал.
Почему-то в «выволочке» от комиссара самым обидным было замечание, что Магнус не настоящий исландец. Отчасти это было правдой. Но он знал, что если бы всю жизнь прожил в этой стране, то все равно сообщил бы Шарон о том, что Исак, возможно, был в Нормандии. Он всегда считал установление истины важнее политических тонкостей, будь то Бостон или Исландия.
Такой уж он есть.
Да и вообще о чем думал комиссар? Магнус терпеть не мог, когда начальство вело речь о «более широкой картине», о «политическом аспекте». Это не имеет отношения к правосудию, к закону. Если кто-то нарушил закон, особенно если убил, долг Магнуса — отдать его в руки правосудия. Долг не только Магнуса, но и всех остальных.
Все очень просто. Как только политика становится выше закона, все идет прахом. Он видел это в Бостоне и теперь наблюдал в Исландии.
Ему стало любопытно, выполнит ли комиссар свою угрозу, то есть отправит ли его обратно в Америку. Может, это было бы неплохо, и комиссар прав, говоря, что Магнус все-таки не настоящий исландец. Его место не здесь, его место на улицах Бостона, среди мертвых тел с множественными ранами.
Он вернется в Бостон, а Ингилейф уедет в Германию.
Для нее это было бы выгодно. Он до сих пор не понимал, какие у него с ней отношения. Объяснение Ингилейф, что она из-за него хочет остаться в Исландии, удивило Магнуса. И доставило ему положительные эмоции.
Магнус шел к Боргартуну, улице с новыми зданиями банков, сверкающих зеркальными окнами. Рядом, на зеленом островке, окруженном дорогами и современными административными зданиями, находился Дом Хёфди. Изящный белый деревянный особняк, построенный в начале двадцатого века, известный как место встречи Рейгана и Горбачева в 1986 году. Но для него это здание было примечательно тем, что здесь Ингилейф попросила его встретиться с ней, поговорить о деле, которым он занимался весной, когда только приехал в Исландию. Тогда-то Ингилейф превратилась для него из очередной свидетельницы в нечто большее.
Магнус понимал, что в его сознании Дом Хёфди будет всегда связан только с ней.
Он перешел дорогу и сел на парапет возле особняка. Снова достал телефон и набрал ее номер.
— Привет, это я.
— О, привет, Магнус. Я с покупательницей.
— Хорошо. Хочешь пойти на обед в ресторан?
— Я бы с удовольствием, но не могу. Иду на митинг по поводу «Айссейв» на площадь Эйстурвёллюр.
— Вот как?
— Да. Не удивляйся. На обратном пути зайду к тебе. Возможно, это будет поздно. Очень поздно. Я должна пойти.
Это было странно. Очень. Выставка в галерее или вечеринка для топ-моделей могли рассматриваться в качестве оправдания. Но политический митинг? Хотя Ингилейф и разделяла резко критическое отношение средних исландцев к кредитной политике «Айссейв», но до сих пор не выказывала желания активно участвовать в протестах. И что значит «поздно»?
Магнус помотал головой, но ясности это не прибавило. Что, собственно, она делает? Он никогда толком не знал, чего ждать от Ингилейф. Это его расстраивало.
