до границы их территории. При некоторой удаче, даже не вспотев.
– А… они?
Лисицын повернулся и с легким недоумением посмотрел на рискнувшего влезть в разговор солдата. Впрочем, после еще толком не закончившегося ночного кошмара чинопочитание как-то отошло на второй план.
– А они послужат дикарям праздничным обедом. Первое, второе и компот. Если их много, то еще и гарнир.
– Сэр, но… Мы даже не попытаемся им помочь?
Вопрос предназначался Трумэну. Очень логично – мало того, что логика русского отличается от той, что американцам вдалбливали в школах (по мнению Лисицына, учиться в них должны были исключительно умственно отсталые, ну да проблемы чужой системы образования волновали его сейчас в последнюю очередь), так еще и решения принимать один черт не ему. Но Трумэн оказался на удивление солидарен со своим русским приятелем.
– Нет. Мы попытаемся уйти как можно дальше и остаться в списке живых.
Стоило признать, твердости в тоне Алекса хватило бы на десятерых. Хотя, конечно, слова эти дались капитану с трудом. Лисицын мысленно кивнул, одобряя его поступок, но внешне предпочел остаться невозмутимо отстраненным. Не стоит влезать, это подчиненные Трумэна, ему их и строить.
– Сэр! Так точно, сэр! Разрешите идти?
Судя по тону и четкости оборотов, морпех пребывал в некотором раздрае чувств. С одной стороны, хорошо осознавал правоту командира, с другой же – молодость и остатки воспитания требовали бежать и спасать. При виде этого противоречия он нашел, похоже, неплохой выход из ситуации – не спорить со старшим по званию и выполнять приказ. Лисицын мысленно ему поаплодировал – муки совести будут, конечно, однако не запредельные, ибо причина их персонифицируется на другого человека. Зато живым останется… может быть.
Буквально через минуту подошли Смит, Кобрин и Бакомбо. И вся научная часть экспедиции в полном составе, без различия происхождения. Выслушав расклады, Смит лишь кивнул – он хорошо понимал разницу между пусть рискованным, но все же больше щекочущим нервы, чем реально угрожающим, спуском с обрыва и гарантированной смертью при попытке спасти кого-то ну совсем чужого и им неинтересного. Кобрина даже не спрашивали – у него на лице было написано, что желание унести отсюда ноги, а также прочие части тела, и желательно в целости, превалирует над абстрактной любовью к ближнему. Бакомбо промолчал, но, судя по выражению его широкой, за три дня не оплюешь, рожи, был вполне с начальством солидарен. Остальные, даже чопорные англичане, вполне разделяли общий настрой. Диссонанс в него, как это часто бывает, внес лишь один человек. И, как и следовало ожидать, им оказалась женщина.
– Господа… А как же… они?
– Вам не хватило ночного рок-концерта? – с интересом спросил Лисицын. Ночь, откровенно говоря, еще не закончилась, но край неба, видимый через разрыв в листве, уже ощутимо светлел, так что с огромной натяжкой можно было считать, что уже утро. – Лично я не жажду услышать продолжение.
– Но… – геологиня беспомощно обернулась к остальным, однако поддержки в их лице не обнаружила. – Как же так?!
– Просто, – вздохнул капитан. – Если желаете им помочь, я вас не задерживаю. Но – сами. И без использования федерального имущества. Своих людей ради вашей прихоти, мэм, я гробить не дам.
– Как же так? Вы ведь…
– Моя задача, – в голосе Трумэна, как затвор винтовки, отчетливо лязгнул металл, – доставить вас живыми к месту работ и обеспечить безопасность. Все. Исполнение ваших желаний, не относящихся к целям и задачам экспедиции, в число наших обязанностей не входит. Идите к себе и готовьтесь к отъезду. Позавтракайте, что ли. Мы выезжаем сразу, как рассветет.
Женщина еще раз оглянулась на остальных. Как бы ни были затуманены ее мозги человеколюбием, общечеловеческими ценностями и прочим бредом, она понимала, что в одиночку, пешком по африканскому лесу она не пройдет и сотни метров. А уж совсем тронутой на любви к ближнему дурой она не была. И сделала то, что Лисицын ожидал с самого начала разговора – обратилась к нему.
Ну да, все правильно. Мало того что он формально никому здесь не подчинен, так еще и известно, что русские просто обожают всех спасать, готовы первыми бросаться грудью на амбразуры и месить вручную цемент в минус сорок. Ага, так и было когда-то, но дамочке стоило бы учесть, что с того времени они здорово поумнели.
– Сэр! Неужели вы не понимаете, что бросать здесь людей…
– Поправка, – лениво отозвался Лисицын. – Расовую принадлежность наших… гм… скорее всего, уже покойных соседей мы не знаем. И вторая поправка: мы никого не бросаем. Мы шли своей дорогой, они – своей. Одна из них прервалась, но это не наш вопрос.
– Но мы должны…
– Третья поправка. Если вы считаете, что я что-то должен сделать, то вы ошибаетесь. Я в этой жизни много кому и чего должен, но это явно не вы.
– Но никто, кроме вас, это не сделает!
– В смысле, больше дураков нет?
Геологиня вновь посмотрела на остальных собравшихся. Похоже, как у многих втайне неуверенных в себе людей, это действие давно стало у нее рефлекторным. Увы, вряд ли увиденное могло ее обрадовать. Бакомбо откровенно ухмылялся, остальные выражали солидарность с позицией русского более сдержанно, однако столь же недвусмысленно. И когда женщина шла к своей машине, вид у нее становился все более поникшим, а плечи опускались с каждым шагом, словно она сегодня окончательно разуверилась в людях.
– Подозреваю, она потом напишет петиции во все доступные инстанции, – заметил Смит, когда остальные разошлись. Трумэн кивнул, соглашаясь. – Формально мы правы, но когда поднимут вой правозащитники, это может обернуться неприятностями.
– Валите все на меня, – Лисицын безразлично пожал плечами. – У нас что правозащитники, что наполеоны из дурки проходят по одному ведомству. И потом, – он едва заметно усмехнулся, – ей надо еще пережить эту поездку. А то, может статься, в момент, когда возникнет очередная угроза, рядом никого не окажется.
Все трое промолчали. Слово было сказано, однако его к делу не пришьешь. И по своим местам они расходились в глубокой задумчивости.
Пассажир, не мешай водителю – молись молча. Именно так можно было характеризовать сегодняшнюю дорогу. Кисель, переходящий в студень, и обратно. Грузовики мотало, что уж говорить о куда более легком джипе. Но он хотя бы не стремился перевернуться, а имеющие куда более высокий центр тяжести американские грузовики порой кренились страшно. Тем не менее каждый раз их удавалось выправить, хотя несколько раз машины стаскивало с дороги, и приходилось вытаскивать их обратно при помощи тросов.
Во время одной такой попытки из зарослей вылетела стрела и ткнулась в жижу аккурат у ног одного из солдат. Тот от неожиданности шарахнулся, упал на
