Только вот боязни Митя не чувствовал, наоборот, в душе полыхал бесшабашный азарт, как… как перед гребными гонками! Раз боязни нет, так может – и не ходить? В душевном раздрае Митя кинул перо в чернильницу… и замер.
Она стояла на подоконнике: худая, как палка, жилистая старуха с аккуратно убранными в седую косу волосами, но почему-то в одной лишь пузырящейся на ветру длинной бесформенной рубахе. И ничего-то особенного в ней не было. Только когда она ухватилась длинными загнутыми когтями за оконную раму, оцепеневший разум сообразил, что по окнам второго этажа обычные старухи не лазают!
Глава 34. Мертвые кусаются
Митя метнулся вперед – и опустил лампу прямиком на сунувшуюся в комнату старушечью физиономию с оскаленными треугольными клыками. Стекло абажура негромко тренькнуло, ударившись о сложенную короной косу, и осыпалось крупными кусками. Электрическая свеча мазнула навью по физиономии. Старуха беззвучно заорала, широко разевая клыкастую пасть – сморщенный черный язык дрожал в неслышном вопле! Митя с размаху ударил оконной створкой – крепкая дубовая рама врезалась в старуху… и гулко треснула. Отколовшаяся щепка вонзилась в мертвый, неподвижный глаз. Навья взмахнула руками – тускло блеснули когти, вздыбились белые рукава савана… и рухнула вниз. Митя метнулся вперед, яростным толчком вбил перекосившуюся створку в проем и защелкнул оконный замок.
Плеснули белые рукава савана и старуха вновь взмыла на подоконник. Всем телом ударилась о стекло – и повисла, как громадная летучая мышь, прижавшись лицом к окну. Из одного ее глаза торчала дубовая щепа, второй, похожий на шарик молочного стекла, неподвижно пялился на Митю, а когти яростно скребли, оставляя на стекле длинные продольные полосы.
Митя метнулся к саквояжу…
Дверная ручка за спиной тихо клацнула… и дверь начала медленно открываться.
Митиному прыжку позавидовали бы австралийские кенгуру. Саквояж полетел в сторону, посеребренный нож блеснул в руке…
- Злякався, панычу? – ехидно поинтересовалась возникшая на пороге тощая девчонка. – Штанци-то сухие, чи як?
Занесенный для стука в стену кулак на мгновение замер…
- Пишлы звидси! – решительно скомандовала Даринка.
Дзанг! Стекло покрылось паутиной трещин под весом навалившейся на него навьи.
- Чи репетуваты будешь: папа, спаси! – погано усмехнулась девчонка, и ее тощее личико показалось и вовсе крысиным.
- Я? – сквозь зубы процедил Митя. «Чтимые Предки и Господь наш Боже, чем же я так перед вами провинился, что вы забросили меня сюда? Надо же, «репетуваты»! Словцо-то какое гнусное! Светский человек «репетуваты» не может!»
Мысли пронеслись в стремительном хороводе… и стихли, оставив после себя ледяное, звенящее спокойствие. Сегодня он прояснит все до конца: и со здешними событиями… и с отцом… и с собой. Митя покосился на настойчиво напирающую на стекло мертвячку – и вихрем вылетел за дверь, захлопнув ее за собой и на всякий случай подперев колонной с бронзовым конем.
– Йдешь, панычу, чи под теми дверями ночуваты будешь? – шепот Даринки доносился с другого конца коридора. А он не услышал ни ее шагов, ни даже движения воздуха.
Митя высокомерно поглядел во мрак… сообразил, что толку от надменной физиономии все равно нет, никто ж не видит… и аккуратно ступая, двинулся следом. Доски у него под ногами едва слышно поскрипывали: вот как у девчонки получается ходить настолько бесшумно?
- Швидше! – влажные пальцы обхватили его ладонь, и Даринка поволокла его вниз по лестнице. Ступеньки взвыли под ногами. – Ох и шумный же ты, панычу!
Митя выдернул руку и принялся демонстративно протирать каждый палец извлеченным из кармана платком. Девчонка едва слышно фыркнула и аккуратно толкнула входную дверь. Высокая и широкая створка медленно и тоже бесшумно, как все, что происходило вокруг Даринки, распахнулась…
- Трррр! Тррррр! Трррр!
Митя отпрянул назад – пространство перед входом заливал мерцающий золотистый свет. В его сполохах то появлялись, то исчезали черные, изъеденные временем бока древних каменных статуй у входа. «Фонари у дверей – тоже электрические!» - восторженно ахнул Митя, теперь уже кидаясь вперед – плевать на мертвецов, это надо увидеть!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
- Банг! – мертвячка спрыгнула сверху на вымощенное камнем крыльцо. Ощетинившаяся когтями лапа мелькнула у самого Митиного лица. Отпрянуть он не успел – навья сама шарахнулась назад, сдавленно шипя и прижимая лапу к груди. Припала к земле, растопырившись, точно громадный паук – и снова прыгнула, целясь прямо в распахнутые двери помещичьего дома. С пронзительным скрипучим шипением покатилась кубарем, точно натолкнувшись на невидимую стену.
- Ne serait-ce pas charmant?[26]– пробормотал Митя, глядя на мечущуюся у круга света навью. Мелко ступая обутыми в тяжелые чеботы ногами и широко раскинув руки, как канатоходец над площадью, старуха обходила световой круг по самому краешку, даже носочком не заступая за его границу. Глубоко вошедшая дубовая щепка так и торчала из глазницы, зато уцелевший глаз пялился на Митю. – Похоже, она боится угольных свечей – прямо как перуновых молний! – с восторгом первооткрывателя воскликнул он. Быть может, он даже расскажет об этом отцу – пусть напишет доклад на Высочайшее Имя о пользе электрических фонарей для защиты от навий, глядишь, быстрее из здешней провинции выберется.
- Свезло нам – навить на кладбище идти не треба, сама пришла! – Даринка не отрывая глаз от мертвячки.
Странные у нее представления о везенье.
- Ту женщину, Оксану, что за ней присматривала, она уже загрызла?
- Ох и добрый ты, панычу, прям страх сказать! – мерзко щурясь, протянула девчонка.
Митя только скривился – причем тут доброта?
- Голодная навья будет во что бы то ни стало прорываться в дом. – пояснил он этой дурочке.
- Кажу ж – добрый-добрый…
Словно в подтверждение его слов навья снова кинулась прямиком на световой круг – и снова с яростным шипением откатилась.
- Шо тут коиться? – раздался гневный женский голос – и из мрака вынырнула давешняя бойкая стряпуха. – Шо за шум…
Шея мертвячки скрутилась: лицо вывернулась за спину, а Митя увидел старушечий затылок – блекло-розовая кожа просвечивалась сквозь поредевшие космы. Навья глянула на замершую перед ней стряпуху – руки тетки были все еще уперты в крутые бока – из пасти мертвячки вырвался скрежещущий свист. Без единого звука стряпуха подхватила юбку и дернула в темноту. Навья ухнула – и длинными скачками кинулась за ней.
- Да ну что ж! – как-то неопределенно возмутилась Даринка – и выскочила за световой круг. Митины пальцы на сей раз поймали не ее косицу, а воздух.
Митя замер на пороге. Единственное разумное деяние – вернуться в дом. И запереться в своей комнате. Может, еще проверить, как это отец столь восхитительно крепко спит, когда по фасаду навьи ползают. Мертвячка сожрет стряпуху – отяжелеет, до свету заползет в укрытие, и отыскать ее будет не сложно. А подзакусит девчонкой – так и вовсе обожрется, бери ее голыми руками. Мешало разумному плану лишь одно: пришлось бы признать, что он и впрямь трус. Да и девчонка – единственная, кто что-то знает о здешних делах!
- Говорить с ней после навьих зубов будет затруднительно. – процедил он, ныряя в темноту.
- Пошла! Геть звидси! – стряпуха обнаружилась в распахнутых дверях своей кухни – над этой самой дверью тоже светил электрический фонарь.
«На кухне! Для работников! Эдакая вещь! Ну, это уж и вовсе слишком, Свенельд Карлович!» – Митя расстроился.
Стряпуха жалась спиной к дверям – и горстями кидала соль из мешка прямо в оскаленную морду навьи. Мертвячка металась, отпрыгивая от разлетающихся белых крупинок, жалко, как больной щенок, повизгивала, когда они попадали на серую складчатую кожу… и не уходила, все также жадно протягивая когтистые лапы к стряпухе… и отдергивая их от светового круга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- А ось тоби! Пишла! – колбасный круг ударил мертвячку в лоб, та припала на четвереньки, слепо принялась тыкаться мордой в землю, наконец нашарила колбасу – и с рыком, как оголодавшая шавка, вцепилась в нее зубами. Запах нагретой травы перебил резкий запах чеснока. Навь взвизгнула, роняя изгрызенную колбасу, раззявила рот и заметалась, точно пытаясь охладить обожжённую пасть. И с протестующим воплем снова сиганула в атаку на световой круг.
