– Мама. Мама дома.
Нет, он здесь не затем, чтобы толковать про Иисуса, и брошюрок у него нет. Вдобавок такие обычно ходят по двое.
У Лео чуть сосет под ложечкой. Глубоко, под ребрами. Хорошо, что папа спит, ведь это наверняка один из тех, что приходят к маме или папе, поскольку Лео, Феликс или папа что-то натворили. И папе лучше с ними не встречаться.
– Спасибо.
Лео идет на кухню, прислушивается: папа храпит по-прежнему. И нарочно становится спиной к спальне, когда обращается к маме, которая взбивалкой размешивает в пластмассовой миске тесто для оладий.
– Там тебя спрашивают.
– Кто?
Он пожимает плечами.
– Не знаю.
Она моет руки под краном с горячей водой, вытирает их полотенцем, висящим на дверце плиты, и идет по коридору к входной двери.
– Здравствуйте.
Мужчина протягивает костлявую руку.
– Здравствуйте. Я отец Хассе.
Хассе? Хассе и Кекконен? Те, что избили моего сына?
– А я мать Лео, – говорит она, пожимая ему руку. – Хорошо, что вы зашли. Я собиралась связаться с вами.
Высокий мужчина кивает со вздохом:
– Понимаю. И ценю. Потому что… это недопустимо. Мама кивает и вздыхает, открывает дверь пошире:
– Входите. Не говорить же на лестнице.
Отец Хассе входит, но останавливается на коврике в коридоре. И она видит все его глазами: коридоров как бы два. Ее стена. И Иванова. Ее сторона с берестяными корзинками и рисунками, которые нарисовал для нее Феликс. Иванова сторона с длинными рядами старых инструментов и саблей, которой полагалось висеть в совершенно определенном положении и точно посередине.
– Поймите… я ни в чем вас не виню, – обращаясь к ней, он наклоняется, старается сделаться пониже. —
Я пришел, чтобы убедить вас поговорить с вашим сыном.
Мама меняет позу, опирается уже не на правую ногу, стоит на обеих, как бы готовится. Больше никто этого не видит. Один только Лео, он ее знает. Знает: стоя вот так, она проверяет свои силы.
– А мне бы хотелось, чтобы вы поговорили с вашим сыном.
– Уже поговорил. Сегодня… у нас было полно времени. Четыре часа в неотложной помощи.
– В неотложке?
– Да, они…
– Сегодня?
– Оскольчатый перелом. Результат “очень сильного удара”, так они сказали.
Мама оборачивается к Лео, смотрит на его лицо, которое из сильно опухшего с черными синяками успело превратиться в слегка опухшее с желто-коричневыми пятнами. Выражение ее лица меняется, когда она понимает, что речь идет не о случившемся неделю назад, а о случившемся сегодня и ситуация переменилась. Ваш сын и мой поменялись местами.
Лео смотрит в пол, слушает и вдруг осознает, что храп прекратился.
– Перелом носа.
– Понимаю. Я медсестра.
Дверь спальни открывается, Лео слышит.
– Не будь я сегодня дома. И не отвези его сразу же в больницу. Метина осталась бы на всю жизнь.
Тяжелые шаги приближаются.
– Они собрали ему нос. И выпрямили носовую перегородку.
Мама опять смотрит на Лео. И только в этот миг замечает папу, с растрепанными волосами.
– В таком случае… Мне очень жаль. Я серьезно поговорю с Лео. И мы во всем разберемся… А потом можем прийти к вам. И все обсудить сообща. Вы и ваш сын, я и мой сын.
Тяжелые шаги.
– Разберемся?
Папа.
– Блин, мы точно разберемся! – Папа проходит мимо Лео, идет дальше, встает между мамой и посетителем. – Верно, Бритт-Мария?
Посетитель хочет уйти, ладонь на ручке, дверь полуоткрыта, но папа делает еще шаг.
– Эй, ты куда? Проходи. Проходи! Сейчас мы во всем разберемся. – Он кивает маме. – Или, может, ты предпочитаешь, чтобы мы пригласили тебя на ужин? Бритт-Мария? У нас гость. Отец Хассе! Ужин!
Высокий посетитель вроде как смешался, он ведь хотел уйти.
– Нет… ну что вы, я ведь только хотел поговорить…
Мама тускло улыбается ему. Но не папе.
– Иван… Мы с отцом Хассе уже все обсудили. Я расскажу тебе попозже. Когда отец Хассе уйдет.
Папа усмехается.
– Обсудили? А вот я не обсудил. Лео и мой сын тоже. Так что… заходи. Присоединяйся, отец Хассе.
Он хватает дверную ручку и захлопывает входную дверь, отец Хассе так и стоит на коврике. Одной рукой папа указывает на кухню и одновременно не дает маме двинуться с места.
– Ты же хотел разобраться.
Они сидят за кухонным столом. Папа на своем месте возле пепельницы и билетов лото, отец Хассе – на мамином стуле.
– Да.
– А в чем именно разобраться? В том, что наши сыновья подрались? Что мой десятилетний сын на сей раз поколотил твоего четырнадцатилетнего? Что теперь они квиты?
Отец Хассе смотрит по сторонам, ищет маму, но ее здесь нет.
– Квиты? Ладно, если ты так это называешь. Сегодня утром мой сын пришел домой с серьезными травмами. Нос сломан, и…
– Погоди.
Папа протягивает руку, прямо перед отцом Хассе. И кивает в коридор, на кого-то, прячущегося за дверью.
– Лео?
Лео переступает через порог.
– Подойди сюда.
К столу он не подходит, останавливается возле холодильника.
– Лео, сынок, это отец Хассе. Говорит, ты ударил Хассе в нос. Это верно?
Кажется, холодильник никогда не гудел так громко.
– Да.
– Один раз?
– Да.
Он стоит на кухне, которая превратилась в зал суда, и судьи смотрят на него, один с полуулыбкой, второй с легким серьезным кивком. Потом улыбающаяся половина достает из кармана брюк несколько купюр.
– Держи. – Папа вручает Лео пятьдесят крон. – В следующий раз, когда поквитаешься, бей дважды. Получишь сотню.
Пятьдесят крон папиных денег. Лео берет купюру, пробегает по ней пальцами, она мятая, и он ее разглаживает.
– Можешь идти. Ступай к братьям, Лео.
Потом папа подмигивает отцу Хассе, как обычно подмигивает маме.
– Стало быть, они квиты. Твой сын первый избил моего. Потом мой сын избил твоего. Теперь они квиты.
С ручкой в руке он подвигает ближе билеты лото.
– А вот мы друг с другом еще не закончили, – продолжает он, расставляя крестики на билетах. – Потому что ты явился сюда, в мой дом, и во всем обвинил моего сына. Хотя начал-то твой сопливый хулиган! Поэтому, как тебе наверняка известно, заканчивать придется нам с тобой. За этим кухонным столом. Обещаю тебе, гарантирую… что отныне каждый раз, когда твой сопливый хулиган побьет кого-нибудь, все равно кого, я найду тебя и поколочу. Каждый раз.
Отец Хассе быстро встает со стула.
– Ты мне угрожаешь?
– А то! Ясное дело, угрожаю.
– Я думал, мы спокойно поговорим.
– А мы и говорим. Пока что.
Отец Хассе молчит. Лицо у него залилось краской.
– Ты мне угрожаешь. А знаешь, я ведь могу на тебя заявить. Понятно?
Папа смеется, спокойно, во всяком случае так кажется.
– Отлично. Заявляй. – Смех становится громче, настоящий хохот. – Эти хреновы полицейские скажут мне спасибо. Поблагодарят! Потому что отныне будут знать, каков твой сопливый хулиган.
Дальше все происходит так быстро, как тогда, за столиком в ресторане, со стаканом фанты. Папа встает, сгребает отца Хассе за ворот и прижимает к стене между гудящим холодильником и дверью.
– Запомни. Каждый раз, когда твой сопливый хулиган кого-нибудь изобьет, я изобью тебя. Каждый раз!
Папа повышает голос, и дверь комнаты Винсента открывается. Феликс и Винсент выглядывают в коридор, когда папа толкает отца Хассе лицом в стену, а потом по коридору к входной двери.
– Покеда, отец Хассе. Привет Хассе от меня. Береги его нос, сожми покрепче да подергай маленько и передай привет от Лео. От сына Ивана.
Бритт-Мария так и стоит в коридоре, когда дверь закрывается и шаги удаляются по лестнице. Ноги у нее подкашиваются, тело норовит упасть на пол, будто пьяная агрессия им не по силам. Но мама стоит. Потому что так решила.
– Лео. Феликс. Винсент. Ступайте в свою комнату.
– Это еще почему?
– Потому что мне надо поговорить с тобой, Иван. Наедине.
– Тебе? Ты знаешь, что твой сын сегодня сделал?
Теперь она видит куртку, висящую одним плечом к стене и укрытую широким шарфом, – когда папа поднимает ее повыше. Дырка еще увеличилась. Теперь даже папины пальцы туда пролезут.
– Он защитил себя. Нас. Нашу честь. Лео выстоял, а ему грозил нож! Выстоял ради нас. Можешь говорить, Бритт-Мария. Валяй! Но говори с нами. Со всеми нами. Мы – семья. Если, по-твоему, наш сын сегодня поступил неправильно, так ему и скажи. Перед всеми нами.
– Лео ничего неправильного не сделал, Иван. – Ноги у нее не подкашиваются, потому что она так решила. – Это ты действовал неправильно.
– Я? – Папа роняет куртку. Но руки не опускает. – Я научил нашего сына защищаться!
– А если отец Хассе заявит в полицию?
Он придвигается ближе.
– На что заявит?
– Ты ему угрожал, Иван.
– Свидетелей-то нет. Верно? – Он смотрит на нее, на сыновей. – Кто-нибудь слышал, как я угрожал отцу Хассе? Кто-нибудь из вас? Или моя жена тут единственный полицейский? – Он задерживает взгляд на старшем сыне. – Лео, ты слышал? Слышал?
