Я слышу свое имя и оглядываюсь. Кажется, Мара окликает меня уже не в первый раз, но я не уверена.
– Да, милая? – Интересно, я выгляжу такой же растерянной, какой себя чувствую?
– Мне только что позвонила Эшли. Мои школьные подруги сегодня собираются в приморский парк Лютера Бербанка – пикник, водные лыжи и все такое. Можно мне пойти?
Какое облегчение! Впервые за все время Мара спрашивает разрешения провести время со школьными подругами. Я так ждала этого доброго знака. Она снова становится собой, смягчается. Может, мне пора перестать так сильно волноваться за нее.
– Думаю, это отличная идея. Когда ты вернешься?
Она задумывается:
– Ну… Потом они собираются в кино. На девятичасовой сеанс.
– Значит, ты вернешься домой к…
– Одиннадцати?
Вполне приемлемо. И у меня будет масса свободного времени. Тогда откуда это нехорошее предчувствие?
– Тебя кто-нибудь проводит домой?
Мара смеется:
– Конечно.
Я стала слишком мнительная. Мне не о чем беспокоиться.
– Договорились. Сегодня я тоже занята, меня почти весь день не будет дома. Осторожнее там.
Мара удивляет меня, крепко обняв. Это лучшая благодарность, которую я получала за последнее время, и она придает мне сил сделать то, что необходимо.
Я собираюсь увидеться с матерью. Впервые за много лет – даже десятилетий – я задам ей взрослые вопросы и не уйду, пока не получу на них ответы.
Снохомиш – это один из тех маленьких поселков на западе штата Вашингтон, которые со временем сильно изменились. Когда-то здесь были молочные фермы, занимавшие плодородную долину, зажатую между Каскадными горами и быстрыми серебристыми водами рек Снохомиш и Пилчук; теперь же это один из спальных районов Сиэтла. Старые, удобные сельские дома были снесены, а на их месте выросли новые строения из камня и дерева, из которых открывается великолепный вид на горы. Фермерские угодья раздробили и нарезали из них участки вдоль новых дорог, ведущих к новым школам. Думаю, летом тут уже не увидишь девчонок верхом на лошадях – босые пятки мирно покачиваются, волосы блестят на солнце. Теперь здесь новые машины, новые дома и молодые деревца, посаженные на месте выкорчеванных старых. Перед яркими портиками расстилаются зеленые лужайки без единого сорняка, а ухоженные живые изгороди свидетельствуют о солидных добропорядочных жителях.
Тем не менее среди всей этой новизны то тут, то там проглядывает старый город. Между районами попадаются старые сельские дома, вокруг которых на огороженных участках в высокой траве пасется скот.
А вот и улица Светлячков. Этой узкой ленты асфальта за городом, недалеко от реки Пилчук, перемены почти не коснулись – или вообще не коснулись.
Приближаясь к этому месту, которое всегда было для меня домом, я ослабляю нажим на педаль газа. Машина мгновенно отзывается и замедляет ход.
Стоит чудесный летний день. Солнце словно играет в прятки с плывущими по небу облаками. По обе стороны дороги к реке полого спускаются зеленые пастбища. Громадные деревья застыли, словно часовые; раскидистые ветви дают тень сгрудившемуся под ними скоту.
Сколько я здесь не была? Четыре года? Пять? Это печальное, болезненное напоминание, что время иногда движется слишком быстро, собирая по дороге сожаления.
Не раздумывая я сворачиваю на подъездную дорожку к дому Муларки и вижу рядом с почтовым ящиком табличку «ПРОДАЕТСЯ». При нынешнем состоянии экономики неудивительно, что они до сих пор не смогли продать дом. Теперь Бад и Марджи снимают жилье в Аризоне, а когда продадут этот дом, найдут себе там что-нибудь.
Дом выглядел точно так же, как прежде – красивый, ухоженный сельский дом, белый, с круговой террасой, выходящей на два акра зеленого склона, обнесенного изгородью из поросших мхом кедровых бревен.
Шины хрустят по гравию; я заезжаю во двор и останавливаюсь.
Наверху окно комнаты Кейт. Я смотрю на него и на мгновение возвращаюсь в прошлое: мне четырнадцать лет, и я стою на этом же месте со своим велосипедом и бросаю камешки в окно.
Воспоминания вызывают у меня улыбку. Бунтарка и послушный ребенок. Такими мы были в самом начале нашей дружбы. Кейт всегда следовала за мной – или мне так казалось, когда я была девчонкой.
В ту ночь мы съехали на велосипедах с Саммер-Хиллз в темноте. Плыли, летели, раскинув руки.
Только потом, когда уже было слишком поздно, я поняла, что в те годы ведомой была я, а не она. Это я не могла отпустить ее.
Дорога от дома ее детства до моего занимает меньше минуты, но для меня это перемещение из одного мира в другой.
Старый дом, в котором жили дедушка и бабушка, выглядит не так, как я его помню. Двор перекопан; посреди него кучи – сломанные ветки, полусгнившая трава. Раньше все это скрывали гигантские кусты можжевельника. Теперь кто-то выкорчевал кусты, но ничем их не заменил, оставив перед домом груды земли и корней.
Можно лишь догадываться, что меня ждет внутри. За тридцать с лишним лет взрослой жизни я виделась с матерью лишь несколько раз, причем всегда сама искала ее. В конце восьмидесятых, когда мы с Джонни и Кейт вместе работали на местной телестудии, я наткнулась на свою маму в палаточном лагере в Йелме; в то время она была последовательницей Дж. З. Найт, домохозяйки, которая утверждала, что общается с духом по имени Рамта, которому тридцать тысяч лет. В две тысячи третьем году я взяла съемочную группу и снова отправилась на ее поиски, наивно полагая, что прошло достаточно времени и можно начать все сначала. Она жила в ветхом трейлере и выглядела хуже, чем когда-либо. С сияющими от надежды глазами я забрала ее домой.
Она украла мои драгоценности и растворилась в ночи.
Последний раз я видела ее несколько лет назад в больнице. Ее избили и бросили умирать. Тогда она сбежала, пока я спала на стуле рядом с ее кроватью.
Тем не менее я здесь.
Я останавливаю машину и выхожу. Держа перед собой ноутбук, словно щит, ковыляю по захламленному участку, переступаю через садовые совки, лопаты и пакетики семян. Входная дверь деревянная, поросшая светло-зеленым мхом. Я набираю полную грудь воздуха, медленно выдыхаю и стучу.
Тишина.
Вероятно, она лежит где-нибудь на полу – без чувств, в стельку пьяная. Сколько раз я возвращалась из школы и находила ее на диване в полубессознательном состоянии: сигарета с марихуаной у протянутой руки, а храпит так, что разбудит даже мертвого.
Я дергаю за ручку и обнаруживаю, что дом не заперт.
Естественно.
Я осторожно открываю дверь, вхожу и громко окликаю:
