его.
— Это другое. — Он отвернулся. — Рейф был неприятен мне, а я — ему. Паулина — чистая душа, которая… — Он осёкся и помотал головой.
Чистая душа, которая когда-то видела в нём добро. Помню их тёплые и непринуждённые разговоры о том и сём. Злоба выжгла её мимолётное уважение к Кадену, и это, вероятно, ранило его глубже всего. Он и с Натией через это прошёл. Та хоть больше и не кидалась на него, а всё равно была холодна. Каден из венданцев — тех, кто разорил её лагерь. Мы с ним теперь в одной лодке: лишь горстка людей на свете не желает нам смерти. Помню круглые от ужаса глаза Паулины, когда он потащил нас в перелесок, и как она молила о пощаде. Нет, такое не забывается. Лишь бы за столько месяцев её страх не перерос в ненависть.
Каден допил последний глоток из фляги.
— Просто не хочу, чтобы она подняла крик, когда я войду в таверну.
Мы оба понимали, что это не пустая тревога, но всё равно поражало, как Кадена пугает встреча с Паулиной. Таким безобиднейшим человеком.
— Войдём через кухню. Паулина не глупая, всё поймёт, когда объясню. И, так и быть, заслоню тебя от неё и кухонных ножей, — подтрунила я, но он даже не улыбнулся.
Со мной поравнялась Натия.
— А я? Вместе будем защищать трусливого Убийцу? — произнесла она нарочито громко, проказливо сверкнув глазами. Каден в ответ обдал её грозным взглядом: не нарывайся!
Сердце трепетало от предвкушения, но едва таверна показалась вдали, я поняла: что-то не так. Страх молнией проскочил по нашей троице. Даже Натия почувствовала неладное, хотя раньше здесь не бывала:
— В чём дело? — спросила она.
Пусто. Тихо.
Ни одной лошади у крыльца. Не слышно смеха и разговоров, не видно гостей, хотя время обеденное.
Трактир накрыла саваном давящая тишина.
Спрыгнув с лошади, я вбежала на крыльцо. Каден бросился следом, просил остановиться, кричал об опасности. Я распахнула дверь и увидела только стулья вверх тормашками на столах.
— Паулина! Берди! Гвинет! — Я опрометью пролетела столовую, с грохотом впечатала в стену кухонную дверь… и замерла.
У разделочной доски стоял Энцо, разинув рот, подобно рыбине, над которой занёс тесак.
— В чём дело? — выпалила я. — Где все?!
Он моргнул, затем пригляделся ко мне.
— А ты что здесь делаешь?
— Энцо, положи. — Каден вытащил нож.
Энцо перевёл взгляд на тесак в руке и сначала удивился, затем опешил. Тесак со звоном брякнулся на доску.
— Где все? — повторила я с нажимом.
— Уехали. — Энцо трясущейся рукой подозвал нас к столу. — Пожалуйста, — добавил он, когда мы не шелохнулись. Выдвинув стулья, мы сели. Каден, всё время настороже, держал кинжал под рукой. Я же под конец рассказа только и могла, что, обхватив голову руками, пялиться на исцарапанный стол, за которым столько раз ела с Паулиной. Несколько недель тому назад она уехала искать для меня помощь. Все уехали. Я похолодела, хриплый стон так и рвался наружу.
Они в сердце Сивики!
— С ней Гвинет. — Каден положил руку мне на спину. — Уже хорошо.
— И Берди, — добавил Энцо.
Хотели утешить, да лишь укрепили страхи. Паулина, доверчивая Паулина сейчас для всех изменница, как и я. Возможно, её уже бросили в темницу… или того хуже.
— Отправляемся за ними. Завтра, — отрезала я. Придётся обойтись без отдыха.
— Всё будет хорошо, — успокоил Энцо. — Берди дала слово.
Я посмотрела на Энцо. В нём с трудом узнавался тот разгильдяй, которого работать не дозовёшься. Лицо было серьёзным, чего раньше за ним не водилось.
— Берди оставила за главного тебя?!
Покраснев, он опустил глаза и отвёл с лица сальные волосы. Я ведь и капли удивления не скрыла.
— Знаю, что у тебя на уме. Всё понимаю, обижаться не стану. А так — да, я тут хозяйничаю. Ключики вот даже есть. — Он звякнул связкой на поясе, а во взгляде мелькнула тень гордости. — Берди сказала, мол, давно меня пора в дело пристраивать. — Тут он вздрогнул и принялся теребить край фартука. — Тот, другой тип ножом грозился. Говорил, прикончит. Услышал, как я…
Энцо сглотнул, кадык на его тощей шее высоко подпрыгнул. Взгляда моего он избегал.
— Прости меня. Это я сказал головорезу, что ты на верхней тропе. Знал же, что добра от него не жди, но он так золотом тряс…
— Ты? — Каден подался вперёд, но я толкнула его обратно на спинку стула:
— Какой ещё другой?
— Да крестьянин тот заезжий. Прижал и, говорит, если ещё раз имя Лии назовёшь, язык вырежу. Обещал его в глотку затолкать вместе с монетами. Я вот боялся, прямо там и затолкает. Боялся, всё, конец… — Он вновь сглотнул.
— Я всех постоянно подвожу. Но Берди напоследок сказала, что во мне есть толк, надо только самому поверить. Я вот и стараюсь тут маленько. — Он поскрёб щёку трясущейся рукой. — До Берди мне, знамо дело, далеко. Только успеваю в комнатах прибираться, да с утра кашу варить, а вечером похлёбку. Мне всё-всё объяснили. — Он указал на дальнюю стену кухни, увешанную записками. Явно Берди нацарапала. — На все столы накрывать пока не наловчился. Нанять бы кого…
В кухню вошла Натия, точно напоказ покачивая бедрами. С пояса у нее свисал меч, в руке сверкал кинжал. Она прислонилась к стене, и Энцо глянул на неё, но слова не проронил. Круг замкнулся, мы вернулись туда, где всё началось. Энцо смотрел с тревогой — понимал, что мы видим в нём угрозу.
— Так ты знаешь правду обо мне? — спросила я.
На миг в его глазах вспыхнуло «нет!», но он собрался и кивнул:
— Берди ничего не говорила, но я сам услышал про беглую принцессу.
— И что же услышал? — спросил Каден.
— Что всякому дозволяется убить её на месте и получить награду. Никто и слова против не скажет.
Каден фыркнул и отодвинулся от стола.
— Я никому не скажу! — тут же залепетал Энцо. — Обещаю! Мог бы уже донести властям не один раз! Служаки заглядывали спросить, где Гвинет, да я и слова не сказал.
Поднявшись, Каден скользнул пальцем по клинку, поймал в нём свет лампады.
— А если они предложат монет? — Он с прищуром посмотрел на Энцо.
Энцо не сводил взгляда с кинжала. Над верхней губой выступили капельки, руки по-прежнему тряслись, но вдруг он с небывалой смелостью вскинул голову:
— Предлагали. Не взял. Сказал, не знаю, куда Гвинет делась, и всё.
— Лия, можно тебя? — Каден кивнул на дверь столовой. Натию оставили следить за Энцо.
— Я ему не доверяю, — прошептал Каден. — Крысёныш тебя уже