— Кроме вас, никто, — констатирую я, хотя эти слова могут показаться банальным комплиментом, и тут же демонстрирую знакомство с мировой литературой со своей стороны: «Чем видеть, как прелестные черты уродуются старостью ужасной — уж лучше смерть в расцвете красоты». К Никольскому эти строки Хуаны Инесс де ла Крусс подходят, как никому другому — морда, словно топором рублена, зато по смыслу даже очень.
— Аминь, — подвел черту под судьбой Никольского Вышегородский, и поинтересовался:
— Ты много читаешь до сих пор, это я знаю. И что читаешь — тоже. В детстве я, как и все мое поколение, изучал Библию, но зачем это было делать тебе?
— Знание этой книги — ключ к понятию классической живописи. Пусть наши так называемые искусствоведы с техническим образованием ограничиваются своим талмудом «Карл Маркс и Фридрих Энгельс об искусстве», — почти обижаюсь я.
— Сабина уже уехала, — старик тут же переводит разговор на другую тему, намекая на то, что мы уже родственники, а не компаньоны, — ты должен уделять ей больше внимания.
— А где взять время? — задаю своему тестю беспроигрышный вопрос, и добавляю, чтобы показать как близки мне заботы супруги. Она давно уехала?
Сабина три раза в неделю давала уроки музыки в какой-то школе, за что ей платили восемьдесят рублей в месяц. Вот на эти деньги, да на пенсию Вышегородского и существовала наша семья. Согласно существующему законодательству я имею право находиться на иждивении жены, да и слухи о предстоящем введении декларирования доходов мне не страшны: очередную «Волгу», как и нынешнюю, мне предстоит выиграть по лотерейному билету, а какую икру я ем — кабачковую или совсем другого цвета, ни один фининспектор не проверит. Конечно, при желании можно отмыть любую сумму, и не нужно, как другие, использовать при этом кооперативы. Вот возьму и согласно положению Госкомпечати издам книгу за свой счет, пусть моя пресс-группа немного развлечется, разживусь разрешением на право ее свободной реализации. Вся эта затея обойдется от силы в тысяч десять. А затем поставлю на пятитысячный тираж крайне интересной книжки цену сто рублей за каждый экземпляр и сожгу его. Учитывая, что налог с меня берется вперед, эта сумма честно нажитых денег составит почти полмиллиона с учетом накладных расходов. Есть еще множество способов иметь деньги и никого не бояться. Впрочем, кого мне бояться в родном городе? Все потому, что веду скромный образ жизни, вот и не всегда на нее хватает. Иначе зачем бы я потревожил Вышегородского?
Только после четырех часов утомительной работы с документами, проверки отчета пресс-группы о последней экспедиции и получасового напряжения голосовых связок в беседе с тугоухой бухгалтерией я позволил себе на десять минут смежить веки уставших глаз. Да, пресс-группа полностью оправдывает все расходы, связанные с ней. Конечно, ее былые связи кое-что значат, но ведь не это главное. После того, как будет принят наверняка мертворожденный Закон о печати, можно будет подумать о своей газете: вряд ли есть еще одна статья легального бизнеса, способного давать такой хороший доход. Говорят, что вскоре каждый гражданин будет иметь право издавать свою газету. Где этот среднестатистический гражданин возьмет бумагу, помещение, оборудование? Я-то знаю, как это сделать, и пресс-группа у меня наготове. И то, что ее в свое время лишили журналистских удостоверений, вовсе не значит, что она разучилась работать. Все три человека, сохранившие свои лучшие профессиональные качества: напор, умение влезть в душу собеседнику, добыть необходимую информацию, правильно сделать вывод в щекотливой ситуации. Они интеллектуалы и ювелирно завершают все поисковые экспедиции, щедро платя собирателям, наследникам, продавцам комиссионок и остальному контингенту, полностью оправдывая свое название — пресс-группа. Что и говорить, этот пресс оказывает такое мощное давление даже на самого несговорчивого, что при виде убедительных аргументов группы — любые деньги, автомобили, дефицитная японская техника, в конце концов компромат — его образные карманы выворачиваются сами собой. Психологи, мастера многоходовых комбинаций, они в свое время горели на таких мелочах, что просто смешно.
Один подписал в свет материал, носящий название «Кожний хати — вуха волохати», где усиленно пропагандировался кролиководческий опыт. Однако, в творческий процесс вмешалось КГБ, приняв почему-то эту фразу на свой счет — и уже бывший газетчик полгода безрезультатно ходил по редакциям в поисках работы. Ходил бы, наверное, без дела до сих пор, если бы не наша помощь. Другой познакомился с очаровательным доцентом одного из высших учебных заведений и в перерыве между ночными ласками подробно высказал ей свое отношение к интернационально-пулеметному долгу в стране, ставшей внезапно самой что ни на есть братской. Доцент, которая до сих пор воспитывает своих студентов в духе свободы, равенства и братства, тут же накатала на него бумагу куда следует, в результате чего люди в штатском, надрываясь, долго переносили его библиотеку в служебную машину. Книги, правда, вернули все до единой, ни Солженицына, ни другой угрожающей светлому социалистическому обществу ереси, не обнаружили. Но из завотделов он слетел мгновенно, при этом получив намек, что корреспондентом тоже работать не сможет, не имеет морального права находиться в рядах бойцов идеологического фронта.
Теперь, при желании, они могли бы, как другие, вспомнить великомученическое прошлое, и даже вернуться к прежней деятельности. Но, видимо, новая работа их так увлекает, что ни один не спешит с ней распрощаться. Мне ведь во все времена было глубоко наплевать, что мои люди читают по ночам и с кем спят. Лишь бы дело свое знали, а за это я плачу, причем не какие-то ставки, а реальную заработанную плату, учитывая при этом все обстоятельства дела и личный трудовой вклад каждого.
Третий, фотограф, не холодный художник божьей милостью, а самый что ни на есть настоящий репортер, которые здесь давным-давно перевелись: он способен пролезть сквозь водопроводную трубу, чтобы сделать нужный снимок. В свое время фотограф получил два года за изготовление порнографии. Вся порнография заключалась в грубых эротических снимках: на его фотоработах натурщицы лежали, как правило, на спине, широко расставив колени и прижав ступни ног одна к другой. Комиссия, рассматривавшая эти снимки, быстро определила что к чему и мгновенно решила судьбу парня. О нем мне вскользь рассказал Дюк, входивший в эту комиссию старперов; как-то, пресытившись порнухой, он предложил своим коллегам поставить кассету с драками, на что те справедливо заметили: зачем, ведь за них нельзя посадить. Они понимали свою основную задачу в отличие от прикидывающегося наивным Дюка. Он и завербовал фотографа после того, как тот вернулся в наш город, променяв всего лишь два года жизни на одну язву желудка, доплатив за такой неравноценный обмен свою квартиру.
Теперь ему порой приходится снимать много, в том числе и самые настоящие порнографические снимки, которые, порой, лучше всяких слов убеждают несговорчивых людей, изображенных на них. Правда, сперва фотограф пытался вяло протестовать, однако я доходчиво объяснил ему, что свой срок за изготовление порнографии он уже отсидел, можно сказать авансом, а посему просто должен творить то, в чем его ложно обвинили. И пообещал при этом сделать квартиру и снять судимость, что выполнил очень быстро. У нас ведь совсем другие отношения, это государственная организация может себе позволить безнаказанно нарушать скрепленные десятком подписей договоры, а меня давно приучили: слово «да», сказанное пусть даже по телефону, для делового человека важнее всех печатей и гербовых бумаг. Иначе, в лучшем случае, с тобой никто не будет иметь дела, в худшем — будут иметь дело только гробокопатели.
Пресс-группа провела в российской провинции около месяца, все привезенное отправила на экспертизу Студенту, а подробный отчет, согласно которому будут оплачены командировочные и определен процент гонорара, направила мне через Рябова, субординация у нас не хуже, чем в армии. Студент — это его приобретение, за которое Сережа тут же получил свой бывший годовой оклад тренера-почасовика.
Глупо было бы отрицать, что все, кто занимается искусством, испытывают при его виде лишь возвышенные чувства. Но Студент именно тот человек, для которого каждая икона или картина бесценна. В его жизни не было иной заботы, чем рыться в каталогах, делать выписки, классифицировать полученные сведения, искать сокровища, казалось бы, навсегда утерянные мировой культурой. Ни деньги, ни новые штаны, ни даже состояние экономики Камбоджи его не интересовали, он был погружен в свой мир, и Сережа очень ловко воспользовался этим, объяснив, что только благодаря нам выцарапываются из холодных лап небытия произведения искусства. И если их потом продают, то только после того, как они застрахованы от гибели своевременной реставрацией и довольно высокой ценой. При этом привел десятки примеров, из которых следовало — благороднее нас людей в природе не существует, уж лучше брать деньги за труды, чем допустить, чтобы бесценное полотно превращалось в труху где-то в сыром подвале.
