Фраза эта, конечно, была произнесена немного на публику, но «публика» в лице Гассана резко вскинула голову и дрогнувшим голосом спросила:
– Значит, я теперь вам друг?
– Ну... – рав Хаим замялся, – в каком-то смысле друг или... или можешь им стать.
– Тогда еще хуже, – безнадежно опустил глаза араб. – Вы нашему народу враги, а я вам друг. Значит, я предатель.
Если бы Гассан сейчас посмотрел в лицо раву Хаиму, то он увидел бы, насколько позволял свет вновь обнажившейся луны, что тот закатил глаза к небу. Самое время вести политико-этическую дискуссию с представителем дружественной нации. А с другой стороны, что делать – не сапогом же ему под ребра? Но Гассан не видел его лица, а только слышал голос, немного скрипучий, но успокаивающий, как валерьяновый корень.
– Ой вэй! – вздохнул рав Хаим. – Во-первых, мы не враги твоему народу. Ну подумай сам – что мы вам дурного сделали? Когда появились поселения, у вас появилась работа... Лечитесь в наших больницах...
– Старики говорят: евреи пришли – дождь начал идти... – вставил Гассан.
– Это точно, – подтвердил рав Хаим. – Я сам старик и здесь уже тридцать лет. Могу подтвердить – у меня на глазах менялся климат. Пустынная земля – не только в поселениях, но и в ваших деревнях – стала превращаться в цветущий сад. Тебе сколько лет?
– Двадцать пять, – отвечал Гассан.
– Вот видишь – большой уже. А теперь скажи – стало лучше при Автономии? Кто вас больше обирал – наша власть до девяносто шестого или ваша после девяносто шестого, когда эта звериная Автономия была создана?
Гассан не нашелся, что ответить. Воодушевленный его покорным молчанием, рав Хаим продолжал:
– Теперь – почему ты себя зачисляешь в предатели? Я понимаю, если бы из-за твоего поступка погибли твои соплеменники – пусть террористы, пусть бандиты, но по крайней мере по отношению к ним ты был бы предателем. А так – ты никого не губишь, ты спасаешь жизни, причем жизни людей, которые никого не собираются убивать.
– А вы бы стали спасать жизнь противнику? – взглянув исподлобья, спросил Гассан.
– Если бы я знал, что в свою очередь он никого не будет лишать жизни, а готов бороться против меня только цивилизованными методами – конечно.
Гассан задумался. Был бы у него сейчас в руках мобильный телефон, он бы обязательно пощелкал им, открывая и закрывая – очень нервы успокаивает.
– А вы меня точно выручите? – спросил он. – А как?
– Не знаю, – признался рав Хаим. – Но обещаю – что-нибудь придумаю. Жив ты останешься.
– Пойдемте, – устало сказал Гассан, поднимаясь с земли.
Впрочем, когда он поравнялся с Эваном, ему в голову пришла мысль, от которой на душе стало веселее. Диск, за которым охотятся, не у него, но он тоже, как Расем и неизвестный владелец, знает, где он, и, если его кто-то посмеет тронуть, всегда сможет пригрозить: «В случае моей смерти информация с диска будет обнародована!»
– Береги этот диск, – заговорщицки шепнул он Эвану. – И если что, передай его Мазузу Шихаби.
Эван, разумеется, ничегошеньки не понял.
* * *
– Капитан Яаков Кацир слушает.
– Алло! Г-господин к-капитан? Это Ахмед говорит. Г-господин к-капитан! Я наконец-то выбрался из деревни и направляюсь к вам. Да-да! У меня для вас ценнейшие, важнейшие сведения! Д-да про засаду на плат-то Иблиса. Но г-главное, я узнал, что бывшая территория п-поселения К-канфей-Шомрон уже продана и к-куплена! И я даже знаю, кем куплена и что здесь хотят сделать. До скорой встречи, г-господин к-капитан!
– До скорой встречи, – сказал в пустую трубку Коби.
Который час? Двадцать три ноль пять. Он поглядел на мерцающую тупым свечением черную тайваньскую подделку на пластиковом ремешке. Повесить, что ли, вон там, возле полки, настояшие большие часы – деревянные, с белым циферблатом, с маятником, вроде тех, что висят у него на кухне в Альфей Менаше? И маятник будет мотаться туда-сюда, и Коби будет смотреть на него, и все будет веселее.
Коби набрал отцовский номер.
* * *
Все начали спешно собираться в дорогу. За исключением Натана Изака. Он, видно, о чем-то всерьез задумавшись, отошел в сторону, сел на камень.
– Что с тобой, Шестьдесят Девятый? – спросил рав Хаим, подходя к нему.
– Плохой план, – мрачно ответил Натан.
– Почему плохой?
– За полтора-два часа далеко не уйдем. Арабы быстро, быстро почуют неладное. Погонятся за нами или же мобилизуют боевиков из окрестных деревень. Прочесывать местность. Так что зря ты обещал арабу – буду, мол, каменной стеной. Если что – мы здесь бессильны. Даже ЦАХАЛ сюда не сунется – в зону А{По соглашению с Палестинской автономией, «Территории» делятся на зону «А» (и военный, и административный контроль – арабские), зону «В» (военный контроль Израиля, административный – арабский) и зону «С» – и военный, и административный – Израиля.}. Забыл, что было при Бараке? Шесть лет назад. Как бросали своих на произвол судьбы? Истекающего кровью солдата-друза на могиле Йосефа. Рава Герлинга, раненого в столкновении с арабскими боевиками во время экскурсии на гору Эваль. Вспомни – оба умерли. С тех пор, конечно, многое изменилось... Но поведение наших властей непредсказуемо. Тем более сейчас безвременье! Междуцарствие! Напади на нас арабы – посылать армию в зону А побоятся. У нас есть оружие... но оно запаковано!
– Оружие и распаковать можно, – возразил рав Хаим. – Но все же, что ты предлагаешь?
– Разделимся. Ты с большинством двинешься на запад. Мне дашь несколько человек. Создадим заслон. Вдруг вас начнут преследовать? Или сами нападем на них – подумают – их атакует весь отряд. Обойдем, ударим с тыла. С северо-востока, со стороны бывшей военной базы «Йосеф». Пока сообразят, что ошиблись, вы уже будете в Канфей-Шомроне.
– Это означает отправить вас на гибель.
– Почему? Ведь наша задача занять позицию как можно большую по периметру. Палить, перебегая с места на место. Пусть думают, что нас много. Если мы этого не сделаем, могут выйти на след всей группы. Тогда погибнут все.
– Нет, – подумав, сказал рав Хаим. – Не хочу рисковать никем. Пойдем осторожно, с оглядкой.
Теперь настала очередь Натану задуматься.
– Хорошо. Просто обстреляем их засаду. А затем отойдем. Потихоньку, потихоньку! Они хватятся – нас уже след простыл. Подумают – весь отряд нарвался на их засаду и вернулся в Элон-Море.
– Ну, а вы-то сами куда денетесь?
– Найдем какую-нибудь пещерку. Спрячемся! Нас будет-то человек десять, а изображать будем семьдесят. Искать начнут место, где укрываются семьдесят.
Наступило молчание. Оно длилось недолго.
– Нет, – в конце концов сказал рав Хаим. – Никого я подвергать опасности не буду.
– Но тогда все, тогда все окажутся в опасности.
– В Талмуде сказано – если разбойники напали на караван и требуют выдать кого-то одного, иначе они перебьют всех, то всем надо погибнуть, но не выдавать товарища на гибель.
«Но тот, кого разбойники требуют, должен сам, сам к ним выйти, чтобы спасти товарищей – подумал Натан. – Это ведь тоже сказано в Талмуде!»
* * *
Рав Хаим сидел на уже успевшем остынуть камне, подложив под себя крохотный рюкзак. Впереди в лунном свете маячили холмы, покрытые оливами. Чернели глубокие ущелья.
Как быть с Натаном? Не нравилась раву Хаиму та отрешенность, которая отпечаталась на лице друга.
Он достал сигарету. Дым заклубился прямо над головой, и лучи луны стали увязать в этом облачке. Вновь подошел Натан с мрачным видом.
– Хаим, давай всем отрядом вернемся.
Натан готов был в одиночку или с группой добровольцев пожертвовать жизнью или хотя бы рискнуть ею для спасения всех. Но Хаим не позволит этого. Жизнью Натана он не хочет рисковать, а рискнуть жизнями семидесяти человек готов. Зачем? Вернуть всех домой и тогда уже точно избежать бессмысленной гибели людей. Логично?
– Нелогично, – сказал рав Хаим. – Если мы сейчас двинем назад, то публично признаем свое поражение. Повсюду разлетится – «выселенцы» смирились. Можно дальше выселять. Пойми – наших временщиков не волнует, сколько кого погибнет в результате их политики. Им главное, чтобы сейчас было гладко. Не удастся – значит, придется придумывать что-то новое. А вот если мы сейчас вернемся, значит, флаг вам в руки, господин Ольмерт, мы и трех шагов не можем сделать без того, чтобы в штаны не наложить! Отдавайте врагам нашу землю всю по границу шестьдесят седьмого года, которую, если помнишь, Абба Эвен{Министр иностранных дел и вице-премьер Израиля в 60-70-х гг.} называл границей Освенцима».
– Хаим, – перебил его Натан. – Чтобы утереть нос Ольмерту, ты готов, ты готов рискнуть семьюдесятью жизнями?
– Нет, – отвечал рав Хаим. – Я не хочу рисковать ничьей жизнью. Но если мы сейчас сдадимся и тем самым поспособствуем будущим «размежеваниям», то со временем на нашей совести окажется не шестьдесят жизней, а сотни тысяч.
* * *
Долго смотрел вслед Натану рав Хаим, когда тот побрел к двум соснам, возле которых оставил свой рюкзак. Он пытался понять, что творится в душе старого друга. Пытался и боялся.
