– Веселее, мальчики! Поправляйтесь скорее!
А те, кто уже пошел на поправку и двигался самостоятельно с помощью костылей или носил на привязи через плечо загипсованную руку, не давали ей проходу, приставая с расспросами:
– А чем же это сержант заслужил такое внимание?
– Он братишка мой, – отвечала Валентина просто.
– Родной? – недоверчиво допытывались раненые.
– Кровный, – отвечала Валентина и добавляла весело: – У меня два брата. Родной брат служит под Киевом, а кровный здесь объявился.
– Так ведь любой из нас готов тоже стать твоим кровным братом!
– Резус не тот, – парировала Валентина и, довольная ответом, шла дальше по своим делам.
А раненые смотрели ей вслед, любуясь ладной фигурой, на которой даже самый обыкновенный белый сатиновый халат сидел как самый дорогой наряд, искусно подчеркивавший женские достоинства.
Валентина Водолагина не знала, что есть у нее и третий брат. Он вскоре сам объявился. Старший лейтенант Константин Елизаров давно, как говорили его друзья-вертолетчики, «положил глаз» на медсестру. Она ему понравилась сразу. Едва взглянул на нее, перехватило дыхание. Это было еще полгода назад, когда доставил ее вместе с другими пассажирами в этот военный городок, расположенный на краю небольшого афганского городка. Но подойти к ней запросто, как это делали другие, представиться и познакомиться, он не мог. Не хватало решимости. Константин робел в ее присутствии, язык деревенел, чувствовал себя неотесанным чурбаном.
А помог случай. Он узнал, что того раненого геройского сержанта, которого он вывез едва живого с перевала и которому давал свою кровь, Валентина всенародно именует «кровным братишкой». Выходит, они оба давали сержанту свою кровь. Стало быть, он, старший лейтенант Константин Елизаров, не должен быть безразличен ей, поскольку теперь приходится ей роднёй «по крови».
С охапкой недавно нарезанных в горах пахучих веток можжевельника старший лейтенант под вечер заявился в госпиталь. Разыскал кареглазую медицинскую сестру, вручил огромный зеленый букет.
– С какой стати? – поинтересовалась Валентина, принимая ветки.
– Просто так, по-родственному, – сказал ей Константин и, глотая концы слов, поспешно пояснил насчет того, что они теперь с нею «родня по крови», поскольку оба отдавали ее молодому сержанту-десантнику.
Старший лейтенант, сам того не зная, произвел довольно-таки приятное впечатление на девушку. Он не делал и намека на ухаживания. А ей как раз позарез был нужен человек, на которого она могла бы опереться по-дружески, поскольку со всех сторон лезли ей в глаза, набивались в женихи и ухажеры военные разных рангов и званий. Она, конечно же, тут же согласилась быть «сестренкою по крови».
– Ну, брат Костя, тогда пошли ко мне чай пить, – сказала она, принимая условия игры. – А букет ваш отнесем в палату братишке Олегу. Можжевельник выделяет полезные фитонциды.
– Хоть веточку себе оставьте на память, чтобы и сестренке досталось, и братишке, – согласился Константин, Валентина не возражала.
Она жила в небольшом сборно-щитовом блоке, примыкавшем к госпиталю, занимая один модуль вместе с сестрой-анестезиологом Надеждой Мельниковой. Надежда отсутствовала, она была в госпитале. Константин мимоходом отметил, что комната у медсестер такая же, как и у него, в которой он живет вместе со штурманом, неунывающим бакинцем Мухтар-оглы Ганбаровым. Те же две казенные железные койки, те же солдатские стандартные тумбочки, стол, навесные полки да еще холодильник и кондиционер – в здешних местах не предметы роскоши, а суровая необходимость. Все как будто бы то же самое, а комната – иная. В ней нет того стандартного походно-армейского быта, скорее, чувствуется обычный и такой желанный домашний уют, тот самый неповторимый уют, какой могут создать лишь женские руки. Белоснежная вышитая накидка на подушке, скатерка на столе, картины, вернее, красочные иллюстрации, вырезанные из журнала «Огонек», прикрепленные кнопками на стене рядом с небольшим овальным зеркалом, коврики над кроватями и обычная дорожка на крашеном деревянном полу, множество других обычных мелочей, которые в сочетании с чистотой и порядком создают атмосферу ухоженности, теплоту домашнего очага.
Можжевельник в литровой банке с водой занял коронное место на столе, придавая ему некую праздничность. Появились обычные домашние чашки с блюдцами, сахарница, вазочка с печеньем да поллитровая банка с домашним клубничным вареньем.
– Братишка Леня прислал, он служит под Киевом, – пояснила Валентина, включая электрический чайник. – Женился два года назад, жена учительница у него. Украинскую литературу преподает. У них свой домик, участок. Даже небольшую теплицу сами соорудили.
– Что-то я ничего не пойму, – сказал Константин.
– Что не поймешь?
– Да насчет этого, ну, домика. Он что у них – собственный?
– Ага, собственный.
– А брат служит?
– Ну да, служит. Что же тут странного?
– Я, видимо, окончательно отупел здесь, в Афганистане, – сказал Константин, разводя руками. – Ничего не пойму. Где это есть такая служба, чтобы возле своего домика?
– У нас в Припяти.
– Что за Припять?
– Городок под Киевом. Весь в зелени, в садах! А братишка мой, Леонид, там в пожарной охране. Как и ты, он старший лейтенант, – и добавила тихо, глядя ласково: – Только он еще не орденоносец. Пожарным ордена редко дают. А у тебя орден Красной Звезды…
– И шкура продырявлена душманами в трех местах, – тихо, в тон ей сказал Константин и добавил полушутя-полусерьезно: – Как вылет, так и встреча с той самой, что возле левого плеча караулит с косой.
– Шестой месяц я здесь, а все привыкнуть никак не могу, – вдруг нервно призналась Валентина, разливая чай по чашечкам, – хотя вроде бы столько крови перевидела, увечья всякие. В Киеве на линейной машине «скорой помощи» работала. Но какое сравнение, тут все другое!
– Знаешь, если откровенно говорить, то я скажу так: к этому человек вообще привыкнуть никогда не может. К войне, я имею в виду, – видимо, заметив какое-то непонимание в глазах Валентины, Константин подчеркнул. – Ведь посмотри внимательно. Что увидишь? Воюем мы вместе, коллективно, я бы сказал, а вот ранения, тем более смерть – у каждого своя, личная. Странно поначалу получается: люди вокруг тебя, свой боевой экипаж, десантники, а ты вроде бы не замечаешь их, словно на всем белом свете только и есть нас двое: ты да твоя смерть… Но все эти чувства и переживания давят на психику только до первых выстрелов. А потом, когда бой, когда втянешься, то уже ничего такого и не чувствуешь. Не успеваешь о смерти думать. Что-то такое в тебе начинает работать, что забирает все силы, всего тебя без остатка.
– Понимаю, – вздохнула Валентина. – Когда сюда ехала, подруги в один голос пугали: «Ты что, дура набитая? Куда поехать согласие дала? Там же война, да еще какая. Поймают душманы, нос и уши отрежут». Чуть не дрогнула, чуть не отказалась. Спасибо отцу, он у меня учитель, долго со мной толковал, а потом заключил: «Хочешь туда, дочка, поезжай, проверь себя». Вот проверяю, да что-то вроде не получается.
– Получится, – убежденно сказал Елизаров.
Он намеревался перевести разговор на другую тему, порасспросить Валентину о ее жизни в Киеве, о себе рассказать. Но не успел. Вдруг хлопнула наружная дверь, послышались легкие шаги в коридоре. В комнату вошла Надежда Мельникова, светловолосая, высокая ростом, крепкая, с мужскими размашистыми движениями. Она принесла с собой специфические запахи госпиталя – запахи лекарств, карболки, мыла…
– Ба! У нас гости! Извините за вторжение!
– Не кривляйся, Надежда, – сказала ей Валентина. – Проходи и садись. Чай будешь?
– Не откажусь, – она прошла и села на свою кровать, вздохнула. – Идти-то мне больше некуда. На свидание никто не пригласил.
– Знакомься, мой родственник по крови. А это моя подруга задушевная, сослуживица по работе и соседка по комнате.
– Старший лейтенант Константин Елизаров, – Константин встал, галантно поклонился.
– Надежда, – Мельникова протянула руку, сухо и крепко пожала. – Девчонка без приданого, без дачи и машины, но с профессией.
– Ты что это такая взвинченная? – удивленно спросила Валентина. – Обидел кто?
– Да нет, мне сейчас просто веселиться хочется! И дурачиться!
– С какой стати?
– Потому что наревелась… И устала до чертиков в глазах.
Константин и Валентина переглянулись настороженно.
– А что случилось? – спросил Елизаров.
– Привезли раненую, афганку. Девчонку лет восьми, не больше. Всю пулями изрешетили душманы. Семь сквозных ранений! Отец и мать у нее учителя… Точнее, были… Налетела на кишлак банда, ворвались душманы в дом, учинили расправу. Мать, отца, брата… Она кинулась бежать, так ей вдогонку… Бог ты мой! По таким девчонкам – из автоматов. Звери!
– Кто делал операцию? – спросила Валентина.
