– Нет, – ответил он, вздохнув. – У меня нет другой женщины.
– Я тебе не верю, – упавшим голосом сказала она и шмыгнула носом. – Я тебе не верю. Ты врешь. У тебя появилась другая.
– Я никогда не вру! – вдруг рявкнул он и стукнул кулаком по столу. Да так, что подскочила миска с оставшейся парой котлетин. – Я не вру! Уясни это! Когда вам говоришь правду – вы не верите! Когда лжешь – верите и очень охотно. Татьяна, в чем дело? Что случилось? Это из-за котлет? Но я сказал тебе правду! Ко мне пришел приятель! Мы выпили кофе, поболтали! Он любит готовить! Взял и пожарил котлеты, чтобы фарш не заветривался! Что здесь страшного-то, я не понимаю? Она несколько секунд смотрела на него. В глазах ее стояли слезы.
– Дурак, – сказала Татьяна. – Я же люблю тебя! Теперь, очевидно, он тоже должен был сказать что-нибудь подобное, потом бы они бросились друг другу на шею, разрыдались, она бы еще раз пять-шесть спросила насчет приятеля-кулинара, а он, соответственно, ответил насчет женщины, а потом они бы отправились в постель и… Но дело-то в том, что не хотел Саша говорить о любви, потому что и сам не знал, любит Татьяну или нет. Скорее нет, чем да. Да и не любил, наверное, никогда. Потому-то и промолчал.
– Все, – упавшим голосом сказала Татьяна. – Я все поняла. Не надо ничего говорить. И не надо меня провожать, – остановила она его. Подхватила со стола сумочку и выбежала в прихожую. Пушечно хлопнула входная дверь. Саша поcмотрел на остатки недоеденной котлеты и швырнул ее в миску. М-да. Нельзя сказать, что его жизнь спокойна и безоблачна. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, а? Расставание это с хлопаньем дверью… Погано, конечно, кто спорит, но зато отпала необходимость врать. Иначе бы рано или поздно вопрос встал ребром. И наверное, они бы поженились и маялись потом всю жизнь… Саша вспомнил о Юле, улыбнулся тускло. Заречемся: никаких далеко идущих планов. Хоть и хочется, но предоставим обстоятельствам самим решать, что и когда должно произойти. Саша еще раз вздохнул и поплелся в комнату раздеваться.
***
«По улочкам Иевус-Селима торопливо кралась завернутая в покрывало фигура. Человек оглядывался, беспокоясь о том, чтобы никто не увидел его. Несколько раз ему приходилось останавливаться и прятаться в тени проулков, избегая встреч с солдатами стражи. Оказавшись у стены Скиньи, человек подошел к воротам и, оглянувшись в последний раз, нетерпеливо шлепнул открытой ладонью по занавеси. В тишине ночи ему были отчетливо слышны приближающиеся шаги. Кто-то шел через двор. Человек сдернул покрывало. Отодвинулся занавес, и из Скиньи вырвалась густая волна курения фимиама. В это же время на площади перед Скиньей появилось звено храмовой стражи. Левиты вели пленника. Руки его были завернуты за спину и связаны, под локти просунуто древко копья. Пленник шел, согнувшись в три погибели, едва переступая ногами. Правильнее было бы сказать, что его волокли. В отдернутый занавес Скиньи выглянул левит, посмотрел на пришлеца и кивнул. Они узнали друг друга.
– Тебе нужен Верховный священник Авиафар? – спросил левит. – Подожди. Я позову его. Пленного как раз подвели к Скинье. Когда группа поравнялась с ночным странником, пленник невольно повернул голову. Даже сейчас, сквозь ужас, он почувствовал хоть и слабое, но удивление. Кто отважился, несмотря на все запреты, выйти ночью на улицу? Кто настолько смел, что сам пришел сюда, к Скинье? Да еще в одиночестве. Человек даже не отступил в тень. Похоже, по простоте или по здравому соображению, – попавшие в лапы левитов уже никому ничего никогда не рассказывают, – он не испытывал и тени волнения. Старший узнал его и удивленно прохрипел разбитыми губами:
– Ноэма? Больше он ничего не успел сказать. Через мгновение его втащили в Скинью. Перед взглядом служанки, отразив неяркий свет семиглавого светильника, мелькнули медные бока жертвенника. Служанка успела заметить роги с поблескивающими на них темными каплями крови, несколько горшков для угля, стоящих рядом, а также густо залитое кровью подножье жертвенника. Затем в просвете сформировалась, словно соткалась из воздуха, фигура Авиафара. Теперь он сменил ежедневный ефод на нарядную, голубую, расшитую золотыми гранатовыми яблоками и золотыми же позвонками подирь‹Подирь – вид верхней одежды первосвященника.› и потому выглядел грозно и величаво. Широкой спиной он загораживал проход в Скинью, не позволяя служанке увидеть, что происходит внутри.
– Ноэма? – не менее удивленно, чем Старший, спросил он. – Что тебе нужно? Первосвященник знал служанку. Ему также было хорошо известно, что она никогда не станет докучать по мелочам. Но для того, чтобы выйти ночью на улицу, нужен особый повод. Авиафар насторожился.
– Что-то случилось?
– Нафан, – тихим, едва слышным шепотом произнесла служанка.
– Царский пророк? – переспросил Авиафар, чувствуя, как сердце его замирает в восторженном предчувствии. «Да», – кивнула служанка. Ноэма не была полностью немой. Она могла говорить, хотя и с трудом.
– Что? Что он сделал? – нетерпеливо воскликнул Авиафар. У него появилась уникальная возможность потеснить царского любимца и самому занять его место подле трона Царя Иегудейского. А это дорогого стоило.
– Вчера ночью, – старательно раскрывая рот, произнесла Ноэма. – Нафан приходил к госпоже. Часть звуков она не выговаривала, но первосвященник понял ее.
– Ты уверена, что это был Нафан? – спросил Авиафар, и в глазах его засверкало злобное торжество. – Ты хорошо разглядела его? Служанка жестами объяснила, что сама впускала гостя в дом.
– Отлично, – прошептал первосвященник. – Благодарю тебя, Господин наш, Га-Шем, за бесценный подарок. – Затем Авиафар вновь опустил взгляд на девушку. – Ты поступила благочестно. Господь все видит и запомнит это. – Сняв с пояса кошелек, он высыпал на ладонь полтора десятка серебряных монеток, замер на секунду, протянул вторую руку, чтобы снять монету-другую, но передумал и ссыпал сикли в подставленную с готовностью ладонь девушки. Потом, зажав пальцы Ноэмы своей широкой ладонью, сказал строго: – Довольно. Теперь иди домой и никому не говори о том, что тебе известно. Иначе Господь может рассердиться на тебя. Служанка часто, как жеребенок, замотала головой, изобразила печаль и, указав в сторону дворца, приложила ладони к груди.
– Ты любишь свою госпожу? – «перевел» священник. – Волнуешься за нее? – Ноэма торопливо закивала. – Она теперь будет жить во дворце Царя нашего, Дэефета. Я бы, наверное, мог помочь тебе, но… – Он многозначительно взглянул на служанку, и та покорно протянула обратно спрятанные было деньги. Первосвященник ссыпал их в кошель, а кошель убрал за пояс. – Так и быть. Я постараюсь испросить разрешение Царя на то, чтобы ты, как и прежде, могла прислуживать своей Госпоже. – Он оглянулся через плечо и прибавил совсему уж тихо: – За ответом приходи завтра, после праздника. Когда левиты уйдут из Скиньи. Ты поняла меня? – Девушка серьезно кивнула и благодарно наклонила голову. – А теперь уходи! – громко и строго приказал Авиафар. – Отправляйся домой и ни с кем не разговаривай. И не попадись иевус-селимской страже».
14 АПРЕЛЯ, ПЯТНИЦА. ПОДТАСОВКА
21 час 22 минуты Саша проснулся от длинного звонка. В комнате висели вечерние сумерки. Сияющий за окном неоновый фонарь плел на занавесках причудливые светло-голубые узоры. Саша сел в кровати и огляделся. В комнате никого не было. А он-то ожидал, что Леонид Юрьевич вернется еще сегодня. Звонок залился снова.
– Иду я, иду, – крикнул Саша. Он вздохнул, сунул ноги в тапки и побрел в прихожую. Отяжелевший после сна, ватный, шаркающий. Звонок затрезвонил в третий раз.
– Иду-у! «А вдруг это Леонид Юрьевич? – подумалось ему. – А он тут… Гончий. Как будто только что из духовки вытащили». Саша по привычке потянулся к замку, но остановился. А если это не Леонид Юрьевич, а один из слуг Зла? Сейчас треснет ему по голове и отвезет в Склиф. А там побрызгают святой водой, пырнут ножом и – привет тебе, Гилгул, из вечной жизни. Саша посмотрел в глазок. Костя. Оперативник как раз тянулся к кнопке звонка. В следующую секунду трель ударила по ушам. Саша отпер дверь.
– Заходи, – кивнул он.
– Здорово. Костя был в приподнятом настроении. В него словно напихали пружин. Он принес с собой приятную прохладу весеннего вечера, и Саше вдруг очень захотелось выйти на улицу. Вместо этого он спросил:
– Ты чего такой радостный?
– Да так, знаешь, – Костя подмигнул. – Кофейком угостишь?
– Проходи, – кивнул Саша и первым пошел в кухню. Костя топотал следом, тараторя на ходу:
– Принес я тебе твою книгу. Эксперт сказал – подлинная она.
– Я же говорил. – Саша достал из шкафа две кружки, налил кофе себе и приятелю, присел к столу, закурил. – Значит, подлинная. А еще он сказал что-нибудь?
– Он, Сашук, много чего сказал, – улыбаясь, разглагольствовал Костя. – И в частности, что книга имеется в свободном доступе. Бери, как говорится, не хочу. Так вот, знаешь, какая фамилия стоит на последнем требовании? Ни за что не догадаешься!
