Он молчал, я боялась поднимать глаза, смотрела на свои руки и мечтала сбежать на прогулку с наушниками, чтобы музыка забила то, что творится у меня в голове.
"Почему? Я же не дома, я сбежала, это всё должно было остаться там. Почему оно меня преследует? Я не хочу..."
– Аня? – ВэВэ протянул ко мне руки, я свои резко убрала, прекрасно понимая, что как только он меня коснётся, я разревусь, я не знала, как это работает, но связь уяснила и рисковать не хотела. Собралась и сказала последнее, что хотела сказать:
– Я надеюсь, ты поймёшь, что не все люди могут позволить себе квартиру, машину и ресторанную еду. А я внезапно поняла, почему моя сестра никому не говорит свою зарплату – когда считают твои деньги, это неприятно. Не делай так.
– Ладно. Я тебя понял. А теперь давай закроем эту страшную ужасную тему и выпьем чай с печеньем. Чаем с печеньем я могу тебя угостить?
– Да.
– А обнять тебя могу?
– Я разревусь.
– Тебе станет легче?
– Я не знаю.
– Проведём эксперимент?
Эксперимент провалился – я начала реветь заранее. ВэВэ подошёл ко мне и протянул две руки, я не знала, что с ними делать, и не хотела пачкать его своими слезами, поэтому быстро вытерла глаза рукавами и сказала:
– Я в порядке.
– Ты не в порядке. И ты об этом знаешь, и ты мне врёшь. А я просил тебя этого не делать. Но я тебя прощаю, я добрый. Если ты пообещаешь больше так не делать. Я опять вытерла глаза рукавами и промолчала – я не могла ему этого обещать, у меня уже было в планах очередное враньё по поводу отпуска, и отказываться от него я не хотела, оно мне было остро необходимо.
Он опустил руки и спросил:
– У тебя какие-то проблемы с прикосновениями?
– Нет.
– А почему ты убираешь руки, когда я хочу тебя за них взять?
– Потому что я тогда разревусь.
– Почему?
– Потому что я очень люблю реветь. Я реву, когда меня ругают, когда меня хвалят, когда меня обвиняют, когда меня жалеют... Когда меня обнимают – это вообще фонтан слёз, филиал Бахчисарая.
Он коротко усмехнулся, сказал шёпотом, как секрет:
– Анечка, ты, может быть, не в курсе, но ты уже ревёшь. Если я тебя обниму, ничего не изменится.
– Я тебя вымажу.
– Я смогу это пережить, у нас есть стиральная машина. Иди сюда.
Он опять протянул ко мне руки, я в последний раз вытерла рукавами лицо, потом вытерла ладони о штаны, решила, что уже чистая, встала и позволила себя обнять. ВэВэ мягко погладил меня по спине и сказал на ухо:
– Всё будет хорошо.
"Рано расслабилась."
Если до этого я была филиалом Бахчисарая, то теперь из меня Ниагара рванула, не меньше. И ВэВэ это усугублял, продолжая меня обнимать и шептать на ухо:
– Ты хорошая, ты молодец, мы со всем разберёмся и всё порешаем, сто пудов. Хочешь реветь – реви, никто тебя не остановит, ты взрослый человек, имеешь право.
Меня трясло так, как будто в меня демон вселился, а ВэВэ его изгонял своими экзорцизмами и обнимашками, было так стыдно, как будто я вообще единственный человек в мире, который опускается до слёз, и позор мне за это до конца жизни. Я уже давно умела себя контролировать полностью, мне казалось, я даже почти пролившиеся слёзы могу втянуть обратно, если очень надо, но рядом с ВэВэ моя мощь куда-то девалась, я превращалась в размазню и тряпку, а именно рядом с ним мне не хотелось такой быть больше всего. Я не знала, что с этим делать, и от этого было ещё хуже, мне не становилось легче, наоборот – чем дольше он меня терпел, тем больше я убеждалась в том, что я его не достойна и он это точно поймёт.
"Чем раньше, тем лучше. Пока я не успела привыкнуть и поверить."
Я осторожно отстранилась, он меня отпустил, но руки с плечей не убрал, спросил:
– Тебе лучше?
– Я не знаю, – я смотрела в сторону и пыталась говорить ровно, хотя понимала, что никого этим не обману: – Мы с тобой очень разные люди, которые живут очень разные жизни.
– Так бывает.
– И это провоцирует огромное количество непонимания.
– Так тоже бывает.
– И что теперь делать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Разбираться, договариваться, расширять сознание, принимать существование чужих точек зрения, иногда менять свою, ради разнообразия. Например, смириться с тем, что за тебя платят.
– Но делать это почему-то должна только я.
– Я тебя не заставляю мне бездумно верить, я просто объясняю, как я вижу ситуацию и какие я вижу выходы, и всё подробно аргументирую. Ты можешь делать то же самое, если твои аргументы будут убедительными, я тоже могу передумать. Но, честно, я не представляю, что это должно быть, чтобы я поверил в то, что чувство голода зависит от цены ужина, и что если люди разные, то им не стоит друг другу помогать.
– Ты это специально так сформулировал, чтобы это глупо звучало.
– А ты в любой фразе видишь негативный подтекст, и трактуешь как наезд и оскорбление даже то, что вообще к тебе не относится.
– А как ещё можно трактовать "ты считаешь, что чувство голода зависит от цены ужина"?
– Как "ты настолько загоняешься морально по любому поводу, что напрочь разучилась слушать своё тело, не делай так, это опасно".
Тут мне было нечего возразить – слушать своё тело или вообще хоть что-нибудь своё я разучилась давно, моё тело подстраивалось под обстоятельства, я вся под них всю жизнь подстраивалась, но почему-то именно сейчас это стало проблемой, когда обстоятельства вокруг меня вдруг сложились в рай земной, а я оказалась грешницей, которой в рай категорически нельзя.
Я молчала, ВэВэ опять меня обнял, медленно и осторожно, как будто ожидая сопротивления, тихо сказал на ухо:
– Если я с тобой не согласен, это не значит, что я тебя не люблю. Это значит, всего лишь, что я не думаю так же, как ты, по поводу конкретной ситуации. Это встречается сплошь и рядом, можно почитать комментарии к любой, самой однозначной (с твоей точки зрения) новости на земле, и там обязательно найдётся кто-нибудь, кто увидел в этом не то, что видишь ты, и думает по этому поводу очень странные вещи. Люди разные, и чтобы не убить друг друга, они придумали слова, которые надо говорить ртом и слушать ушами, и понимать именно так, как тебе сказали, а не так, как тебя ударенные совком родители учили. Я понимаю, что это сложно, я не обвиняю тебя в этом, я просто прошу попытаться. И прошу поверить мне на слово, что я никогда ничего плохо не имею в виду, если тебе показалось, что я тебя специально хотел обидеть, усомнись в своём первом впечатлении и переспроси, я объясню ещё раз. Хорошо?
Я услышала только слово "люблю", остальное просвистело мимо моего мозга, но даже в слове "люблю" я нашла подвох.
"Я веду себя как мама. Когда у меня нет аргументов, я плачу, и это заставляет всех вокруг прощать мне любую нелогичность, грубость и психованность. Я это «люблю» выклянчила слезами, если бы я вела себя нормально, он бы этого не сказал.
А схема-то рабочая. Не удивительно, что мама пользуется ею постоянно. И я однажды буду, во мне это уже взошло, и я уже не могу это контролировать, дальше точно будет хуже."
ВэВэ обнимал меня, а я не могла перестать представлять его на месте моего папы, всегда готового любое мамино поведение объяснять, оправдывать, прощать и поощрять.
"Интересно, какой он был до знакомства с мамой? На старых фотках он красивый."
– Аня? Ты меня услышала?
Я кивнула, он погладил меня по плечам:
– Так не молчи.
– Я постараюсь.
– Спасибо.
Он опять обнял меня, поцеловал в висок, я почувствовала, что он улыбается, он тихо шепнул с бесконечной досадой:
– Блин. Надо было это по-другому сказать. Что я за человек...
Он начал смеяться, я тоже, но слёзы решили, что без них не освятится ни одна ситуация в моей жизни, поэтому опять полились из меня рекой, я прошептала:
– Почему я постоянно реву...
– Грязь с мозга смывается, – усмехнулся ВэВэ, поцеловал меня в щёку и изобразил оптимизм: – Это полезно, не сдерживайся.
