других. Были среди них и нечистые на руку женщины. Князь Феликс Юсупов в своих мемуарах рассказывал историю, как его бабушку обокрала одна из приживалок. У Татьяны Александровны Юсуповой, урожденной Рибопьер, была привычка держать подле себя целый штат взятых из милости женщин. Для них придумывали несложные поручения, а старушке Анне Артамоновне дали задание хранить соболью муфту княгини. Мех помещался в большую круглую коробку, которая стояла в комнате приживалки. В случае необходимости ее надо было принести.
Но вышло так, что княгиня Юсупова задержалась за границей. Муфта хранилась в Петербурге, во дворце на Мойке. Когда Татьяна Александровна вернулась домой, она первым делом узнала, что Анна Артамоновна скоропостижно скончалась. Отправили слугу поставить свечку за помин ее души, а спустя еще какое-то время потребовалась муфта. Где хранилась? Конечно, в комнате бывшей приживалки. Но когда по велению Юсуповой принесли искомую коробку, она оказалась пустой. На дне лежала записка, оставленная знакомым мелким почерком: «Прости и помилуй Анну, рабу божию, за прегрешения ее вольные и невольные». По всей видимости, за время отсутствия хозяйки Анна Артамоновна продала мех и на что-то употребила деньги. Куда они делись, никто не знал.
Юсупова была очень богатой женщиной и только посмеялась над произошедшим. Но для новой муфты хранительницу больше не назначала.
Среди обитателей барских домов были и любимые четвероногие друзья. Иногда страсть к ним переходила все возможные границы. У помещицы Анны Александровны Обольяниновой были не только лающие любимцы, но и специальная прислуга, приставленная следить за ними. Супруга генерал-прокурора, Анна Александровна устраивала «прежирные обеды» – так называли ее открытые столы. В дни приемов собачьей прислуге следовало особенно внимательно наблюдать за собаками. Потому что те могли разойтись не на шутку.
«Любимая ее собака Милка, – рассказывала внуку помещица Елизавета Янькова, – была предурная собачонка вроде дворняжки… Войдешь в гостиную – поднимется лай и визг».
Несмотря на частую уборку, в доме Обольяниновых все время стоял тяжелый собачий дух. Милка, Фиделька и Амишка – собаки Анны Александровны – постоянно пытались разорвать диванные подушки или перевернуть стол вверх ногами. В столице, хохоча, передавали друг другу сплетни, будто бы генерал-прокурор вынужден был вставать по ночам, чтобы открыть дверь той из дворняжек, которая решила войти в его покои.
«Однажды кто-то на собаку топнул, – сообщала внуку Елизавета Янькова, – собака завизжала и бросилась к хозяйке… Человека рассчитали».
Страстной любительницей собак была императрица Екатерина II. В 1768 году английский доктор Томас Димсдейл подарил ей левретку, которую назвали Сир Том. Затем у пса появились две супруги, которые регулярно беременели и пополняли дворец новыми питомцами. Этих породистых левреток с большой благодарностью принимали из рук императрицы ее придворные. Вскоре ни одно знатное семейство Петербурга не избежало участи приютить у себя дочку или внучку Сира Тома.
«Животные гораздо умнее, чем это предполагают», – рассуждала императрица. И мягко журила левреток за то, что мешают ей работать, хватают за ноги придворных и прислугу, охотятся за мухами в комнатах, сбивая все на своем пути.
Дошло до того, что у Екатерины II при себе имелась почти дюжина собак. Они неизменно сопровождали ее, где бы государыня ни появилась.
Для охотничьих собак строили отдельную псарню – но это в загородных угодьях. В городских домах старались держать небольших питомцев, которых было несложно выводить на прогулку. Дама с болонкой, прогуливающаяся на Невском, или почтенный камердинер, держащий на поводке хозяйскую левретку, – такая же примета XVIII–XIX веков, как конный экипаж.
Итак, как мы видим, барский дом был весьма густонаселен. Среди его обитателей нередко вспыхивали ссоры, и очень сложно было скрыть что-то от посторонних глаз. Жизнь на виду, словно в коммунальной квартире, заставляла ценить каждый миг, когда получалось побыть в одиночестве, наедине со своими мыслями. Возможно, поэтому люди того времени так много писали – письма, мемуары, записки. Перо и бумага позволяли им хоть немного отвлечься от суеты и толчеи, перенестись мыслями в прошлое, порассуждать о будущем. «Тише, мамá работает!» – шипели нянюшки расшалившимся деткам. И те уважительно переходили на шепот. Мама работает. Мама пишет длинное послание сестре. И этот миг позволяет ей отстраниться от всего остального мира.
Глава 7. День за днем
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Все равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
(А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»)
Спустя два века беспечная жизнь Евгения Онегина кажется нам сказочной и немного… бессмысленной. Поздние пробуждения, балы и праздники каждый день… Веселое и разгульное существование человека, у которого нет цели в жизни и настоящего дела. По этому роману в стихах многие судят о жизни людей XIX столетия и приходят к неверному выводу, что так жили все. По крайней мере, представители дворянства. Однако это было далеко не так. Не каждый дворянин, даже располагающий богатством и высоким титулом, мог позволить себе целыми днями ничего не делать.
Начнем с того, что дворяне находились на государственной службе. Как отмечал в своих работах профессор Коркунов, поступать туда могли дворяне, сыновья личных дворян и сыновья тех, кто сам находился на государевой службе. Все прочие приобретали право на такую службу после получения высшего образования или после окончания средних учебных заведений с отличием. Согласно данным 1903 года, большинство чинов второго и третьего классов принадлежали именно к помещичьему классу. Не принадлежащие к дворянскому сословию чиновники могли, по достижении определенного чина, стать обладателями личного дворянства. Это звание распространялось и на их жен, но не передавалось детям. Личное дворянство оттого и называлось так, что принадлежало человеку лично. Сходно же устроено присвоение титулов в английской традиции: правящий монарх имеет право сделать простолюдина рыцарем, а даму – баронессой, но их наследники претендовать на эти звания не могут. Если ставший рыцарем Лоуренс Оливье автоматически передавал своей жене, актрисе Вивьен Ли, возможность именоваться «леди Оливье», то его дети к своим именам «сэр» и «леди» добавлять не имели права. Баронесса Маргарет Тэтчер была обладательницей личного титула, но ее муж бароном не назывался.
Итак, превратиться в дворянина можно было по выслуге лет, занимая
