Аленка хваталась за голову, непривычная к подобному, да и я, признаться, чувствовал себя не совсем уютно. Через полчаса галдящего ада я оглох и вспотел. Мне казалось, что воздух дрожит от жара, исходящего от разгоряченных танцами и спиртным тел. Люди кружились вокруг, извивались, плыли, слепя и раздражая яркостью одежд и безумием макияжа.
Кто-то оттеснил от меня Аленку, и она растворилась в праздничном хаосе, с бокалом шампанского в руке, растерянная и удивленная. Я же, спасаясь от шума и внимания, выскочил на улицу, под хлопья мокрого снега, но и там было также многолюдно и также шумно, а еще накурено. Липкую февральскую слякоть месили колеса автомобилей. Кто-то кружил на велосипеде, сжимая в руке горящий фейерверк. Брызги огня россыпью летели в ночное небо. Я был пьян, и мне было не по себе. На лавочку, которую я облюбовал неподалеку, тут же присела следом за мной стайка юнцов с горящим взором. Каждый, как выяснилось, большой мой фанат. Каждый хотел со мной непременно сфотографироваться. Каждый спешил воспользоваться шансом и поведать мне о том, какой я модный, хороший и интересный. Когда я уж было решил, что и здесь мне нет спасенья от персонального ада популярности, подошел некто знакомый на лицо, но совершенно невспоминаемый по имени, или хотя бы профессии. Забрав меня от галдящей стайки, он посоветовал освежиться и отойти в аллейке неподалеку, куда мы вдвоем и направились.
В аллейке присутствие праздника тоже ощущалось, но не в той дикой степени, как в клубе на корпоративе. Звуки музыки, рев моторов и крики радости застревали в ветвях голых деревьев. Было слышно, как под ногами скрипит снег. Мы неторопливо шли по аллее, и непонятный знакомый неожиданно начал рассказывать о том, что у него давно зреет гениальная идея. Ну, как гениальная, говорил он, скорее достойная внимания. Он хотел собрать именитых фотографов столицы и отправиться с ними в путешествие по России. Объездить, так сказать, золотые места родины и запечатлеть ее глазами людей, которые все видят несколько по иному.
«Представляешь, какая впечатляющая выставка должна получиться! — говорил он, в возбуждении сшибая снег с веток деревьев, — столько взглядов, столько вариантов съемки, столько новых кадров! С этой выставкой можно прокатиться по всей России! Заставить людей по-новому взглянуть на искусство!»
Непонятный знакомый, подогретый алкоголем и общей атмосферой праздника, говорил убедительно, приводил сотни аргументов и тысячи доводов. А потом начал загибать пальцы в стремлении доказать мне, почему конкретно без меня такая поездка может не состояться. Мы очистили пустующую скамейку под одиноким фонарем от снега и сели, продолжая разговор. Я увлекся, потому что тоже выпил немало, и, честно говоря, видел в поездке множество положительных сторон.
Мы разговаривали, пока не посыпал густой снег, заставивший нас вернуться. Аленка ждала за одним из столиков, в компании незнакомых блондинок, пьющих мартини с соком.
«Пора покидать это адово пекло», — произнесла она, увидев меня, и мы сбежали из клуба, крепко держась друг за друга и хохоча от внезапно нахлынувшего чувства облегчения.
Тяжелый мокрый снег таял под ногами, оседал на ресницах и плечах. Он валил так, будто решил использовать свой последний шанс этой зимой на полную катушку. Мы бежали по каким-то темным подворотням, путаным улицам, мимо мерзнущих теней и равнодушных людей. Потом перешли на шаг и решили поймать такси. Тогда же я рассказал Аленке об интересной задумке неизвестного знакомого, который, кстати, оставил визитку, засунув ее в карман пальто. Аленка выслушала, поинтересовавшись, на какое время задумано это грандиозное мероприятие, а когда я назвал дату, пожала плечами и сказала, что она точно не сможет поехать, потому что у нее сдача нескольких книг издательству, а сроки, как известно, не резиновые.
— Ну, я могу поехать один, — произнес я, опьяненный идеями, — ты же не против?
— Конечно, не против. — Отозвалась она, улыбнувшись. — Делай, что считаешь нужным.
Глава двадцать девятая
Миша из соседнего кабинета оказался шокирован предложением, но, тем не менее в один из угрюмых вечеров согласился одеть на себя красную с белым воротником шубу, соответствующую шапку, нацепить бороду и изобразить жизнерадостного Деда Мороза. Весь офис веселился и хохотал до коликов в животе. Даже Анна Николаевна хихикала, зажимая рот кулачком. Я смеялся вместе со всеми, руководил съемкой, называл Артема балбесом и советовал кому-нибудь изобразить Снегурочку. Видимость хорошего настроения — одно из одеяний, в которое люди облачаются день за днем, чтобы не вызвать у других людей подозрения. Не для себя облачаются, а для окружающих. Хотя, и самим иногда легче, с этим не поспоришь. Я маскировался как мог, а на душе вторую неделю скребли кошки. С тех пор, как отнес Игнату необходимые вещи, не находил себе места. Но для окружающих, для всех моих Марий, Артемов, Ань, бесконечных ценителей прекрасного, заказчиков, доставщиков, мастеров и случайных зевак на улице — я был в полном порядке. Все, как говорится, «кул».
По ночам я долго не мог уснуть. Пялился в окно, откуда струился подавленный темнотой свет от фонарей, крутился, впадал в легкую полудрему, которая цепляла коготками обрывки сновидений. Все никак не мог разобраться со своей головой. Она трещала по ночам, будто перекачанный футбольный мяч, подкидывала нелепые, мутные и неправдоподобные воспоминания, укрывала фантазиями, взятыми из самых темных глубин подсознания. А я не мог разобраться, что да как. Где есть правда, а где всего лишь вымысел. И, черт возьми, больше всего меня беспокоила темнота, до которой я не мог добраться. Там, в темноте, видимо, были собраны все те воспоминания, которые мне как раз и были нужны. Но не хватало сил донырнуть туда. Бессонница не пускала. Не дотягивался, подозревая, что вновь упустил что-то ценное.
Игнат не звонил. За эти две недели стало привычкой поглядывать на телефон. Будто влюбленный подросток ждет звонка.
Мишу из соседнего офиса фотографировали уже без шубы, но в огромной шапке и с белой ватной бородой. Миша, растеряв остатки стеснения, упер посох в землю и кружился вокруг него в зажигательном танце. Мария Станиславовна заливалась соловьиным смехом и звонко аплодировала.
Анна Николаевна шутливо грозила всем пальцем:
— Не превращайте офис в балаган, — говорила она, — а то и до проституток недалеко!
— А ведь действительно недалеко, — со знанием дела замечал Артем, — через два квартала как раз несколько стоит. Я когда домой еду…
— Избавь меня, пожалуйста, от этих подробностей.
— Миль пардон, Анна Николаевна, — бормотал Артем, — миль пардон.
Настроение в офисе, без оговорок, царило новогоднее. Если брать во внимание, что календари мы сдали полторы недели назад, завершив работу безо всякого участия Миши, то сейчас коллектив, что называется, отыгрывался. Настоящего Дда Мороза в конце весны, конечно, никто не ждал, но от подарков бы не отказались.
Я поглядывал на телефон, и в один момент он, словно поймав мой взгляд и сжалившись, наконец, зазвонил. Я выскочил в коридор и там, в тишине, услышал из трубки голос Игната.
— Доброе утро, — сказал он, — извини, что так долго. Работа, понимаешь, обязывает. В целях некоторых подтверждений научных теорий…
— Вы нашли ее?..
— В целом, можно сказать, да, — ответил Игнат, поперхнувшись.
— Где?
— Ну, так ты приезжай, я все расскажу. Не по телефону же объяснять.
Сердце прыгало, словно пинг-понговый мячик. Но я, облаченный в одеяния притворства, сохранил видимое спокойствие, вернулся в офис и шепнул Анне Николаевне, что мне надо срочно отлучиться по делам. Анна Николаевна кивнула, шепнув, в свою очередь, мне, чтобы я не забыл завтра утром заглянуть на «Наше радио», там просили.
Я накинул куртку и уже в коридоре перестал сдерживать себя и помчался вовсю прыть.
На улице было по-весеннему пасмурно. В самое противоречие время года, когда вместе сливаются еще не исчезнувшая серость недавних холодов и уже зародившаяся красота и тепло подступающего лета, на улицах особенно красиво. Изумрудный покров на деревьях сверкает каплями дождя на листьях. А над головой медленно и вальяжно плывут низкие сизые облака: сверкают молниями, урчат, позволяя солнцу всего лишь на мгновение кинуть робкие лучи на истосковавшуюся по свету землю. Город замер в ожидании дождя. И мне казалось, что я единственный, кто бежит по тротуару, в противоречие ожидающим, разрываю пространство и время, будто отчаянный бунтарь, надеющийся своими действиями изменить законы природы. Я бежал, пока не захлебнулся горячим воздухом, а потом снова бежал, кашляя и задыхаясь. Мне казалось, что если я остановлюсь, то меня внезапно нагонит звонок Игната, и голос в трубке скажет, что все это шутка, что ничего не получилось, что Аленки в этом мире уже нет, и никогда не будет. Поэтому я позволил себе перейти на шаг у самого подъезда.
