молодого правителя и его возлюбленной, и Тилли с Андраником, пересмеиваясь, дописывают ниже свои имена. Удивительно, но дряхлые страницы выдержали.
— И что она в нём-то нашла? — горестно вздыхает Невен, опершись на лопату. — Ни кожи, ни рожи…
— Зато у него доброе сердце, — говорю я, не прекращая копать.
Соплеменники Нелы осматривают замок и приходят к выводу, что могут поселиться в нём и потихоньку восстанавливать город. Ведь если прежде лёд закрывал дыры в стенах, проваленные ступени и разбитые окна, то теперь его не осталось, и некоторые здания совсем перекосились. Зато замок всё ещё выглядит крепким, и Нела больше не ощущает в нём зла.
— Заживём теперь! — радуются люди. — А то уж до чего надоело-то бродить впотьмах! По солнцу истосковались как за эти годы!
Тилли не прекращает упрашивать, чтобы они пока не разоряли дома. Люди вроде бы дают обещания, но кто знает, сдержат ли. А Харди решает, что возьмёт себе дом, в котором мы ночевали.
— Память же, — говорит он. — И ход вниз, к Раффи, чтобы в любой момент повидаться можно было. И кровать! И ладно уж, буду присматривать за тем домом, где старуха жила, его обещаю сохранить. Но с тебя три воза тарелок, не забудь!
Поскольку Невен отыскался, люди единогласно провозглашают его главой, как и прежде.
— Буду прынцем! — важно заявляет Невен. — Или нет, лучше сразу королём! Места-то эти ничейные были? Так наши теперь будут. У вас-то у каждого есть свои!
Мы соглашаемся. Никто из нас и не думал претендовать на эти земли.
Наконец, наступает день, когда мы, нагрузив нехитрую поклажу на сани, отправляемся в обратный путь. Новые обитатели города провожают нас до ворот, а Невен — ещё дальше.
— А я ведь, Тилли, король теперь, — смущённо говорит он, дёргая себя за бороду. — Ты это… точно не хочешь остаться?
— Ты уж прости, — смеётся девчонка, — но моё сердце уже занято! Могу только пожелать, чтобы и ты в один прекрасный день стал так же счастлив!
— Ну что ж, это, спасибо на добром слове, — мрачно отвечает Невен.
Но вот мы прощаемся и с ним. Бредя по рыхлому снегу, мы долго машем, оборачиваясь, пока одинокий силуэт Невена не тает вдали.
По пути не случается ничего особенного. Мы останавливаемся на ночлег в старом доме, где жили прежде Невен со стариком, а на другой день добираемся до озера.
Лёд на озере растаял, но у берега поджидает нас с лодкой неразговорчивый Фьок. Жестом он приглашает нас садиться и перевозит парами, так как лодка невелика. В конце он переправляет наши пожитки.
— Вы вернулись! — радостно встречает нас Туула. — И вам удалось развеять вечный мрак! Никогда прежде мы не видели этого тёплого света с небес!
— Однажды здесь наступит и весна, — улыбаясь, обещает Гилберт. — И вы увидите землю без снега, траву и цветы.
Старая женщина качает головой, не в силах понять, о чём он говорит. Ведь ей не доводилось видеть ни цветы, ни траву, ни ягоды. А как, интересно, эти старики поймут, что именно видят перед собой, не зная названий? Хотя, может быть, за сотни лет здесь напрочь вымерзли и цветы, и ягоды, и осталась одна голая земля.
Передохнув и насытившись, мы осматриваем горную гряду. Как ни странно, она никуда не делась, хотя появилась в результате проклятия. Ведь прежде Вилхелм без труда ездил в западные земли.
Нела с Гилбертом размышляют, как быть, и обдумывают разные планы, но прежде чем они на чём-то останавливаются, происходят следующие события.
Одним ранним утром мы просыпаемся, разбуженные тревожными голосами.
— Что-то происходит в храме! — говорит Фьок, а если уж он заговорил, то на происходящее непременно стоит поглядеть.
Мы поспешно натягиваем на себя тёплые вещи и выбираемся наружу, один за другим. Затем спешим к храму.
— Какой-то шум, — сообщает Гилберт, хотя это и без того все слышат.
За дальней стеной что-то стучит и гремит, и звук этот делается всё громче, и вдруг целый кусок стены обрушивается, погребая под собой обугленное тело Рэналфа и превращая его в прах. В проломе показывается человек.
— Сильвер, возьми брата, — шипит Нела мне в ухо. — Он ещё не знает…
— Чего не знает? — не понимаю я, но послушно подхватываю Дамиана.
Пыль оседает, и тот, кто вышел из пролома, вертит головой во все стороны, озираясь. Он грязен и плохо одет, ужасно худ, а борода, доходящая до груди, скрывает нижнюю половину лица. Я не успеваю ещё его узнать, как Нела устремляется вперёд и повисает на шее бородача.
— Бернард! — восклицает она. — Ты нас нашёл!
Отец — а это он — отбрасывает кирку и кружит Нелу.
— Надо же, мне удалось! — басит он. — Я верил, что найду, и руки не опускал! Вот видишь, милая, и я на что-то способен, а не только мой сын…
Тут его взгляд встречается с моим.
— Та-ак, — говорит отец, осторожно опуская Нелу. — А ты здесь ещё откуда?
Затем отец глядит на Дамиана в моих руках, переводит взгляд на Тилли, затем опять на меня и совсем уж растерянно произносит:
— Ты, что ли, уже семьёй и детьми обзавёлся?
— Это твой сын, — скромно говорит Нела.
— Мой? — в крайнем недоумении ревёт отец. — Но как же? Дорогая, клянусь, я эту рыжую девицу даже и не знаю! Что она тебе наплела?
— Бернард, — вздыхает Нела.
Она подходит ко мне, берёт у меня из рук Дамиана и показывает его отцу.
— Это наш с тобой сын, — говорит она, и отец, наконец, понимает.
Тем временем из пролома выбираются и другие рудокопы, что прокладывали путь. Среди них оказывается и Теодор.
— Так вот ты где, — говорит он Гилберту, крепко обнимая его. — Разве можно вот так пропадать без предупреждения? Пожалел бы отца!
Затем он отстраняет сына, держа за плечи.
— Ох, как же я рад видеть…
— Меня? — польщённо спрашивает Гилберт. — Я тоже…
— Да нет, то, что ты избавился от своих нелепых усов, — перебивает Теодор. — Кто же это сумел до тебя достучаться?
— Нела, — коротко и мрачно отвечает мой друг.
Словом, всё заканчивается наилучшим образом. Мы прощаемся со стариками, поясняя напоследок, как добраться до города или до лесопилки, если вдруг им однажды понадобится помощь. Потом долго идём по подземному ходу под горной грядой.
— Мы уже так и поняли, что эти земли прокляты, — разъясняет отец. — Куда только ни долбились, камень да камень. Решили двигаться всё прямо, уже такой путь проделали — зайдёшь молодым, до конца доберёшься стариком — и ничего. И вдруг одним прекрасным днём глядим, а пробитый нами ход вовсе и
