Лицо Бестужева просияло. «Лесть должна быть грубой, и тогда только действенна она», – подумал князь. О батюшке молодого человека он слыхал только, что глуп горбатовский городничий и скуп непомерно.
– А вот и жена моя, княгиня Катерина Ивановна…
Катерина Ивановна, урожденная графиня Лаваль, была нехороша собой: невысокая, с неправильными, даже грубоватыми чертами лица, вздернутым носом в веснушках и большим ртом. Трубецкой знал, что она с первого взгляда поражала мужчин только своим безобразием: но те, кто имел возможность говорить с нею хотя бы полчаса, уходили навсегда покоренные. Катиш обладала не по-женски сильным умом и обаянием. Князь почти не имел от жены секретов, делал вместе с ней даже самые важные визиты, сугубо служебного характера.
– Здравствуйте, господа… – княгиня поклонилась гостям как старым знакомым.
Разговор шел о столичных новостях и слухах.
– Говорят, – сказал Трубецкой, – что государь планы строит от престола отказаться, частным человеком сделаться… В мистику ударился, под влияние Фотия попал.
– Фотий? Кто это?
– Сережа… совсем вы одичали тут, в провинции. – Трубецкой улыбнулся. – Монах один, на государя влияет сильно, с Аракчеевым коротко сошелся. Всё тайные общества ищет, государя пугает ими. Мы с тобою имя это еще долго слышать будем.
– Тайные общества ищет?
– Не беспокойся, не найдет… Во мне господин Дибич, Иван Иванович, души не чает. Ежели б не Дибич, не получил бы я должность сию и полномочия. Сведущ я обо всех происках партии фотиевой, к тому же все сие – политика пустая, до нас не относящаяся.
Трубецкой увидел, что Сергей поморщился.
– А каковы полномочия твои, князь?
Трубецкой весело рассмеялся и хлопнул его по плечу.
– Догадайся, милый… Прошу к столу, господа!
Обед был простой, домашний, без изысков. Дворецкий налил вина в бокалы – и удалился, сердито шевеля губами.
Сергей отставил от себя бокал.
– Что с тобою? Здоровье государя пить не будем… – Трубецкой заговорщицки подмигнул Сергею.
– Каковы же полномочия твои?
– Выпьем сначала… Здоровье жены моей, Катерины Ивановны!
Княгиня ласково улыбнулась и погладила мужа по руке. Трубецкой поднял бокал. «Шесть лет не видал его… – подумал Сергей, – Странный он стал, раньше веселый был…»
Сергей выпил и потупился; Бестужев же, до того сидевший молча, закашлялся.
– Что с вами, молодой человек?
– Верно, тайные общества искать станете? – спросил мальчишка, дерзко щурясь и пристально глядя Трубецкому в глаза.
– Стану. И преследовать со всею строгостью закона. Полномочия мои – генералу Эртелю помогать во всех начинаниях его.
– Но, князь… – Сергей встал и отложил салфетку в сторону.
– Садись, садись, не волнуйся, – Трубецкой и сам почувствовал, что сказал лишнего. – Я тот же, что и прежде был. Но ты ведь согласишься, что преступнику от преследователей лучше всего в полиции прятаться. Видел недавно сестру твою госпожу Бибикову, отца твоего видел, – он переменил разговор. – Кланяться тебе велели…
– Сядь, Сережа… – тихо сказал Бестужев и потянул Сергея за рукав.
Сергей сел, но разговор не клеился. Спустя час гости стали откланиваться.
– Отчего надобно ехать куда-то, господа? – спросил Трубецкой искательно. – Дом мой большой, места всем хватит. Комнаты вам отведу лучшие… там уютно и покойно будет вам.
– Да мы к себе… и вещи наши на квартире остались, – Мишель взял Сергея за руку, увлекая к двери.
– Зачем вы так с ними, князь? – спросила княгиня Катерина Ивановна, когда друзья вышли. – Вы разве не видите, с кем дело имеете?
Когда он бывала недовольна мужем, то обращалась к нему на вы. Впрочем, сие было большой редкостью.
– Не вижу… – Трубецкому не терпелось узнать мнение жены. – А ты что о сем скажешь, Каташа?
– Скажу, что оба они не от мира сего. За скромность их ручаться нельзя…
– Но подполковника я знаю почитай с… двенадцатого года, с братом его служили вместе, а после войны – и с ним самим. Репутация его всегда была безупречной. Верно, и тебе он знаком?
Катерина Ивановна кивнула.
– Виделись мы с ним у батюшки моего, сие давно было. А ручаться нельзя оттого именно, что репутация безупречна. К тому же, он весь во власти друга своего, которого вы, князь, совсем не знаете. Да и я в первый раз вижу его.
– Во власти? Но Бестужев – юнец, не нюхавший пороху…
– Вы не знаете людей, князь, – твердо повторила княгиня. – Сей юнец крепко держит друга вашего.
Трубецкой с удивлением посмотрел на жену. К ее уму он и сам никак не мог привыкнуть – несмотря даже на годы супружества.
Через несколько дней в Киев приехал Матвей. С ним Трубецкой был намного ближе, чем с Сергеем – дело под Бородином сблизили их навеки. И виделись они не так давно: из Питера Матвей уехал полгода как, а до того почти год жил в столице. Матвея князь ждал с нетерпением, желая с его помощью загладить неловкость встречи с Сергеем.
«Зачем я ему правду сказал?» – думал Трубецкой, вспоминая разговор в столовой. Князь знал за собою качество, коего не должно было быть в истинном тайном агенте: он бывал открыт с друзьями, и оттого часто преследовали его неприятности. Пять лет тому, уезжая в Англию по тайному делу, он – по приказу начальства – сообщал всем, что едет в Париж. Но одному из друзей своих князь проговорился о цели и месте поездки, даже письмо написал, и от того пошли разные толки. Доказать тогда никто ничего не смог, на службе это никак не отразилось. Но репутация, его, Трубецкого, репутация… С тех пор за глаза многие в свете называли его «шпионом».
Нынешняя ситуация была такого же свойства. И неловкость собственная была тем более досадна князю, что на Сергея имел он свои виды.
Впрочем, разговор с Матвеем обнадежил князя. Выслушав его покаянную речь, Матвей тяжело вздохнул:
– Эртелю помогать… так это и неплохо для нас. Ежели ты Сережу уговорить сумеешь от сумасбродства отказаться, объяснить, что опасно это… я тебе за сие буду вечно обязан.
– А кто этот Бестужев, с которым неразлучен брат твой?
Матвей смутился.
– Друг его. Сдается мне, что если б не Бестужев, давно бы я брата вытащил из пропасти. А мальчишка мало того, что вести себя в приличном обществе не умеет, еще и с Пестелем близок, ездит к нему, приезжает набитый идеями глупыми… И Сережу мучает ими. Сережа слаб и честолюбив…
– С Пестелем? Знаешь, кажется, я смогу помочь тебе. Ежели только ты объяснишь Сереже, что я не надзирать за ним в Киев приехал, а беду от него отвести.
Потом они с Матвеем долго вспоминали войну – Кульмское дело, как две семеновские роты были посланы выбивать французов из леса, при них же было только холодное оружие. Тогда все потеряли голову – только не князь, хладнокровно стоявший под пулями и коловший врагов своих шпагою.
На следующий день Сергей приехал к князю один. Протянув руку, сказал просто:
– Прости меня. Брат объяснил мне все. Будем по-прежнему друзьями.
Вечером все трое – Матвей и Сергей с Бестужевым – переселились в большой дом Трубецкого.
После переезда к Трубецкому, для Сергея наступили счастливые дни. Князь сделал то, о чем он мог только мечтать – собрал под одной крышей всех, кого он любил.
«Мне нет дела до должности его, – решил Сергей. – Все мы в службе государевой состоим, жалованье получаем, и на государя же умышляем. Князь друг мне и брату моему, остальное – не важно. К тому же он и вправду готов использовать власть свою во благо».
Только через неделю они впервые заговорили о деле. В тот день Матвей, вызванный экономом, спешно уехал в Хомутец, Миша был назначен в караул. Сергей хотел отвлечься от невеселых мыслей и оттого сам начал разговор:
– Пестель сказывал мне, что неудачею окончились переговоры ваши, брат мне писал о том же. В чем причина? Казалось мне, объединение было бы правильным…
– Совершенно согласен с тобою, друг мой… Но Пестель сам виноват, что не получилось объединения. Он требовал диктаторских полномочий и в союзе, и потом, в правительстве. Требовал, не слушая никаких возражений. Наши отказались с таким человеком дело иметь.
– Странно, право. Поль очень умен и осторожен… Зачем ему в диктаторы?
В гостиную тихо вошла княгиня, села в кресло. Трубецкой улыбнулся ей.
– Поль умен, конечно, с этим трудно спорить. Но есть вещи, которые недоступны уму, которые понимать сердцем надобно. Ведь так, Каташа?
Княгиня, улыбнувшись, кивнула.
– Так.
– Поль пишет мне, вчера получил… из Василькова, – Сергей вытащил из кармана измятую бумагу. – Он знает о твоем приезде, повидаться собирается, не знает только, что я здесь. Верно, скоро сюда пожалует.
– Ну что ж, тем лучше, – Трубецкой стиснул зубы. – Вот и поговорим… все вместе…
Пестель приехал в Киев в середине марта. В воздухе уже пахло весною, снег таял, началась распутица – и оттого недолгая прежде дорога заняла почти неделю. Тяжелая и медленная езда, сырость воздуха и неудобства на станциях измотали Пестеля, он чувствовал себя хуже, чем обычно. Боль, что была привычной спутницей его жизни, усилилась, нога распухла и с трудом влезала в сапог. Когда вдали замерцал, наконец, Киев, он не испытал привычной радости – одну тоску и усталость. В городе его ждали не развлечения и прогулки – а непростые переговоры с единомышленниками.
