Ответить на этот вопрос можно было только сходив на мыс Эванс.
Он же, хотя и виднелся в смутном далеке, был для нас, пока не замёрзнет море, так же недосягаем, как Новая Зеландия.
Капитан Скотт подумывает о том, чтобы попытаться выйти на отрог Эребуса, но с нашей стороны это почти невозможно — слишком густо он изрезан трещинами. Вот с другой стороны партия профессора Дейвида поднялась, не встретив на пути ни единой трещины. Капитан Скотт мужественно сносит все неудачи. Мы часто гуляем вместе, и он иногда заговаривает со мной о планах на следующий сезон. К своим потерям он относится очень философски и никого из нас ни в чём не винит».
На этом заканчивается та часть письма Боуэрса, которая посвящена происшедшему инциденту{81}. Крин впоследствии рассказывал мне, как он добирался до Барьера. Сначала он пошёл к Гэпу, выбирая самый безопасный путь по льду, но был вынужден вернуться и направиться к острову Уайт, перепрыгивая со льдины на льдину. «Я вёл себя очень шустро, говорил Крин. — Ещё бы! Вокруг меня в этот день кишмя кишели не только пингвины и тюлени, но и косатки».
У Крина была с собой лыжная палка, и
«она оказалась прекрасным подспорьем при переправе по льдинам. Наконец я оказался на льдине с бугорком, вроде той, на которой сидели вы.
Она очень близко подходила к Барьеру, даже касалась его, хотя только одним углом. Я, значит, выдолбил палкой в стенке Барьера углубление для упора ноги, поставил в него одну ногу, и, опираясь другой на льдину, палкой оттолкнулся от бугра и перепрыгнул на Барьер выше упора для ноги. Место было ужасное, но я подумал, что лучшего мне не найти.
Я пошёл прямо к Безопасному лагерю, но они меня оттуда, очевидно, заприметили, потому что Гран, да, кажется, именно Гран, на лыжах вышел навстречу. Скотт, Уилсон и Отс встретили меня задолго до лагеря. Я объяснил, что случилось. Скотт встревожился, но не произнёс ни единого слова упрёка, а велел Отсу пойти в дом, разжечь примус и накормить меня».
Следует рассказать поподробнее о поведении сотен китов, резвившихся в полосах открытой воды между обломками льда и оторвавшимися айсбергами. Большинство из них, безусловно, были косатки (Orca gladiator); они во множестве плавали туда-сюда, издавая рёв и с шумом выпуская воздух; время от времени они каким-то непостижимым образом высовывались из воды и заглядывали на льдину, опираясь передней частью огромного чёрно-жёлтого туловища о её край. Мы с пони притягивали их к себе, как магнит, и ясно было, что стоит кому-нибудь упасть в воду — и он будет вмиг сожран заживо.
Но я точно помню, что не все киты были косатки, я видел и бутылконосых дельфинов. Это особенно врезалось мне в память в один из наиболее драматических моментов того дня.
Мы продвигались очень медленно, иногда приходилось минут по двадцать выжидать, пока наша льдина коснётся осколка, дрейфующего в нужную сторону. Курс мы держали на видневшийся вдали участок морского льда, который, казалось нам, возвышается и постепенно переходит позади в Барьер. Но, приблизившись, мы убедились, что между облюбованным нами участком и Барьером тянется чёрная полоса. Это, решили мы, трещина на краю Барьера, смыкающаяся и расходящаяся в такт мощным волнам зыби, на которых прыгают вверх-вниз ледяные осколки; а раз трещина периодически закрывается, значит, мы сможем перевести через неё пони.
Мы приблизились к Барьеру и начали взбираться на окраинные неровные льдины и отколовшиеся небольшие айсберги.
Крина мы оставили с пони, а сами с Боуэрсом пошли на разведку и вскарабкались на ледяной холмик, через который надеялись попасть на Барьер.
Никогда не забуду того, что увидел тогда. Нас отделяла от Барьера полоса открытой воды ярдов в пятьдесят шириной, в которой вода бурлила, как в кипящем котле. У нас на глазах от Барьера откалывались айсберги. Они падали в воду и, сталкиваясь с другими айсбергами, разламывались надвое и крошились. Вода кишела косатками. В полынье между нашим пригорком и соседним айсбергом, занимавшей площадь небольшой комнаты, мы насчитали не меньше шести китов. Им было так тесно, что они могли лишь лежать без движения, высунув из воды морды. Так вот, насколько я помню, рыла у них были в форме бутылок. В это время наш холмик начал разваливаться на две половины, и мы поспешно ретировались вниз, на более прочные льдины.
В зоологической части отчёта об экспедиции «Дисковери» Уилсон утверждает, что окончательно не установлено, посещают ли бутылконосые дельфины (Hyperoodon rostrata) антарктические воды. Но поскольку до 48° ю. ш. они доходят, не исключено, что некоторые киты, виденные Уилсоном и другими членами экспедиции на кромке льдов, как последние и предполагали, действительно были бутылконосыми дельфинами. Я же, хотя и не особенно разбираюсь в китообразных, убеждён, что под нами, на расстоянии каких-нибудь 20 футов, лежали именно эти дельфины.
Как уже говорилось, после того как Скотт спас нас, мы поставили палатки не меньше чем в полумиле от твёрдого края Барьера. Всю ночь напролёт, точнее сказать, всё раннее утро косатки шумели у Барьера, а иногда, как нам казалось, чуть ли не под нашими палатками. Время от времени кто-нибудь выходил из палатки взглянуть, не разламывается ли Барьер дальше, но никаких видимых изменений не замечал; оставалось предположить, что прочный как будто лёд, на котором мы обосновались, изъеден изнутри трещинами, выбитыми могучим прибоем, и что вокруг нас имеются полыньи, скрытые снежными мостами, куда в поисках тюленей заходят киты.
На следующий день большая часть льда уплыла в море, косаток как будто тоже стало меньше. Тем не менее и тогда они нас поразили, на этот раз организованностью, которую проявили, возникнув целой стаей рядом с пони Боуэрса — Дядей Биллом, упавшим между двумя льдинами в воду. Мы изо всех сил старались вытянуть его на Барьер, и тут кто-то воскликнул: «Боже мой, гляньте на косаток!». За льдиной, на которой мы работали, в озерце талой воды двенадцать огромных косаток выстроились в шеренгу и уставились на нашу льдину. Тринадцатый — ни дать, ни взять капитан перед взводом солдат — находился перед ними. Мы повернулись в их сторону — и они, предводительствуемые своим вожаком, дружно, как один, погрузились под воду. Вот сейчас, решили мы, они атакуют нашу льдину. Уж не знаю, пытались они это сделать или нет, может быть пытались, но неудачно — льдина ведь была толщиной футов пятнадцать-шестнадцать, — во всяком случае, мы их больше не видели.
Стоит вспомнить ещё вот что. В среду утром нас разбудил в половине пятого утра крик Боуэрса, стоявшего в одних носках у палатки: «Черри, Крин, нас уносит в море!». На первый взгляд, положение и нам показалось совершенно безнадёжным.
«Безумство пытаться спасти лошадей и поклажу, когда у нас у самих один-единственный шанс спастись — немедленно броситься к Барьеру», — подумал я и высказался в этому духе.
«Ну, я всё-таки попытаюсь», — ответил Боуэрс. Возможно, это и было с его стороны донкихотством, но ведь он многого добился.
Не знаю другого человека, который с таким пренебрежением относился бы к опасностям.
Некоторые мои товарищи, наверное, вспоминают мыс Хат с тем особым чувством нежности, каким люди проникаются к местам, где испытали много радости и горя. На мысе Хат, кроме того, есть своя особенная атмосфера. Затрудняюсь сказать, что именно её порождает. Может быть, эстетичность окружающего мира — море, гигантские горы, замечательные сочетания весенних и осенних красок не могут не очаровать даже самых невпечатлительных людей; может быть, его таинственность — у самого порога Великий Барьер, днём невдалеке курится дымок Эребуса, ночью небо занавешивает полярное сияние; может быть, связанные с этим местом воспоминания: о старой хижине, старых опознавательных знаках, так хорошо известных тем, кто знает историю экспедиции «Дисковери»; о рейках, торчащих из снега, о ямах во льду — здесь брали лёд для снабжения корабля пресной водой, о кресте Винса. Сейчас к нему добавился ещё один крест — на вершине холма Обсервейшн{82}.
И всё же, когда мы впервые прибыли на мыс, хижина показалась нам достаточно неуютной. В ней уже несколько дней до нашего появления жили Уилсон, Мирз и Гран; из найденных старых кирпичей и решётки они соорудили открытый очаг посередине комнаты, топившийся ворванью. Но они не сделали отвода для дыма и сажи, и в результате в комнате мы не могли разглядеть даже ближайшего соседа, едва начав говорить, вы задыхались от кашля, страдали от сильной рези в глазах даже во сне. В наше отсутствие Аткинсон и Крин очистили пол ото льда, но пространство между потолком и крышей было забито синим льдом и потолок кое-где угрожающе просел. По комнате гулял ветер, и сказать, что в хижине было холодно, это ещё ничего не сказать.
