особенно яростным взглядом, стремительно подбирает мою сумку и без слов заносит ее в дом.
Дверь оставляет открытой. Для меня.
А я вдруг боюсь шагнуть следом. Кажется, что после этого точно все изменится. Страшно, потому что я не понимаю, в какую сторону. Лучшую? Или все же худшую?
«Неважно. Я здесь, чтобы помочь», – напоминаю себе и иду.
31
Хочу обнять его и дать капельку своей веры…
© Лиза Богданова
Когда я переступаю порог дома, Чарушин уже поднимается по лестнице. Прикрываю дверь и, не теряя больше времени на раздумья, быстро шагаю за ним. Не хочу отстать и потеряться. Стараюсь не сильно глазеть по сторонам, но на фотографиях, которыми увешаны стены по пути наверх, взгляд задерживается непроизвольно.
Узнаю в маленьком улыбчивом мальчике Артема. А еще… В реальность неожиданно врываются мои странные сны – солнце ослепляет, шум моря заполняет слух... Содрогаюсь и тихо вскрикиваю, когда Чарушин вдруг хватает меня за руку. Рвано вздыхаю и усиленно моргаю, пока зрение не проясняется. Задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Что? – шепчу, смущаясь под его пристальным взглядом.
– Ты чуть не свалилась с гребаной лестницы.
– Правда? – выдыхаю отрывисто. Очевидно, абсолютно неуместно реагирую. Артем еще сильнее хмурится. – Я очень волнуюсь, – признаюсь, чтобы хоть как-то оправдать свое странное поведение.
Чарушин с силой сжимает челюсти и, отводя взгляд куда-то поверх моей головы, сухо выдает:
– Не стоит.
Затаскивая меня наверх лестничной площадки, не особо деликатничает. И сразу же снова уходит вперед. Я иду следом, глядя уже исключительно себе под ноги. По пути пытаюсь понять, что значит его последняя фраза.
Не стоит волноваться, потому что все это бессмысленно? Или, все-таки, не из-за чего?
– Комната гостевая. Все чистое, – объявляет Чарушин тем же сухим тоном, едва мы оказываемся в красивой персиковой спальне. – Можешь оставаться, сколько захочешь, – это позволение проталкивает с некоторым раздражением.
Я вздыхаю и нервным движением прикладываю к джинсам липкие от пота ладони. Хочу обнять его и дать капельку своей веры в то, что все обязательно будет хорошо. Сказать, что я с ним и готова быть рядом всегда, если только это когда-нибудь станет для него такой же необходимостью.
Однако все, что успеваю произнести – это:
– Спасибо.
Артем пронизывает очередным жгучим взглядом и покидает комнату.
«Ладно…», – думаю я.
Позже еще будет время для разговоров.
Задерживаюсь в спальне только затем, чтобы пройти в ванную комнату и умыться. Сразу после этого, немного попетляв по коридорам, спускаюсь по той же лестнице на первый этаж. Фотографии больше разглядывать не рискую. Опрометью сбегаю вниз.
Кухню нахожу без проблем. Она приводит меня в восторг не только своими размерами и функциональностью, но и тем самым особенным уютом, который присущ всей территории Чарушиных. Ни на одной кухне до этого я еще не видела столько цветов. Они свисают в горшочках с потолка, занимают подоконники, специальные высокие стойки у стен и длинное овальное отверстие в центре огромного обеденного стола.
Набравшись храбрости, подхожу к холодильнику и, изучив его содержимое, выкладываю нужные продукты. Как ни странно, пока я занимаюсь готовкой, несмотря на мои ожидания, в кухне никто не появляется. Впрочем, за ее пределами тоже не было слышно, чтобы кто-то находился. Я успеваю отправить в духовку две пиццы и накрутить большое блюдо налистников с мясом, когда по всему дому разливается мелодичная трель дверного звонка.
Из гостиной доносятся шаги, и мое сердце, резко подскакивая, включается в сверхурочную работу. Каким-то образом чувствую, что это именно Артем. Естественно, что все мое тело моментально приходит в высшую степень волнения.
Мгновение спустя мои догадки подтверждаются непосредственно голосом Чарушина.
– Заходи уже, Тоха. На хрена вообще звонил?
– Не знаю… Как-то так… Не хотел, если что, беспокоить… – голос Шатохина звучит приглушенно не столько из-за отдаленности происходящего, сколько, кажется, что душат его эмоции. – Эм… Как Маринка? То есть, я хотел сказать… Как все девчонки? – интонации становятся живее по причине какой-то непонятной для меня нервозности.
Странно, что при упоминании сестер Чарушиных этот самоуверенный бахвалистый самец вдруг становится заикой. Невольно улыбаюсь и ловлю себя на мысли, что мне было бы интересно посмотреть на него в этот момент.
– Фигово, – тяжело выдыхает Артем. – Почти весь день в соплях. Только успокою вроде, полчаса не проходит, как по-новой заряжают.
– Ясно, – отзывается Даниил совсем тихо. – Чар, бро, уверен, что с мамой Таней все будет гуд.
– Да… – голос Чарушина срывается и глохнет. Слышу, как он прочищает горло. Мое сердце тотчас откликается болью. – Да, тоже так думаю. Но спасибо, что пришел.
– Бля, конечно, пришел. Как я мог не прийти? – вздох лучше всего выражает его собственные переживания. – Ночевать у вас останусь, ладно? – сразу за этим вопросом какой-то сдавленный звук следует и небольшая пауза. Голос еще чуть ниже садится: – Пожалуйста. Хочу быть здесь.
– Оставайся, конечно. Твоя комната всегда свободна.
– Спасибо, брат.
Хлопки, которые доносятся после этого, помогают мне четко представить, как они, в свойственной всем парням немножко небрежной манере, обнимаются.
Духовой шкаф издает три протяжных писка, оповещая об окончании режима. От неожиданности вздрагиваю и слегка теряюсь, забывая о том, что должна делать. В смятении несколько раз роняю полотенце. И, конечно же, упускаю тот момент, когда Артем заходит на кухню.
– Что ты тут делаешь? – рвется как-то чересчур резко мне прямо в макушку.
И я от неожиданности в который раз за вечер вскрикиваю.
– Боже, Артем… – тарабаню, оборачиваясь и отскакивая от него. – Готовлю, естественно. Разве непонятно? Что мне еще тут делать? – чащу на нервах задушенно.
– Лады, – выдает он не менее жестко. – Тогда другой вопрос: на хрена?
Мои щеки заливает жаром.
