Именно стыд перед собой удержал его и приказал не ерепениться, а следовать за компаньонкой туда, куда она ведет.
– Меня зовут Розина, - быстро говорила на ходу компаньонка. - Идем скорее, что ты плетешься? Жить будем в одной комнате. Там есть большой шкаф и умывальник. Два платья проклятая Туанета оставила, но чепцы забрала, тебе понадобятся чепцы, сейчас я дам тебе батист, ленты, ты быстренько сделаешь два - себе и мне, но не дормезы, а по новому образцу, только ленты положишь не слишком яркие, ну да что я тебя учу…
Чего-чего, а обычного скромного чепчика, который дамы носят в комнатах, Саша отродясь вблизи не видывал. Нянька, которая его воспитала, носила платок, завязывая его спереди на узел с торчащими концами; тетки, к которым его возили в гости, для приема родственников наряжались в парадные чепцы-карнеты; сестриц не имел; в университете тоже никто в чепчиках не хаживал…
Но спорить он не стал.
Поскольку они прибыли с парадного входа, Розина повела Сашу на антресоли, где жили слуги, через гостиные, поразившие его убранством. Особенно изумило количество стульев, стоящих вдоль стен и вокруг больших овальных столов. В самой большой гостиной места хватило бы для сотни человек, и посередке имелось место для танцев по меньшей мере на восемь пар торжественного менуэта.
– Ты когда-нибудь видела такие люстры? - спросила Розина.
Саша поднял голову - их оказалось пять штук, одна посередке, четыре по углам воображаемого квадрата, все одинаково трехъярусные. Сейчас свечи не горели - хватало света из трех окон, обрамленных красивыми золотистыми шторами.
– Ты не представляешь, Тереза, какие тут бывают кавалеры! Не будь дурочкой - и тебе тоже перепадет! Ну, что ты все время молчишь? Ты действительно скромница? Это тоже неплохо - многие любят скромниц!
Тут раздался дикий взвизг, и прямо Саше в лицо полетели бутылки.
Он отскочил, а Розина закричала так, как кричат пресловутые парижские торговки рыбой, если кто-то вздумает обидеть их товарку:
– Дурак, скотина, грязная задница, дерьмо! Ты не нашел себе другого места?!
Бутылки, не долетев до Саши, странным образом вернулись, все три, в руки к выскочившему из-за спинки стула человеку - тощему, длинному, черному и носатому, в расстегнутой рубахе, из-под которой на груди торчала густая черная шерсть до самого горла. И замелькали в его руках, подбиваемые вверх не только ладонями, но даже локтями.
Саша уставился на это диво - он пренебрегал ярмарочными увеселениями и едва ль не впервые видел такого ловкача, да еще и мохнатого.
– О-ля-ля, крошки! Спляшем? Тарантелла! - выкрикнул, а точнее - взвизгнул этот шут, подскакивая и презабавно вертя курчавой головой.
– Пусть с тобой черти в аду пляшут! - отвечала Розина. - Идем, Тереза, этот шут еще будет приставать к тебе со своими дурацкими нежностями! Хоть бы его вышвырнули отсюда туда, где подобрали!
Человеку, как видно, не было дела до ругани - продолжая подбрасывать свои три бутылки, он вскочил на стул.
– Я убью тебя! - закричала Розина. - Грязными башмаками - на атлас! Я пожалуюсь господину де Перрену!
– Какие башмаки, разве я посмел бы?!
Тут Саша увидел, что причудливый господин с удивительно скрипучим голосом скачет по мебели босиком.
– Сумасшедший! - Розина опять схватила Сашу за руку и повела через гостиную к незаметной двери. - Его держат в доме, как большую и вредную обезьяну, но это уже не смешно, это отвратительно, в Париже господин де Перрен себе бы такого не позволил, о, у него бывал весь Париж, вся знать, какого черта он все бросил и поехал в эту проклятую Москву?
Саша слушал и мотал на ус. Хотя и не все слова понимал.
– Хочешь орехов, детка? - спросил сумасшедший господин. - А ну, поди сюда!
Конечно же, Розина устремилась прочь, но он догнал и совершенно нелюбезно ухватил ее за нос, подергал - и, к огромному Сашиному удивлению, на пол, на дорогой наборный паркет, из носа посыпались орешки! И затрещали, разбегаясь!
– Угощайся, моя голубка! - с тем босоногий чудодей кинулся прочь, но Розина поспешила следом, крича:
– Мои серьги! Негодяй, дерьмо, верни мои серьги!
Саша попятился. Не могло того быть, чтобы злодей, вытрясая из Розинина носа орехи, той же рукой исхитрился снять с нее обе серьги, однако ж произошло! Дразня девицу, он обежал вокруг гостиной, потом кинул сережки на консоль, показал язык и ускакал.
Розина схватила их и вернулась к Саше.
– Держись от него подальше, Тереза, - сердито предупредила она. - И не бойся жаловаться господам на итальянскую обезьяну! Ее нужно держать взаперти и выпускать только когда соберутся гости…
Саша не понял туманной логики этих слов и пошел за Розиной дальше, уже не просторными парадными комнатами, а узкими коридорами, а потом такой же узкой лестницей - наверх. Наконец они оказались в тупичке. Розина большим ключом отворила дверь.
– Входи, вот тут, справа, твоя постель. Проклятая Туанета забрала покрывало! Ничего, мадам Луиза даст тебе денег на новое, если ей сегодня повезет и Бог пошлет хороших гостей.
Розина опустилась на колени и вытащила из-под кровати большую рабочую корзину с крышкой, взгромоздила ее на стол, стала добывать мешочки, моточки, сверточки.
– Вот! Не какой-нибудь бумажный, а самый доподлинный шелковый батист! Ты должна выглядеть достойно и кокетливо. Давай, скрои и приметай ленты…
Саша уставился на это богатство в ужасе. До сей поры он кроил лишь конверты из плотной бумаги для архаровской переписки.
Розина же стала быстро раздеваться. Она скинула свою коричневую накидочку и стала ловко распускать шнурованье на спине. Голубые банты, украшавшие корсаж, оказались завязанными навеки, и очень скоро платье сползло с плеч Розины, она выпростала руки и сдернула его с боков, а затем и вышла из него.
Саша впервые в жизни увидел, что у женщин под платьем. А был это фишбейновый корсет с небольшими фижмами. По летнему времени Розина не злоупотребила нижними юбками, на ней была одна, и та лишь закрывала колено.
Сняв корсет и приделанные к нему фижмы, Розина осталась в одной рубашонке с широким вырезом и рукавами по локоть.
– Как хорошо! - воскликнула она. - Так я лягу поспать, иначе вечером буду совсем нехороша собой, а ты, детка, займись чепцами. Главное, чтобы они вышли очень кокетливы и симпатичны…
Саша не совсем понимал, зачем среди бела дня укладываться в постель, но спорить не стал. Тем более, что в споре обнаружились бы несовершенство его французского языка и, возможно, подвел бы голос - сколько ж можно пищать?
Скинув туфельки, Розина забралась под одеяло, послала Саше воздушный поцелуйчик и повернулась к нему спиной.
И действительно заснула.
Саша подождал, прислушался, позвал Розину - она не ответила. Тогда он тихонько встал. Вот теперь можно было на цыпочках пройти по дому, все разглядеть, а главное - по виду из окон определить местоположение. Не может быть, чтобы рядом не нашлось ни одного церковного купола с крестом! А запомнить его приметы несложно, главное - себе самому их изложить словесно.
Из Розинина окна были видны далекие крыши, тесовые и даже соломенные, и, кажется, блеснула река. Саша вышел, спустился по лестнице и попал в тот самый узкий коридор, который, очевидно, огибал парадные помещения. Сделано это было для удобства - чтобы прислуге не носиться через гостиные, а возникать из стены и исчезать в стене, на манер благовоспитанных привидений. И именно для удобства гостей - а слугам было тут и темно, и тесно, особенно женскому полу в его широких юбках.
На Сашу фижм не нацепили по уважительной причине - их в чулане не сыскалось. Поэтому он шустро проскочил по коридору и свернул в другой, там уж пошел на цыпочках.
Другой коридор вывел к новой лестнице. Саше требовалось окно, глядевшее не в сторону реки, а куда-нибудь еще, и желательно, чтобы это окно было повыше. Он поднялся из второго в третье жилье и остановился - от лестницы расходились два коридора.
Тут он и услышал скрип за спиной.
Он обернулся, чтобы тот, кто вышел из дверей, не подумал, будто он здесь совсем чужой и собирается, натворив бед, удрать. Надо сказать обернуться стоило Саше немалых душевных усилий. Но когда он это сделал - громко ахнул!
В коридоре у открытой двери стоял мужчина, держа на руках женщину. Женщина эта, в бледном дезабилье, откинулась, как неживая, и Саша особо отметил свисающую руку. Мужчина же оказался знакомцем - это был давешний азиат.
Саша узнал его - но и он узнал Сашу.
Азиат попятился, попятился и Саша.
– Стой! - тихо велел азиат. - Ступай сюда…
Саша помотал головой и кинулся прочь.
Остановился он где-то наверху - там, где кончалась лестница. А кончалась она высоко - особняк, сдается был построен на французский лад, в три жилья и мансарду. Понимая, что азиат с женщиной на руках за ним не последует по крутым ступенькам, Саша затаился. И лишь полчаса спустя, молясь всем святым, осмелился спуститься в третье жилье.