– Конечно, господин. Но… не лучше ли просто послать письмо?
Аэций покачал головой.
– Не забывай, Аттила – варвар. Они не доверяют обещаниям, написанным на пергаменте. Поверь мне, навести мосты мы теперь сможем лишь посредством личных контактов. – Сжав Титу плечо, Аэций слабо улыбнулся. – Я надеюсь на тебя, мой мальчик. Однажды ты уже спас жизнь римскому полководцу. Теперь же от твоей встречи с Аттилой зависит судьба самого Рима.
* * *
– … и обещал приехать лично, ваше величество, как только урегулирует дела с визиготами, – закончил Тит. Затаив дыхание и чувствуя, как сбегает по шее струйка пота, он застыл в ожидании ответа Аттилы. Тот, приземистый, мощный мужчина с большой головой, в одеждах из шкур животных, сидел на стоявшем в другом конце приемного покоя королевского дворца деревянном троне, и за спокойствием его угадывались огромные резервы скрытой энергии. Монгольское лицо Аттилы осталось невозмутимым.
– Скажи своему хозяину, патрицию Флавию Аэцию, – произнес Аттила протяжно, глубоким голосом, – что я не желаю его видеть. Между нами все кончено. Я поверил ему, предоставив в его распоряжение цвет своей армии. И чем он отплатил мне? Умудрился потерять такое войско! Ты говоришь, он вернет мне долги. Как намеревается он возвращать мне шестьдесят тысяч воинов? Сея драконьи зубы? – Он горько рассмеялся. – Я думал, Аэций относится к тому редкому сорту римлян, для которых слово чести – не пустой звук. Теперь же я вижу, что обещания его ничего не стоят. В память о связывавшей нас когда-то дружбе я разрешаю его сыну Карпилиону, моему заложнику, вернуться с тобой. Иди же, римлянин, и скажи своему хозяину: если мы когда и встретимся, то как враги, а не друзья.
* * *
Когда Тит и Карпилион уехали, Аттила сел на коня и ускакал в безграничную степь: его душили злость и печаль. Злость – потому, что доверие его было предано, печаль – из-за того, что окончилась старая дружба, отношения, которыми он дорожил; и оба чувства – из-за потери десятков тысяч прекрасных воинов и крушения планов по строительству Великой Скифии. Будь они с Аэцием единственными игроками в этой игре, возможно, их дружба жила бы и поныне. Возможно. Но он должен держать ответ перед Советом, а подобного рода отношений старейшины теперь просто не поймут. Не сомневался Аттила и в том, что Бледа постарается извлечь из кризиса максимальную для себя пользу и сделает все возможное для того, чтобы подорвать позиции брата. Они и так уже не очень прочны, а когда до гуннов дойдет весть о случившемся в Толозе, последуют взаимные обвинения, Совет распадется на фракции и группировки, разногласия и разобщенность распространятся среди его народа, словно рак. Если только…
Аттила интуитивно почувствовал, что ему следовало предпринять. В этот критический момент его народу нужен, прежде всего, твердый и решительный вождь – и он, Аттила, им станет. Если он не может дать своим людям величие, то должен хотя бы обеспечить их тем, чего они жаждут больше всего. Золотом. А что является источником золота? Империя римлян.
Когда Аттила вернулся во дворец, в голове его роились десятки планов и идей. На которую из империй напасть: на Восток или на Запад? Пожалуй, Запад стоит пощадить – в память о дружбе с Аэцием. К тому же казна Западной империи пуста, на большей части ее территорий живут федераты-германцы, которые не платят налоги. Восток же богат сверх меры, города его многолюдны, церкви и соборы ломятся от сокровищ. Самое время начать подготовку к нападению на Восточную империю. Ее император, Феодосий II, слаб и нерешителен. Кроме того, Востоку придется сражаться на два фронта. У восточных своих границ он ведет войну с персами, а не занятые в этой кампании легионы ушли в Сицилию, помогать Западу возвращать занятую Гейзерихом Африку. Король вандалов, непримиримый враг Рима, уже присылал к Аттиле эмиссаров с предложениями вандало-гуннского союза, но Аттила, надеявшийся в то время установить хорошие отношения с римлянами, предложение это проигнорировал. Теперь такой альянс будет весьма кстати, решил король гуннов и послал за Орестом, своим молодым нотарием-римлянином [41] .
Пока Аттила дожидался Ореста, на память ему пришли слова, которыми Ву-Цзы описал вторую часть своего видения: «А вот осел преследует второго орла и ранит еще до того, как тот успевает взлететь». Как и раньше, когда он посылал гуннов на помощь Аэцию, смысл пророчества стал ему ясен. Диким ослом степей были гунны, вторым орлом – Второй Рим: гуннам следовало напасть на Восточную империю. Предсказание пророка – не более чем совпадение, попытался убедить себя Аттила, но так и не смог избавиться от дурного предчувствия.
...
«…Вот так Фортуна, еще недавно улыбавшаяся Аэцию [писал Тит, возобновляя свой рассказ], закрутила колесо против полководца. В мгновение ока все его завоевания оказались под угрозой. Галлии вновь грозит опасность: визиготы не сломались, а, набравшись сил и амбиций, устремили свой взор в сторону Провинции; на северо-восток посягают франки.
Катастрофически не хватает денег: наличные нужны на выплату жалованья солдатам, пополнение запасов провианта, оружие и обмундирование. Действующая римская армия по-прежнему является противником, ни в чем не уступающим врагам империи, но месяцами не получая денежного довольствия, солдаты все чаще не видят необходимости сражаться за Рим. А казна пуста. Африка, некогда главная жемчужина имперской короны, чье зерно и подати наполняли как живот Рима, так и его денежные сундуки, безвозвратно утеряна (хотя на Сицилии сейчас готовится объединенная западно-восточная экспедиция, перед которой ставится цель вернуть империи самую богатую ее провинцию).
Серьезно ударило по полководцу массовое истребление гуннов в Толозе. Безрассудное поведение Литория стоило ему жизни, а Аэцию – дружбы и поддержки Аттилы, давнишнего и наиболее влиятельного его союзника. Без помощи гуннов Запад вряд ли справится со своими врагами. А что, если Аттила пойдет против нас?..
Лишь один солнечный луч пробивается сквозь сгустившиеся тучи: Аэций и Теодорид, король визиготов и сын великого Алариха, примирились. Когда, после возвращения Аэция из Италии в Галлию, римская и готская армии сошлись лицом к лицу, два полководца решили, что кровавая схватка, исход которой вряд ли кто-либо смог предсказать, не представляет интереса ни для одной из сторон. Обозначенные Авитом условия мирного соглашения устроили как готов, так и римлян.
Бонифаций и Литорий вполне могут стать для Аэция карающей Немезидой. Не обрати он во врага первого и не доверься второму, Африка и Галлия, чьи судьбы, возможно, решат жребий Запада, и сейчас, наверное, оставались бы в составе империи, которой бы ничто не угрожало».
Глава 29
Легкие и подвижные, они [гунны] вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. […] Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.
Аммиан Марцеллин. Деяния. 395 г.
Декурионы, собравшиеся на экстренное собрание городского совета в базилике Сирмия, могущественного иллирийского города, где размещался штаб первого Валентиниана во время его кампаний против германцев и где великий Феодосий был провозглашен императором, пребывали в предпаническом состоянии. Когда все расселись по своим местам и обменялись надлежащими приветствиями, на трибуну поднялся председатель, добродушный круглолицый мужчина, который тут же был атакован валом вопросов: «Правда ли, что гунны захватили Сингидун и направляются в нашу сторону?.. Что делает армия?.. Где были limitanei ?».
Подняв руки, президент призвал декурионов к порядку, и мало-помалу в огромном зале воцарилась тишина.
– С сожалением должен признать, господа, – заявил он успокаивающим тоном, – что Сингидун действительно пал. – Но произошло то, – продолжал он, когда поднявшийся гам утих, – исключительно по вине самих сингидунцев. Мало того, что гунны застали жителей Сингидуна врасплох, так последние даже и не подумали о том, чтобы как-то попытаться договориться с врагом. Мы, в Сирмии, находимся, по сравнению с ними, в гораздо лучшей позиции. Наши стены, крепчайшие в Иллирии, практически неприступны. У нас превосходная система оповещения и десятки наблюдательных пунктов. На случай же, если гунны придут сюда, предлагаю наделить нескольких членов нашего внутреннего комитета, principales , полномочиями вести переговоры с гуннскими вождями. Все мы знаем, как сильно они любят золото. Если мы задарим их ценными подарками и пообещаем щедрые субсидии в дальнейшем, думаю, они оставят Сирмий в покое.
