1938 г. и доставлен в УНКВД ДВК (Дальневосточного края
. – Н.Ч.) к капитану госбезопасности Хорошилкину.
Последний мне предложил написать заявление о моей преступной деятельности. Я ответил, что никакой преступной деятельности я не совершал. Хорошилкин мне сказал, что виновен я или не виновен, его это не интересует и что ему нужны лишь мои показания. Не считая себя совершенно ни в чем виновным, я отказался давать какие-либо показания, в результате чего меня держали на «конвейере» дней восемь, причем спать не разрешали. Не выдержав таких условий, я вынужден был написать заявление на имя Ежова о принадлежности меня к троцкистской организации. Следователь Стрижков (помощник Хорошилкина) принял это заявление. Получив это заявление, Хорошилкин мне сказал, что я троцкистом быть не мог, т. к. беспартийный и что я являюсь членом РОВСа, предложил мне переписать заявление.
Когда я ответил, что я даже не знаю, что такое РОВС, Хорошилкин дал мне разработку по РОВСу и предложил ознакомиться с этой разработкой. Ознакомившись с разработкой, я переписал заявление и отметил, что я являюсь членом РОВС, что на протяжении нахождения меня в рядах РККА я занимался вредительством и шпионажем, а также диверсионной деятельностью.
После этого Стрижков дал схему моих показаний, назвал ряд фамилий, которые якобы также находились в РОВСе, предложил вербовщика выбрать самому и написать собственные показания. Я это выполнил, указав вербовщиком умершего, кажется, в 1932 г. преподавателя военной академии Соллогуб.
После этого заявления мне сказал Стрижков, что на ближайшей сессии Военной коллегии меня расстреляют.
До июля месяца 1938 г. меня не вызывали и я содержался в спецкорпусе.
В июле месяце 1938 г. меня вызвал на допрос приехавший из Москвы вместе с Фриновским лейтенант госбезопасности Бриннер, которому я заявил, что показания мои ложны, что я членом РОВС никогда не состоял. Однако Бриннер посадил меня в карцер. На последующих вызовах Бриннер предложил мне два выхода – или просто расстрел, если я напишу показания, или расстрел с предварительными моральными и физическими истязаниями. Я решил писать все, что скажут. Написал собственноручные показания под диктовку Бриннера. Причем я написал, что вредил, находясь в штабе ОКДВА, написал неправдоподобно, это надо было проверить, однако следствие приняло это за правдоподобный факт. Например, я написал, что при составлении оперативного плана в целях ослабления фронта, в целях верного поражения ОКДВА, в плане я «размазал» войска. Между тем на решающем, Приморском, направлении из 13 войсковых соединений планом было назначено действовать 9 соединениям в узкой полосе главного удара.
Второй факт. Я написал, будто бы я вредил в постройке укрепрайонов ОКДВА, когда как я прибыл в 1936 г. в ОКДВА и в это время прошло уже два года со времени постройки укрепрайонов. Другие факты аналогичного порядка и следствием они не проверены.
На основе моих собственноручных показаний Бриннер составил протокол допроса и я этот протокол допроса подписал. На этом было закончено следствие.
В январе месяце 1939 г. меня вызвал Стрижков и предложил ознакомиться с делом. С делом знакомиться я отказался, подписал какую-то бумагу, видимо, протокол об окончании следствия, но я даже не интересовался, т. к. был готов к расстрелу.
В том же месяце я написал заявление на имя начальника УНКВД ДВК, в котором отказался от своих показаний, написал, что «указанных в моем протоколе допроса лиц, как членов РОВС, не знаю, так как я сам членом РОВС не был». 9 марта 1939 г. по этому заявлению меня вызвал Стрижков и заявил мне: «Плевать мы хотели на ваши заявления, мы сделаем с вами, что хотим и никакие заявления вам не помогут». Здесь же Стрижков стал настаивать на подтверждении своих показаний, которые я делал ранее. Я от ранее данных показаний отказался и просил вызвать военного прокурора. Стрижков отказал сообщить о моей просьбе военному прокурору.
С марта месяца 1939 г. меня больше не вызывали.
Виновным себя я совершенно ни в чем не признаю. Прошу настоящий протокол допроса направить в дополнение к делу по обвинению меня.
Добавляю, что лишь в декабре месяце 1939 г. я имел возможность написать заявление военному прокурору 2-й ОКА. Показания с моих слов записаны верно, мне прочитаны, в чем я и расписываюсь.
Допрос закончен в 12.00.
Допросил: Пом(ощник) военного прокурора 2 ОКА
военный юрист 3-го ранга (Ситников)» [9].
Богомягков С.Н. был 12 февраля 1941 г. этапирован из Хабаровска в Москву, где следствие было продолжено и его срок продлевался несколько раз. Из Бутырской тюрьмы в апреле 1941 г. С.Н. Богомягков снова обратился с заявлением в Главную военную прокуратуру. Возможно, это заявление только ускорило появление обновленного обвинительного заключения по делу С.Н. Богомягкова.
«УТВЕРЖДАЮ»
Начальник 3 Управления НКО СССР
майор гос. безопасности (Михеев)
17 мая 1941 г.
«УТВЕРЖДАЮ»
Гл. военный прокурор КА
диввоенюрист (Носов)
24/V-41 г.
Богомягкова предать суду ВК Верхсуда СССР по ст. ст. 58—1 «б», 58—8 и 58–11 УК РСФСР».
ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
по делу № 11954 по обвинению
Богомягкова Степана Николаевича
в совершении преступлений, предусмотренных
ст. ст. 58—1 «б», 8, 11 УК РСФСР
Богомягков С.Н. арестован 16.2.1938 г. (так в документе. – Н.Ч.) особым отделом ОКДВА, как участник «РОВС» и японский шпион.
Следствием установлено, что Богомягков был послан на Дальний Восток центром «РОВС» для проведения контрреволюционной работы. На Дальнем Востоке Богомягков возглавил «РОВС» овскую организацию, связался с местными участниками «РОВС» и других контрреволюционных организаций. Вместе с ними проводил пораженческую работу в ОКДВА, передавал японской разведке секретные сведения о Красной Армии.
Арестованный активный участник «РОВС» на Дальнем Востоке Вишневецкий о Богомягкове показал:
«…Организатором и руководителем «РОВС» в ОКДВА и на Дальнем Востоке являлся инспектор по строительству бригадный инженер (так в документе. – Н.Ч.) Свиньин – бывший полковник царской армии и служивший в армии Колчака генералом для поручений.
Кроме него, в состав руководящей группы «РОВС» в ОКДВА входили: бывший начальник штаба ОКДВА комкор Богомягков, присланный из Москвы для усиления организации «РОВС» на ДВК и являвшийся руководителем организации «РОВС» в штабе ОКДВА. Руководствуясь установками Харбинского и Токийского центров «РОВС», которые передавались Свиньину и Богомягкову лично через меня, наша организация главным образом подготовляла измену в частях ОКДВА и готовила крупные диверсионные акты к началу войны… Связь с руководством «РОВС» в Харбине проходила лично через меня. Я получал материалы от Богомягкова и отправлял их в адрес резидента Разведуправления РККА в Харбине…»
(Т. 2, л. д. 41)
Другой участник «РОВС» – Свиньин, бывший инспектор по строительству ОКДВА, также показал, что Богомягков являлся руководителем «РОВС» в ОКДВА.
«…В 1936 г. …Богомягков прибыл на Дальний Восток и возглавил «РОВС» овскую организацию в ОКДВА… Богомягкова я подробно информировал о проводимой нашей «РОВС» овской организацией подрывной работе
