— Вставай, котенок, пожарная тревога.
— Это учебная. Или кто-то покурил, — сонно говорит она.
— Вряд ли. Все замки размагнитились. Идем, одевайся и бери документы.
К счастью, она немного отошла и, хоть отчаянно зевает и бурчит себе под нос, собирается быстро. Вскоре оказывается, что я прав: из дальнего крыла валит густой черный дым. На парковке внизу собралась целая толпа сонных постояльцев. Сотрудники отеля спешно выводят недоверчивых и успокаивают истерично орущих «дайте мне забрать свои вещи!» девиц, судя по разрисованным лицам, праздновавших девичник.
Я грею Аврору, обнимая ее за плечи и кутая в свою куртку. Не знаю, почему мы все еще стоим и смотрим на наш отель, хотя можем сесть в машину и умчаться отсюда в любую точку планеты.
Когда из окон начинает вырываться пламя, Аврора едва заметно вздрагивает.
— Думаешь, это случайность? — спрашивает она.
— Не знаю. Там наш Валюша нигде рядом не бегает?
Мы не сводим глаз с пылающего здания. Звуки пожарных сирен доносятся приглушенно, словно сквозь толщу воды. Готов поклясться, мы с Авророй думаем об одном и том же.
Теперь выбор отеля Рогачевым имеет смысл.
Вместе с ним в пепел превращается наше прошлое.
Эпилог
— Аврора, ты — самая скучная девушка на свете! — Леся отрывается, как в последний раз.
В ней столько энергии, что хватит на все освещение в клубе. А еще, помимо энергии, в ней четыре стакана виски с колой, и я немного завидую. На трезвую голову шум, биты, толпы и мигающий свет совсем не заходят.
— Может, выпьешь?
— Нет. У меня так болел вчера желудок, что еще неделю я буду есть исключительно овсянку. Я, наверное, пойду домой.
— Уверена? Хочешь, я предупрежу мужа, что переночую у тебя? Посмотрим ужастики, поплаваем в ночи.
— Нет. Давай лучше утром сходим погулять.
— Только возьми водителя! Я серьезно, Островская, не ходи пешком! Мы в курортном городе, но никто не знает, кто тут еще отдыхает.
Несмотря на то, что очень хочется пройтись, я действительно собираюсь взять водителя. До виллы, где я снимаю апартаменты, всего ничего, три минуты пешком, но жизнь научила не рисковать. К тому же ночь выдалась душная, а мне от голода слегка нехорошо.
Не знаю, какое из блюд кипрского ресторанчика так не зашло моему желудку, но точно знаю, что больше никогда не буду объедаться. Девчонки вытащили в клуб, но все меню оказалось или острым или жирным, и я весь вечер цедила негазированную воду. А теперь чувствовала, что готова сожрать быка. Но перекушу лишь овсянкой.
Хотя не только больной желудок — причина тоскливого настроения.
Мы ехали на цветочный фестиваль с мыслями, что отдохнем, расслабимся, повеселимся и заодно пропиарим салон — эфиры, сториз и видео из солнечного Кипра хорошо раскручивали аккаунты в соцсетях. Но я не думала, что будет так тоскливо без Островского.
Порой мне казалось, это его новая попытка доказать мне, что есть жизнь без него. И что я могу быть счастлива и довольна жизнью вдали от Виктора. Хреновая, надо сказать, попытка, но признаться в том, что мне грустно, хочется домой и на ручки, не давала проклятая гордость.
Я же взрослая женщина с работой. Я не должна ныть, как маленький ребенок. Это рабочая поездка, и нельзя провести всю жизнь привязанной к мужу.
Все еще бывшему, кстати.
Мы все живем рядом, но на расстоянии. Олеся с мужем и ребенком снимают дом через дорогу, Лиана и Андрей в городе, им нужен дом вблизи фотостудии. А я арендую апартаменты на вилле, и до сих пор со мной жили милые девчонки, праздновавшие поступление. Однако утром они уехали, и я возвращаюсь в пустой дом. Олеся уже строит планы посиделок, но то будет завтра, а сегодня мне предстоит унылая ночь в компании овсянки и сериала, потому что сна нет ни в одном глазу.
Я прощаюсь с водителем, отпуская его до завтрашнего вечера, раньше я все равно никуда не выберусь, разве что до обеда пройдусь с Лесей по пляжу. А потом захожу в дом и, не включая свет, бросаю ключи на трюмо.
Краем уха я слышу шорох, но прежде, чем успеваю испугаться, чья-то рука зажимает мне рот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сердце уходит в пятки. Дыхание перехватывает от нахлынувшей паники, а потом…
Потом в нос ударяет знакомый запах цитрусов, табака и свежести. И шеи касаются горячие губы, добавляя в коктейль из адреналина и страха предательское возбуждение.
— Ты с ума сошел?! — Я пытаюсь вырваться, но у Виктора стальная хватка. — Я едва не умерла от страха! Не мог позвонить?! Зачем так пугать?!
Его бархатистый голос вызывает мурашки по всему телу.
— Потому что я знаю, что тебе так нравится.
Он вжимает меня в стену, проводя ладонью по задней поверхности бедра, поднимаясь к подолу платья. И, черт возьми, он прав.
Адреналин вкупе с возбуждением — как наркотик. Неправильное, пугающее сочетание, но безумно притягательное.
— В дом могут приехать новые жильцы… — Язык ворочается с трудом, меня уже бьет дрожь от предвкушения, когда грубые пальцы прикасаются к ноющему и набухшему клитору.
— Не могут, — отрезает Островский. — Я снял все апартаменты на этой вилле. И знаешь, что, котенок?
Его дыхание щекочет ухо.
— Я собираюсь трахнуть тебя сначала здесь, а потом в бассейне. И мне совершенно плевать, что ты на этот счет думаешь.
Я уже не способна ни о чем думать, я только упираюсь в холодную стену ладонями, когда муж входит в меня. На удивление это удается ему легко, хотя я не успела толком отойти от шока и возбудиться. Внизу разливается странное, совершенно новое тепло, его приносят влажные пальцы, продолжающие мучительную ласку. С губ срывается протяжный стон.
— Нравится новая смазка? Я знал, что ты оценишь.
В нарочитой грубости заводит именно это: ее запретность, неправильность.
Островский наматывает мои волосы на кулак, чтобы заставить выгнуться, и я послушно подаюсь навстречу сильным толчкам внутри себя.
Я знаю, что он не причинит мне боль, и отдаюсь расслабляясь. Из головы улетучиваются все мысли, кроме одной.
Я хочу кончить.
Закрываю глаза, опускаясь грудью на столик, прогибаясь в пояснице, чтобы получилось глубже, чувствительнее. Под руку попадаются небрежно брошенные ключи. Металлические зубчики больно впиваются в ладонь, но ни одна боль не сравнится с накрывающим в следующую секунду удовольствием.
Наша игра — не про секс и адреналин.
Она всегда нечто большее, чем жесткий секс. Она про доверие.
Он никогда не возьмет меня, если не будет уверен, что мне это нужно. Никогда не забудет про смазку. Никогда не оставит без нежности после.
А я никогда не испугаюсь и не допущу мысль, что Виктор причинит мне боль.
Маленький странный ритуал. Очень возбуждающий.
И после все надуманные печали кажутся не такими уж и унылыми. С ним я могу бродить по городку в ночи, любуясь звездами и вслушиваясь в мягкие волны, набегающие на песок. Могу сидеть на пирсе в ожидании рассвета и делиться бедами. О том, как болел живот, как грустно мне было, чему я научилась и что обязательно должен попробовать здесь.
— Как же твоя работа? — спрашиваю я.
— Да ну ее. Надоело. Я нанял директора. Пора бизнесу съезжать от папки и барахтаться самостоятельно. Если без меня там ничего не работает, в задницу такой бизнес, котенок. Я решил посвятить время тебе. Тем более, что ты совсем отбилась от рук.
- Я отбилась?! С чего это?!
— А кто третий день сидит на овсянке? Быстро с утра за тестом на беременность, а потом к врачу!
— Причем здесь беременность, Островский? У меня болит ЖЕЛУДОК. А не тошнит и не тянет на солененькое.
— Во-первых, это стереотипы. А во-вторых, мы столько трахаемся не предохраняясь, что даже если ты сломаешь ногу, я все равно принесу тебе тест. Он у тебя должен быть каждую неделю, перед воскресным завтраком.
Задумавшись, я лезу в календарь в телефоне, и понимаю, что у меня и впрямь задержка.
