Моника вихрем влетела в вестибюль, снова поднялась на второй этаж в то крыло дома, где была расположена комната Генриха, и, не колеблясь, постучала в дверь.
- Что с нами, Моника? На вас лица нет, а руки, как две ледышки.
Генрих тоже побледнел, увидав девушку в таком состоянии. Моника, не отвечая, упала на стул. Горячие ладони Генриха сжимали ее холодные пальцы. Они казались такими надежными, эти крепкие руки. Довериться ему, сказать всю правду, он должен помочь ей спасти Людвину!
- Генрих, то, что вы сейчас услышите, я, возможно, не имею права вам говорить. Но я в безвыходном положении. Арестовали кузину, которую вы видели в Бонвиле. Тут, на вокзале. Она ехала к нам... ко мне. Каждую минуту могут арестовать и меня. Не спрашивайте почему и как! Если б это была моя тайна, я бы ее вам доверила. Но я не могу ничего сказать. Что мне делать? Может быть, вы мне поможете?
Генрих так сжал пальцы девушки, что она чуть не вскрикнула.
- Я сделаю все возможное, Моника. И не буду вас ни о чем спрашивать. Кроме того, что поможет мне сориентироваться в этом деле. Но... в чем может заподозрить гестапо вас?
- Бонвиль, встреча с кузиной, если они узнали о моей поездке.
- О поездке они знают. Но я убедил Миллера, что вы ездили на свидание со мной, и он, кажется, поверил. Простите мне это признание. Но Миллер связывал вашу поездку и нападение маки на эшелон с оружием, и я должен...
Моника густо покраснела.
- Я вас понимаю. Спасибо, Генрих! В случае чего я могу сказать, что остановилась у вас?
- Безусловно. Но в тот момент, когда Курт передавал мне разговор с Фельднером, вас в номере не было. Запомните?... А теперь, что касается кузины... Она может вас скомпрометировать?
- Уже одно то, что она ехала ко мне...
- Так, понимаю... Имя вашей кузины?
- Я не знаю, под каким она сюда приехала, но зовут ее...- Моника с минуту колебалась,- я вам доверяю, Генрих, ее настоящее имя Людвина Декок. Но если она назвалась иначе, вы должны забыть это имя.
- Можно сослаться на то, что из симпатии к хозяйке гостиницы я заинтересовался судьбой ее родственницы?
- Нет, Людвина нам не родственница.
- Это осложняет дело. Но я все-таки постараюсь разузнать. Хотя не уверен, что мне это удастся.
- Боже, неужели она погибнет и нет ни малейшей надежды на спасение? простонала Моника. - Если бы дело касалось только меня, я сама пошла бы в гестапо и настаивала, требовала...
- Вы этого не сделаете, Моника! Условимся так: идите к себе и ждите. Абсолютно никуда не выходите, даже и ресторан. Я попробую разузнать, насколько серьезные обвинения против Людвины Декок, и немедленно оповещу вас. Но запаситесь терпением, с Миллером мне надо встретиться в более или менее интимной обстановке, а сделать это можно будет лишь вечером. Договорились?
Моника в знак согласия кивнула головой и молча протянула маленькую, чуть шершавую руку. Генрих наклонился и прижался к ней щекой.
- Я сделаю все возможное и даже невозможное, только чтобы эти пальчики не дрожали от волнения! - прошептал он.
Когда Моника ушла, Генрих позвал Курта и приказал ему заказать мадам Тарваль шесть бутылок коньяку, лимонов, сахару и все это отнести в машину.
- Куда поедем, герр обер-лейтенант?
- Поеду я один. А сейчас немного посплю - мне что-то нездоровится. Не буди до восьми, если не произойдет ничего из ряда вон выходящего. Когда я уеду, можешь идти к себе в казарму, я вернусь поздно.
- Будет выполнено!
Генрих лег спать, надеясь, что к вечеру голова его прояснится, но заснуть не мог. Тревога за Монику и сомнения отгоняли сон.
"Имею ли я право браться за это дело?"- снова и снова, в который уже раз, спрашивал он себя.
После взрыва в Бонвиле Гольдринга предупредили, что он не должен подвергать себя риску. Выходит, он сейчас собирается нарушить приказ? Но разве дело только в приказе? Ведь он и сам хорошо знает: чем дольше его не раскроют, тем больше он сможет сделать для родины, значительно больше, чем кто-либо другой, - ведь барону фон Гольдрингу доверяют вполне. Он может пойти на риск лишь в крайнем случае. Но молча наблюдать, как опасность нависает над головами честных людей! Ведь если Людвина не выдержит и сознается, что ехала к Монике... к той самой Монике, о которой у Миллера уже возникли подозрения...
Генрих чувствует, как он весь холодеет при мысли, что девушка может попасть в когти к гестаповцам. Нет, он этого не может допустить! Тем более, что сам затянул ее в эту петлю. Не скажи он ей про этот поезд с оружием, она бы не поехала в Бонвиль, не встретилась с кузиной и теперь все было бы хорошо. Но ведь он хотел, чтобы оружие не попало к месту назначения, и лишь через Монику мог предупредить маки. А если так...
Генрих вскочил с кровати. Да! Как же он не подумал об этом сразу! Единственный источник, откуда Моника могла узнать о поезде, он, Генрих фон Гольдринг! Сразу же после ареста Моники ему придется давать официальные показания, и тогда он будет лишен доверия, ко всем его поступкам начнут приглядываться внимательнее. И провал его как разведчика неминуем.
Может быть, впервые в жизни Генрих обрадовался, что опасность грозит и ему самому. Итак, он должен вмешаться, пока не поздно, должен, пока не поздно, спасти Людвину Декок! Когда Курт ровно в восемь постучал в дверь, Генрих уже был в полной форме, словно собрался на банкет.
Удостоверившись, что бутылки с коньяком в машине, он сел за руль и через несколько минут въезжал во двор резиденции Миллера. Часовые припустили машииу, даже не спросив пропуска - они хорошо знали, что обер-лейтенант Гольдринг здесь - свой человек.
Миллер был в кабинете не один - напротив него сидел молодой очень красивый офицер в форме лейтенанта.
- Знакомьтесь, дорогой Генрих, мой заместитель, лейтенант Заугель. Вернулся из отпуска. Я говорил вам о нем.
- И, должен добавить, очень много хорошего. Очень жалею, что до сих пор не имел возможности с вами встретиться, герр Заугель.
Щеки лейтенанта, окрашенные нежным румянцем, зарделись, как у девушки. Со своими золотыми вьющимися волосами, большими голубыми глазами и детским пухлым ртом он вообще больше походил на девушку. Лишь подбородок лейтенанта, заостренный и чересчур удлиненный, нарушал общую гармонию черт и делал лицо, невзирая на красоту, неприятным.
- Какой счастливый случай привел к нам такого дорогого гостя? воскликнул Миллер, двумя руками пожимая руку Генриха. - Нет, действительно, что навело вас на счастливую мысль заглянуть сюда?
- Я привык видеться с друзьями каждый день, в крайнем случае через день, но сегодня третий, как я не встречаю вас даже в казино во время обеда. Итак, мой приезд объясняется лишь вашим невниманием к моей особе.
- Милый барон, вы меня обижаете! Вы знаете, как я к вам отношусь. Но сейчас столько работы! Просто совершенно одеревенел, нет времени даже пройтись.
- Это намек, что я и сейчас помешал вам?- на лице Генриха было написано явное разочарование.- А я надеялся, что мы посидим, поболтаем, и даже захватил с собой несколько бутылок коньяка.
- Барон, дорогой! Неужели я бы прямо не сказал? Ведь, мы друзья, а между друзьями церемонии излишни. Герр Заугель, заприте, пожалуйста, дверь и прикажите меня не беспокоить. А где же эти волшебные бутылки?
- Они в машине. Прикажите принести их сюда и пусть захватят пакеты с лимонами и сахаром.
- Какая предусмотрительность! Сейчас поручу адъютанту... хотя нет, получится неудобно. Герр Заугель, не в службу, а в дружбу, притащте все сами в мою комнату. А я пока все приготовлю. Генрих, пожалуйста, проходите сюда!
Миллер открыл дверь в смежную комнату, служившую ему и спальней и столовой в те дни, когда он задерживался в гестапо. Кроме широкого дивана, здесь стояли небольшой стол и буфет.
- Обойдемся без услуг денщика, так будет интимнее,- говорил Миллер, расставляя рюмки и тарелочки.
- Это хорошо, что не будет посторонних, сегодня, кажется, и я напьюсь. Такое настроение, что хоть волком вой.
- Что и говорить, веселого мало...
- Заслали нас в такую глушь! Ни развлечений, ни веселья! - пожаловался Генрих.
Миллер двусмысленно улыбнулся.
- А как же мадемуазель Моника? Уже надоела?
- То-то и оно, что не успела надоесть! Как всякая порядочная девушка, она смотрит на наши отношения очень серьезно, значительно серьезнее, чем я хотел бы. С ней без прелюдии - воздыханий там всяких - не обойдешься. А я не хочу привлекать внимание откровенным ухаживанием! Вы, возможно, не знаете, но у меня есть невеста, с которой мы в ближайшее время должны обменяться кольцами
Вошел Заугель и поставил на стол бутылки. Миллер отудовольствия причмокнул.
- Тогда первый тост за вашу невесту! Но, Генрих, кто она, эта будущая баронесса?
- Лорхен Бертгольд!
- Дочь генерал майора Бертгольда? - переспросил Заугель.- Прекрасная партия! - голубые глаза лейтенанта сияли, словно он сам должен был обручиться с дочкой Бертгольда.
