- Монтефлер? Вам пишут из Монтефлера? Так это надо понимать, Ганс?
- Я бы не сказал, что в это городе живет ваш друг!
- Можно прочесть? Если, конечно, это не очень длинно.
- Всего полстранички...
Пожав плечами, Генрих вытащил из конверта сложенный вчетверо листок и, развернув его, прежде всего взглянул на подпись. Но письмо было анонимное. Неизвестный корреспондент более или менее точно передавал обстановку перехода Гольдринга к немецким войскам и высказывал предположение, что именно он передал русскому командованию план операции "Железный кулак", а возможно, и операции "Зеленая прогулка". Автор письма советовал еще раз проверить личность Гольдринга.
Генрих взглянул на дату. Письмо было написано за несколько дней до его поездки в Лион. Значит, проверка, которой его подвергли в гостинице Шамбери, связана с этим письмом.
Второй раз перечитывать Генрих не стал, чтобы не показать Миллеру, что придает письму какое-либо значение. Натренированный глаз и так запечатлел все особенности почерка. Очень знакомого почерка! Генрих уже догадался, кто написал донос.
- Спасибо, Ганс! Вы меня немного развлекли. Автор письма, очевидно, очень наивный человек. Было бы хуже, если бы эту писанину увидал Бертгольд. По секрету вам скажу - он лишен чувства юмора и может расценить это письмо как материал, направленный лично против него. Этого он вам никогда не простит.
Миллер растерянно хлопал глазами.
- Боже мой, Генрих! Ведь я сам рассматривал эту дурацкою анонимку как курьез и сберег ее только для того, чтобы показать вам! А теперь, когда мы с вами посмеялись...
Майор так быстро выхватил из кармана зажигалку и поджег анонимиое письмо, что Генрих не успел остановить его.
- Вот это напрасно, Ганс! Что ни говори, а документ!..
- Нигде не зафиксированный. Мы регистрируем лишь материлы, поданные нашими агентами.
- И все-таки жаль! Автор письма так повеселил нас, а мы отплатили ему черной неблагодарностью! Теперь не прикажете ли гостю подумать и о хозяине? Ведь вы столько ночей недосыпали, столько у вас было хлопот с этой комиссией.
- Что вы, Генрих! Я всегда рад вашему обществу И очень доволен, что вы получили доказательства моего самого искреннего расположения к вам.
- Так же, как и вы моего!
Вернувшись домой, Генрих бросился к одному из чемоданов, где хранился тщательно спрятанный в конверте подарок майора Шульца - фото генерала Даниеля на фоне карты. Но Генрих не стал рассматривать фотографию. Он пристально вглядывался в сделанную на ней надпись, сопоставляя почерк майора с почерком автора анонимного письма.
Да, ошибиться было невоэможно - донос написал, как и думал Генрих, именно майор Шульц!
ГЕНРИХ ВЫПОЛНЯЕТ ПРИГОВОР
- Милая девушка, ты не умеешь себя держать! Не забудь, что ты сидишь со своим женихом, который зашел к тебе выпить вина. А ты глядишь на меня такими глазами, словно мы уже десять лет женаты, и я вот-вот швырну тебе в голову эту бутылку.
- Франсуа! Как ты можешь шутить, всегда шутить, даже сейчас! Ну, скажи, почему Людвина приезжает именно теперь, когда так опасно?
Моника была поражена известием о приезде своей "кузины" из Бонвиля и не могла скрыть своего волнения.
- Улыбнись... пригубь вино. На нас уже обращают внимание! Я и так поступил неосторожно, зайдя в ресторан. Ну вот, так лучше! Теперь ты в самом деле похожа на девушку, в голове у которой только любовь... Тебя удивляет, почему Людвина приезжает именно теперь? Да потому, что началось, наконец, нечто похожее на настоящую борьбу с оккупантами! В этом случае связь с Бонвилем должна быть постоянной.
- А у нее есть пропуск?
- Я знаю не больше тебя. Приедет Людвина Декок, надо ее встретить - вот и все, что мне известно.
- А каким поездом?
- Сегодня в шестнадцать двадцать.
- Ладно, я встречу ее.
- Встречать пойдем вдвоем. Но не вместе. Я буду ждать на перроне с правой стороны главного входа, ты с левой. Тот, кто первый увидит Людвину, пойдет в толпе рядом с приехавшей, не подавая вида, что с ней знаком. Второй, выждав две-три минуты, пойдет позади, наблюдая, нет ли слежки. Сразу за вокзалом, на углу Парижской и Виноградной, тот, кто встретил Людвину, сделает ей знак остановиться у киоска с водой. Ни у кого не вызовет подозрений, что два пассажира остановились рядом напиться. Тот, кто наблюдает,- проходит мимо. Когда он убедится, что слежки нет, может присоединиться к компании. Если заметит что-либо подозрительное, проходит дальше. Поняла?
- Все, кроме того, что же делать тому, кто пьет воду с Людвиной у киоска?
- В случае опасности он, не оглядываясь, пройдет дальше, и Людвина больше не его забота. Поблизости дежурят наши люди, которым даны соответствующие инструкции.
- За десять минут до прихода поезда я буду на вокзале.
- Рано. Приди в шестнадцать девятнадцать. Не надо, чтобы тебя видели на перроне. Сделай вид, что пришла на вокзал купить иллюстрированные журналы. А теперь давай лапку, попрощаемся, как надлежит настоящим влюбленным, и я побегу...
Франсуа долго пожимал руку девушке, заглядывал ей в глаза и, наконец, крикнув с порога, что первый танец за ним, помахал беретом и скрылся за дверью. Моника тоже помахала рукой, улыбнулась, хотя ей было вовсе не до смеха.
Девушку очень беспокоил приезд "кузины", как она назвала Генриху Людвину Декок. Чем объяснить такой неожиданный приезд, да еще теперь, когда гестапо ввело пропуска для всех, кто выезжает из Бонвиля или едет туда? Людвнне, как и всем прочим пассажирам, наверно, придется простоять несколько часов на привокзальной площади, окруженной солдатами, в ожидании, пока гестаповцы проверят документы. Кто знает, чем кончится для нее эта проверка! Те, кто ее послал сюда, верно, пошли на такой риск лишь ввиду важности поручения. Тем более, что всего три дня назад Моника отправила Людвине письмо. Для постороннего глаза оно было совершенно невинным - обычная переписка двух обывательниц, погрязших в своих домашних делах. Моника писала, что снег в Сен-Реми выпадает часто, чего раньше почти не бывало, дуют холодные, неприветливые ветры, очень трудно с продуктами, и цены снова подскочили вверх. А читать это следовало так: в СенРеми участилчсь аресты, чего до сих пор почти не было, партизаны стали активнее, приезд в Сен-Реми теперь рискован...
И после такого предупреждения Людвину все-таки послали сюда! Несомненно, она едет по очень важному делу!
Да и события теперь разворачиваются так, что каждый день надо быть готовым к неожиданностям. С того времени как русские окружили немецкую армию под Сталинградом, Моника и ее мать каждое утро и вечер слушают радио. Утром - сводки немецкого командования, ночью, если удастся поймать нужную волну,передачи из Лондона на французском языке.
До сих пор для Моники, как и для мадам Тарваль, Советский Союз был страной не только неизвестной, но и совершенно непонятой. Женщины говорили: "Там все не так, как у нас" Но в чем заключалась разница - они не знали, да и не старались узнать.
И вдруг, из неведомой дали эта загадочная Россия стала приближаться. И, наконец, стала почти так же дорога сердцу Моники, как и Франция. Моника чувствовала себя в долгу перед русскими и оплачивала этот долг единственным сокровищем, каким владела: любовью, восхищением, преклонением перед несокрушимой силой духа и искренним желанием самой примкнуть к этой великой армии борцов за справедливость.
Каждую газетную строчку, где шла речь о боях на далеких просторах России, девушка прочитывала с неослабевающим вниманием. Она научилась у Франсуа читать между строк и уже знала: если речь шла об исключительном героизме немецких частей, защищающих тот или иной населенный пункт, это означало, что упомянутый город русские или уже освободили или по крайней мере окружили, когда сообщалось о планомерном отходе на заранее подготовленные позиции это означало, что гитлеровцам пришлось бросить все и спасаться бегством.
Читая газеты, Моника бросала благодарный взгляд на уголок полки, где отдельно лежала единственная книга, которую она могла найти здесь, в Сен-Реми, чтобы лучше узнать Россию. Как мало и одновременно как много!
Томик Ромен Роллана, где он пишет о Толстом... Эту книжку когда-то забыл у них дядя Андре и она долго лежала никем не читанная на чердаке и большом кофре, куда мадам Тарваль складывала ненужные вещи: сломанные замки, свои старые шляпки, проспекты различных фирм, оторванные дверные ручки, платьица Моники и потертые штанишки Жана. Разыскивая что-то среди этого хлама, Моника случайно наткнулась на книгу, забрала ее к себе, как драгоценное сокровище, и всю ночь читала, стараясь сквозь душу одного человека постичь душу всего народа. Как трудно было девушке разобраться в том, что писал Ромен Роллан! Она сама ведь не читала ни строчки Толстого, и ей приходилось на ощупь идти за мыслями своего великого соотечественника, который непонятно перед чем больше преклонялся: перед гениальностью художника или перед величием человека, страстно всю жизнь в тяжелом борении духа искавшего истину... Но как же мог писать Толстой о непротивлении злу?
