Славно мы повыпендривались у стен героического города Жунду. Славно, но, пока, безрезультатно. Путем всяческих издевательств над беззащитной психикой юных и неопытных (в деле борьбы с монголами), горожан и прочих китайских воинов, нам удалось поубавить количество восторженных храбрецов тысяч на пятнадцать. Как говорил сытый медведь из анекдота про стройку и таджиков-гастарбайтеров - кто их там считает? По моим прикидкам, там еще много чего вкусного осталось. Так и не смогли мы покорить сердца местной публики: костюмы подкачали, декорации не те и ни одного Киркорова в дивизии. Грустно это, девицы! Дали спектакль под самыми стенами и разогнали (прошу учесть, не перебили, а именно - разогнали) целый отряд подмоги, спешно явившийся на помощь своему императору. Спешно явились и так же спешно разогнались. Готовиться надо было, на вас народ смотрел, все стены городские усыпал. Я так рассчитывал, что нам, деревенским, городские морду бить побегут. Нет, покричали что-то обидное со стены и попрятались. Совсем нет гордости у людей, перед нами, сельскими, пасуют. Правда, к нам еще одна дивизия подошла, может быть, в этом причина?
Как всегда - выручил Чжирхо, развеял он нам хандру и придал серым будням новые краски. Пробудил у нас интерес к жизни, почти затухавший: каждый день - одно и тоже. Прислал осадные машины. Сразу все оживились, стали планы строить, возбужденно машины собирать, расставлять, разбирать, переставлять. Мужчины - те же дети. Все снова закрутилось и обрело смысл. А то - поднадоели мы уже друг другу с горожанами, всеобщим однообразием и монотонностью. Я на них даже злиться стал.
После успешного разгона карателей, не успевших подавить национально освободительное движение киданей в зародыше и бесславно сгинувших, так ничего и не сделав, Чжирхо грамотно поддержал создание нового свободного государства. Князь Елюй провозгласил себя царем киданей и сразу включился в нашу совместную борьбу. Циньцы закрепились в Ляоляне, наиболее крупном городе освобожденной провинции. Постояв несколько дней под его стенами, покричав, поругавшись и, может, немножко поплакав от бессилия, Чжирхо и его дивизия удалились, разводя безнадежно руками. И, покуда я видеть их мог - с непокрытыми шли головами. Так сказал бы Некрасов, если бы это наблюдал. А что, китайцам тоже понравилось. Когда Чжирхо через два дня вернулся, они увлеченно грабили оставленный им обоз и ни о чем плохом не думали. Такое у них было настроение. Так что, получил царь Елюй свой Ляолян на блюдечке: целый и в упаковке.
Главная наша радость состоит в том, что Чжирхо заимел в свое распоряжение довольно много комплектов осадной техники с экипажами и уже удачно использовал ее на вскрытии обороны нескольких маленьких городков, размером со столицу Сиси, во время чистки страны киданей от остатков засевших в них циньских войск. Часть полученного он срочно переправил нам под столицу, для апробации. Не надеясь на быстрый результат, мы потихоньку стали долбить китайцев их любимым оружием. Дорог не подарок, а внимание - отношение к нам заметно переменилось. Из позиции конных дикарей, которые быстро появились, награбили - сколько унесут, и также быстро исчезнут, не причинив вреда главной ценности империи, смело скрывающейся в городах, мы, мгновенно, перешли в разряд серьезных врагов, владеющей техникой, которая способна разрушить величественные стены и дать нам добраться до сладкой сердцевины империи - ее божественного императора. Не сразу, конечно. Еще девять тысяч ведер и золотой ключик будет у нас в руках. Но перспектива наметилась, это точно. Я говорю о той мысли, которая, по-моему, засела в императорской башке. Появился шанс еще в этой жизни отведать монгольского гостеприимства, а это уже - прединфарктное состояние. Диагноз.
Смех - смехом, а обороняющиеся повели себя очень грамотно: собрали в единый отряд лучших лучников, обеспечили их достойным оружием и раскидали по танкоопасным направлениям, с целью выведения из строя командиров намечающейся атаки. Соотношение наших потерь было таково, что я перестал считать горожан за людей, расслабился и - первым наступил на грабли. Я так надеюсь, все-таки, не такая уж я заметная фигура, чтобы охота была направлена только на меня. Прочие наши воины спокойно расхаживали по площадке, готовя очередной залп, боевое охранение находилось метрах в двухстах от стены, ведя вялую перестрелку с противником. А я, до которого было метров двести пятьдесят, получил стрелу в ногу и, что странно - не отравленную, а то каюк настал бы сразу. Вылазку горожане наметили, а пострадал только я. Конечно, после прибытия осадных орудий у нас были потери, как-то раз стрела из самострела пронзила сразу трех человек. Но, в целом, это были редкие, почти случайные попадания - в стычках мы теряли больше. Осада, как таковая, забрала около четырехсот человек, многие из которых прибыли с осадными орудиями. Рутина войны. Если бы убили меня - война была бы закончена, монгольское войско скатилось к прежнему состоянию конных дикарей и с добычей вернулось бы к себе. Необратимый перелом в сознании людей еще не произошел.
Как и положено нежному существу с другой планеты, свое сознание я потерял сразу, после удара стрелы, и пребывал в таком виде двое суток. Откачали. Затем снова чуть не убили при перевозке в лагерь, за стеной - так растрясли. Снова откачали. На этот год война для меня закончена. Дальше, пока, как-нибудь сами.
Когда-то давно, не в этой жизни, я шел по набережной канала Грибоедова, мимо Казанского собора. Только что закончилось то, что закончилось, был 1991 год. От парапета отлепился молодой парень лет двадцати пяти и предложил мне посмотреть его альбом. Нищета еще лишь намечалась, но масса народа уже торговала всем, что могли найти по своим домам и художники уже располагались в людных местах у метро, быстро соображая портреты прохожих. Что там у него? Марки? Открытки? Фотографии удачных работ? На фотографиях были девочки лет девяти-одиннадцати, голые, во всех позах. Мое лицо сыграло с ним злую шутку и, не дожидаясь ответа, он стал объяснять, что детский дом находится рядом, минут двадцать ходьбы, но можно и... Я еще не привык, что это уже не мирный город, не мой мирный город, и на его улицах надо уже убивать, и я его не убил. Не хочу вспоминать, что я с ним сделал. Не милицию вызвал.
А и чего бы себя не похвалить, пока в юрте лежу один. Никто не видит, а мне для выздоровления надо. Положительные эмоции. Не мясом единым жив человек. Хвалю. Я хороший полководец. В этом году к осени под наш контроль была взята вся северная и центральная часть империи. Лишь столица и десяток крупнейших городов на этой территории не попали в наши руки. Весь императорский двор трясся в летней осаде. Были и у нас поражения, потому что теперь мы - это мы и кидани. Их конечно китайцы потрепали, зажимая в углах и мешая позвать нас на помощь. Зато, когда жалобное поскуливание и визг достигали наших ушей, мы гоняли обидчиков - как паршивых собак по полю, до ближайшего гарнизона. Иногда, к нашему удовольствию, гарнизон им добавлял от себя, если город был в наших руках. И им весело, и нам не скучно. Но конец - все одно один. Осенью мы покинули все освоенные земли и дружными рядами вернулись к себе в степь, зимовать. Кони не люди, им нужен отдых. Города и уже освоенные осадные пепелацы переданы местным китайцам и киданям. Если смогут, пусть противостоят зимой своим поработителям - чурдженам. В следующем году новые будем доставать. Полководец я хороший, а политик - так себе. Два года жизни провел на войне, а воз и ныне там. Кроме добычи - и нет ничего. Разве что, новое государство киданей образовалось. На западной границе в наш союз вошли племена карлуков, это было еще в прошлом году, а я до сих пор не знаю о них ничего. Даже не поинтересовался. Принесли свою покорность и принесли. Живем дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
