в изумрудных топях колдовских глаз. Ее руки завершили то, что не успели мои. И я был благодарен за то, что она не произнесла ни слова, ни до, ни после. Просто подарила мне удовольствие и облегчение, а потом завернулась в полотенце и ушла. А я…. Я закончил принимать душ и лег в постель. Лил уже спала или делала вид. Она не шелохнулась, когда я обнял ее, бережно прижав к себе.
А утро началось с завтрака. И казалось таким привычным то, как Лил, пританцовывая, жарит блинчики. Я смеюсь, спрашивая, умеет ли моя девочка готовить что-то еще. Она не отвечает, фальшиво мурлыкая под нос. Короткая футболка еда закрывает аппетитную попку, посылая недвусмысленные сигналы моему телу, я считаю дни и призываю терпение. Меня прошибает пот, когда Лили наклоняется за полотенцем, случайно упавшим на пол. Случайно ли…. Поднимая взгляд, она вспыхивает, встретив мой. Тяжелый. Напряжение почти осязаемо. Я могу потрогать руками цепь, соединившую наши тела. Ее улыбка неуверенная, хрупкая. Чуть растерянная.
– Как будем развлекаться сегодня? Есть пожелания? – спрашиваю я чуть охрипшим голосом. Лили садится за стол. По-детски лохматая. Ест руками, набивая рот. Джем размазался по пальцам и подбородку. Пожимает плечами, а я замираю, любуясь ею. Знала ли она, что такое этикет? Я представил Лил в шикарном ресторане среди сильных мира сего. Она бы не выглядела белой вороной, а очаровала бы всех. Мой мир и я устали от фальшивых насквозь внешне респектабельных девиц. Я снова вспомнил Эбигейл, и ее тонкие манеры… и грязное нутро.
– Хочешь поедем в Париж? Я могу заказать рейс. Вылетим через час, – поддаюсь порыву, представляя, как мы гуляем с Лили по Елисейским полям.
– Ты смеешься? Двенадцать часов туда. Двенадцать обратно. А завтра тебе на работу. Мы можем повторить пикник в Центральном парке или покататься на катере. У тебя есть катер?
– Яхта, – горделиво усмехаюсь я. – Мне нравится твоя идея. Хотя навевает на мысли. Ты же не столкнешь меня за борт?
– Начитался Сидни Шелдона?
Я знаю, что она намекает на книгу писателя «Незнакомец в зеркале», где главная героиня сбрасывает своего мужа с яхты или катера.
– Можем, остаться дома, посмотреть кино, послушать музыку. В твоем исполнении. Ты до сих пор ничего мне не играла, – я смотрю на нее. Лили хмурит брови, отворачивается. Ей не нравится моя идея.
– Голосую за пикник, – говорит она. – Нет настроения играть.
– Раньше ты и дня не могла прожить без музыки.
– Я просила тебя понять, чтобы ты не сравнивал меня с прежней. Все изменилось, Майкл. Музыка она требует… особых условий. Она должна звучать отсюда, – прижимает руку к груди.
– Ты могла бы попробовать, – настаиваю я. – Все позади, малыш. Сейчас я рядом и не позволю никому тебя обидеть.
– Это слова, – взгляд ее стекленеет. – Придет время, я напомню о том, как мало в нашей жизни стоят слова и обещания. Я не буду играть и петь, Майкл. Я больше не твоя ручная обезьянка.
– И никогда не была, – я возмущен ее словами. – В прошлом были моменты, которых я стыжусь. Но, черт, малыш, я же никогда не претендовал на роль принца. Я не герой и даже не положительный персонаж. Я отдаю трезвый отчет тому, кто я. Пытаться оправдаться глупо. Я рос избалованным ребенком, которому позволялось все. Потом стал владельцем огромного и порочного бизнеса. Никто не говорил мне «нет», никогда. А это, знаешь ли, портит.
– Хорошо, что ты осознаешь это, – в зеленых глазах мелькает отблеск теплого чувства.
– Я все о себе знаю, – киваю я. – Могу ли я измениться? Вряд ли. Я живу в мире, где приходится подстраиваться под его правила. Тебе ли не знать, Лили. Ты же тоже в игре. Из нее нет выхода. Только смерть. Или безумие. Так устроена жизнь.
– Кто-то сверху, а кто-то обязательно барахтается, придавленный… Так, да? Здорово рассуждать с вершины мира о неизменности правил игры. Но именно такие, как ты и придумали правила. Ты лукавишь. У тебя есть и силы, и возможности изменить их. Просто желания нет. Ты все еще видишь во мне красивый подарок, по-прежнему развлекающий тебя, ты требуешь песен и музыки, искренне не понимая, что я просто не способна больше выполнять твои прихоти. Ты приехал в этот дом, где я живу, как твоя содержанка, не спрашивая моего мнения. Зачем? Для тебя ничего не изменилось. Ты берешь то, что хочешь. Покупая или ломая. Все равно. Ты такой же, как Алан. Просто моложе, чуть красивее. Ты придешь к тому же, что и он, но позже. Однажды тебе станет мало просто красивых девочек, просто секса и, возможно, именно этот дом превратится в тот, который ты приказал сжечь три года назад.
– Никогда! – рявкнул я, схватив ее за руку. Как она смеет так со мной говорить. Как у нее получается играть на моих нервах не менее виртуозно, чем на пианино?
– Никогда? – зеленые глаза скептически впились в меня. – Никогда… Тебе только тридцать лет. Ты помешан на сексе, изменяешь жене, с легкостью предаешь друзей. Сколько осталось до той грани, перейдя которую, сложно вернуться?
– Каких друзей ты имеешь в виду? Уж не Романа ли Смирнова? Так это он меня предал.
– А ты пытался понять, почему? Что ты, вообще, о нем знаешь? А обо мне? О других людях, которые тебя окружают. Хочешь правду? Тебе плевать. Пока они веселят и ублажают тебя, ты им рад. А потом на помойку.
– Ты не права! Что на тебя нашло! И не ангел, но и демонизировать меня не нужно. Я просто попросил сыграть на пианино. Только и всего. А ты завелась, не угомонишься никак. Женщина! Ты пила, оказывается. Запилила. – пытаюсь обратить разговор в шутку, опасаясь последствий, если мы продолжим развивать тему. – Ты, как хочешь, а я иду одеваться.
Лили молчит, смотрит исподлобья. Кусает губы. Ей нравится ругаться со мной. Нравится будить во мне зверя. Может, она делает это специально, вытаскивая из меня поочередно то одни, то другие эмоции. Самая непредсказуемая и переменчивая женщина из всех, что я знал. Я
