Кием осторожно провел рукой по лезвию топора. Он узнал старый отцовский топор: каждый год он рубил им деревья, когда начинали расчищать под посев новый участок. Кием вдруг вспомнил, что раньше у старика было два таких топора. Этот старик выковал собственными руками.
– Ладно, иди один, я не пойду! - бросил он парню, а сам повернулся к Сием, и как долгий вздох, у него вырвалось: - Тоска, вот и захотелось поохотиться, только и всего…
Ее вдруг охватило раздражение.
– Раньше ты тоже, бывало, говорил, что тебе скучно, и удирал из дому!
Это был первый их разговор после его возвращения. Повернувшись, Сием торопливо поднялась в дом. Она боялась, что не сдержится и вот-вот расплачется прямо на их глазах. Ей вдруг необыкновенно отчетливо припомнился тот день, когда Кием зверски избил ее кнутом. Даже показалось, что от него вновь разит одеколоном и американскими сигаретами.
Дело шло к лету, и в то утро солнце поднялось очень быстро. Дорога от села ко вновь расчищенным под поля участкам проходила у подножия скалистой гряды. Ручей здесь пересох. Лишь кое-где в маленьких редких лужицах сверкала застоявшаяся вода, а в глубоких излучинах она позеленела и замутилась. Острые большие камни с отметиной прошлогоднего наводнения на боку дыбились у края неширокой тропинки. Громко кричали дрозды. На скале белыми пушистыми полосками висели облака, постепенно становясь розово-красными в лучах восходящего солнца.
В горах разносились голоса перекликающихся женщин, слышался чей-то негромкий разговор. Бежавшие за хозяевами собаки с громким лаем прыгали по камням через маленькие ручейки. Пахло табаком и свежей смолой.
Удушливой пороховой гарью веяло от лесов, подвергшихся бомбардировке самолетов Б-52. Давно уже не было в здешних лесах такого оживления, как сейчас. Быстро выжигались подготовленные участки, и они покрывались блестящей черной жирной золой. Звериные тропы, дорожки, протоптанные солдатами-носильщиками, едва заметные тропинки командос и вражеских лазутчиков, оставшиеся здесь с прошлого года, - все эти пересекающиеся, перекрещивающиеся на земле тропинки, прежде столь тайные, теперь лежали оголенные, открытые глазу, петляя от одного горного поля к другому.
Сием вела мужа по одной из тропинок, проложенной здесь солдатами. У края недавно выжженного участка она остановилась. Здесь еще слабо тлели пни. Редковатый дымок, поднимаясь вверх, задерживался в кустарнике по ту сторону ручья. Взрывы бомб, доносившиеся со стороны дороги № 9, как будто отдалялись. Каждый раз, услышав их, Сием с обеспокоенным видом поднимала голову, и на лице ее появлялось растерянное выражение. Она подмешивала золу в разложенный на промасленном брезенте семенной рис, как вдруг услышала на том склоне истошный крик жены Ни То. Сием, решив, что с соседкой случилось несчастье, тотчас же бросилась туда, на бегу закручивая рассыпавшиеся волосы. Однако, добежав, только и протянула: «А-а-а…» Сием увидела самого Ни То. В измазанной золой, распахнутой на груди гимнастерке, он крепко держал за голову извивавшуюся змейку (причем хвост змеи обвивался вокруг его шеи) и, хохоча во все горло, гонялся вокруг дерева за женой, которая, подобрав юбки, с визгом удирала от него.
Сием постояла, посмотрела, как дурачатся соседи, и пошла назад, почувствовав вдруг невероятную усталость во всем теле.
Кием с топором в руке сидел на поваленном дереве. Его ботинки и подвернутые брюки были мокрыми от росы.
– Давай работай, солнце вон уже где! - раздраженно прикрикнула на мужа Сием и послала его подобрать с участка все несгоревшие большие сучья, которые можно было бы использовать для плетня.
Взяв заостренную палку, она стала делать лунки, закладывая в каждую из них по два зернышка и тут же засыпая их землей. «Теперь зерна будут в сохранности, - подумала Сием, - никакой пичуге до них не добраться».
Все утро то и дело забегала к ней жена Ни То.
– Сием, - смеялась она, поправляя растрепанные волосы, - муженек-то мой спрятал где-то эту змею, никак найти ее не могу. Правда, он вырвал ей жало, вроде нечего ее и бояться…
– Что же ты ко мне все бегаешь, а он один работает? - подначивала, ее Сием.
– На то он и мужчина, чтобы работать, - заливалась счастливым смехом соседка.
Сием украдкой бросила взгляд на Киема. Его загорелое тело покрылось потом. Он разделся по пояс и высоко закатал брюки. С самого утра он работал не покладая рук, ни минуты не отдыхая, опустив глаза вниз, боясь вымолвить даже слово.
Немного, видно, нужно, чтобы тронуть женское сердце. Глядя на мужа, Сием вдруг почувствовала, как что-то дрогнуло в ней, как поднялась со дна души скрытая жалость…
3
Наверное, это был самый жаркий день лета. Яркие лучи солнца слепили глаза, в воздухе висело сплошное раскаленное марево. Стоящие в боевом охранении бойцы в окуляры биноклей видели, как расположившиеся на окрестных высотах вражеские солдаты воздушно-десантной бригады, изнывая от зноя, поснимали свое обмундирование и в одних трусах отсиживались в окопах.
В землянке кашеваров, соединенной ходом сообщения с местом расположения разведроты, уже открылась парикмахерская, где клиентов после стрижки опрыскивали каким-то особенно душистым одеколоном. Возвращаясь на КП полка, Кинь подошел к землянке. Каптенармус Дао спокойно стоял перед входом в свое заведение и, козырьком приставив руку к глазам, наблюдал за тем, как наши зенитки вели огонь по вражескому самолету.
– Дао, постриги-ка меня, дружище! - попросил его Кинь, снимая каску.
– А, командир! - обрадованно воскликнул Дао и, взяв его за руку, повел в землянку. Раньше здесь располагались связисты, и в одном из углов рядом с поставленным Дао кухонным инвентарем еще и сейчас виднелась груда негодных проводов и обгоревших телефонных аппаратов.
Кинь взглянул на Дао, низкорослого и щуплого, к мешковатой нижней рубахе, дочерна измазанной сажей и копотью, с квадратным вырезом, на его недавно наголо обритую голову и невольно подумал: «Где только этот Дао откопал такое большое зеркало?»
– Постригите, пожалуйста, побыстрее. Может, постричься наголо, чтобы не жарко было? - проговорил Кинь.
– Нет, не стоит, - заметил Дао. - Может, и хорошо было бы, но ведь вам на совещания ходить, перед солдатами выступать. Вроде и не подобает вам солдатскую стрижку делать.
Кинь смотрел, как с ножниц надают густо посеребренные пряди волос, и неторопливо рассказывал внимательно слушавшему его Дао о боях, которые в последние дни провел 5-й полк.
В это время, когда Кинь спокойно сидел в землянке и беседовал с Дао, на КП полка всего в каких-нибудь пятистах метрах отсюда Кхюэ в присутствии представителя политического управления фронта и начальника политотдела дивизии сообщил печальную весть о гибели Лы.
– Этот боец - сын замполита Киня? - переспросил, вытирая обильно вспотевший лоб, представитель политического управления.
– Да, это его сын, - кивнул Нян. - Вчера в четыре тридцать утра Кинь все пытался связаться с ним по телефону, но потом, так и не дождавшись, вынужден был уйти в подразделения.
Лица людей помрачнели. Сидевший в углу возле телефонов новый ординарец Киня, слышавший весь разговор, понурил голову.
– Сам-то Кинь где сейчас? - спросил Няна представитель политического управления.
– Замполит сейчас находится в подразделениях.
Начальник политотдела дивизии приказал немедленно разыскать Киня.
…Каптенармус Дао старательно стриг Киня и вел неторопливую беседу.
– Товарищ командир, я, почитай, всюду в Индокитае побывал. Мне вот-вот пятьдесят стукнет. Самый счастливый момент в моей жизни был, когда через Чыонгшон переходил - на родину возвращался. Стоял тогда и чуть не плакал, глядя на белые пески Нятле! Вернулся в деревню, через год женился, потом домик поставили, жена первенца родила. Сейчас ему только восемь исполнилось, вот недавно письмо от него получил. Когда я в армию уходил, он еще кружочки рисовать учился, а теперь вот уже и писать может: «Здравствуй, дорогой папочка!» А кончается письмо совсем как у взрослого: «Желаю тебе уничтожить как можно больше американцев!» Ну, как вам это понравится?
Кинь, с интересом слушавший его рассказ, вдруг заметил в дверях своего ординарца.
– Старина, что случилось? - спросил Кинь.
– Товарищ командир, разрешите доложить. Представитель политического управления фронта и командир полка Нян послали меня за вами, на совещание зовут. - Но больше ординарец уже не в силах был сдерживаться. Искренне сочувствуя своему командиру, он подошел поближе к Киню и срывающимся голосом тихо сказал: - Только что с высоты 475 вернулся Кхюэ. Он сообщил, что ваш Лы погиб!
– Что ты сказал? - тихо переспросил Дао, замерев на месте с машинкой в руках. - Что ты сказал? Кто погиб?!
– Лы!
Дао поверх своих круглых очков глянул на замполита. У того на лице не дрогнул ни один мускул, только голос его прозвучал глуше, чем обычно:
