- Во время вечеринки у Зориной вы, Мария Варламовна, уединялись с Вершининым. Зачем?
- Я уже столько раз говорила об этом, и в милиции, и… впрочем, извольте. Мы играли в фанты. Мне выпало рассказать кому-нибудь наедине любимую историю. Я выбрала Сергея. Вот и все.
- О чем вы говорили?
- Никакой истории я не придумала, поэтому мы просто обсуждали наши отношения! Вершинин был уже немного пьян, развязен… он требовал от меня каких-то обещаний… словом, мы почти поссорились. Он даже грозился меня убить, потом себя… обыкновенное мальчишество! Разумеется, мне это было неприятно, но всерьез я его угрозы не восприняла. Он столько разной ерунды болтал! И во время нашего разговора, и после. Разве это стоит внимания?
- Пока не знаю, - покачал головой Смирнов. - В тот вечер, когда Вершинин позвонил вам в школу и назначил свидание в парке, вам ничего не показалось странным?
Мария Варламовна пожала плечами.
- Вроде нет… хотя… он говорил таким недовольным тоном. Мол, стою здесь, мерзну… как будто не он мне, а я ему велела прийти и сама задерживаюсь. Я даже собиралась сделать ему выговор, но когда… когда я его увидела… лежащего там…
Она заплакала, вытирая слезы носовым платком.
- Вы никому не говорили о встрече в беседке? - продолжал свои вопросы Всеслав.
- Сказала… какая тут тайна? Зорина слышала наш разговор по телефону, значит, вся школа знала.
- Как вы думаете, откуда убийца узнал, что Вершинин в это время будет ожидать вас в беседке? Случайно увидел? Или кто-то из ваших коллег…
- Нет! - перебила она. - Это исключено. Женщины, которые работают в музыкальной школе, меня недолюбливают, а мужчины, напротив, симпатизируют мне… возможно, чуть-чуть ревнуют, но на подлость они не способны.
Сыщик хмыкнул с сомнением, но возражать не стал.
- Вы хорошо помните своего отца? - отклонился он чуть в сторону от предыдущей темы.
Госпожа Симанская посмотрела на него с недоумением. Ее взгляд был невыразим, он на мгновение приковал к себе внимание Всеслава. Чем? Может быть, цветом глаз - иссиня-черным, в глубине которых то вспыхивает, то гаснет кинжальный блеск. Сыщик ни у кого не видел подобного взгляда и невольно смутился.
- Мой отец умер десять лет назад, - ответила Мария Варламовна. - Он был намного старше мамы. Конечно же, я прекрасно его помню. Я была его любимицей… Знаете, как он меня называл? Грешным ангелом. Он говорил, что нельзя быть столь прекрасной во плоти и провести жизнь праведно. Грех следует за красотой, подобно тени, и в земном бытии одно неотделимо от другого, потому что противоречие сие заложено творцом. Возможно, это и не противоречие вовсе, а игра явлений.
- Варлам Аркадьевич оказал заметное влияние на вашу жизнь?
- Огромное, - кивнула Симанская. - Отец увлек меня музыкой, пением. У него не было голоса, но он знал много старинных романсов, серенад, баллад и напевал их, как мог. Одной из них он научил меня. Это наша с тобой тайная песня! - говорил папа. Первый раз я исполнила ее на публике… в тот ужасный вечер у Зориной.
Она замолчала, вспоминая, как это было - метель за окнами, запах духов и коньяка, свечи в гостиной, рояль… затаенное дыхание слушателей… Тряхнула головой, отгоняя видение, продолжила:
- Отец был мечтателем, придумывал дивные, сказочные истории и рассказывал их мне на сон грядущий, выдавая за правду. А иногда он переносил их на холсты или вырезал по дереву.
- Его резьба великолепна! - искренне похвалил Смирнов.
- Правда?! Вы же видели! Мама показала вам кровать, которую отец сделал своими руками? Там, на спинке, он вырезал свой волшебный мир - Лев и Единорог возле древа жизни, в окружении всевозможных мифических персонажей: Орла, Волка, Змея, Золотых Воронов и прочих чудесных существ. Я могла часами сидеть и рассматривать их, а спать на этой кровати было для меня наивысшим блаженством - на ней мне снились золотые сны. Потом, с годами, мой интерес притупился… особенно после смерти папы. Я как будто избегала вещей, напоминающих о нем, приказала себе забыть его сказки, где он наделял меня короной принцессы и качествами чародейки. Это все ушло вместе с ним…
- Расскажите хотя бы одну из его историй! - взмолилась Ева, глаза которой разгорелись. - Самую любимую.
Симанская колебалась.
- Отец предупреждал меня: «Никому не рассказывай о своих снах. Люди боятся чудес и станут бояться тебя. Испугавшись, они поведут себя не так, как ты ожидаешь». Я свято соблюдала его заповедь и молчала. Только один раз я нарушила свое обещание, и… впрочем, это к делу не относится. - Она вздохнула. - История… да вот, пожалуй, о том же дереве, что стоит на краю Вселенной! Его золотой ствол проходит через все мироздание, а золотая вершина охватывает небеса; золотые же корни дерева проникают во мрак преисподней. На его ветвях растут драгоценные камни, и среди золотой листвы обитает небесная Богиня, зажигающая звезды. Однажды эта Богиня уронила перо из своего крыла… и с тем, кто его найдет, начнут происходить чудеса, доселе невиданные. Многие великие мудрецы и цари прослышали от волхвов о чудо-перышке, отправили на его поиски лучших своих слуг. Рыскали те слуги по самым укромным уголкам земли - и по пещерам подземным, и по древним разрушенным храмам, и под водой, и среди скал, и в сокровищницах, и в могильниках, да все напрасно. Подобрала то перышко из крыла небесной Богини простая девочка, дочь пастуха, что пас овец на горном склоне. Пошла она поиграть к ручейку, который весело бежал по крошечному руслу, журчал между обкатанных камешков… залюбовалась… и показалось ей, что на дне ручья застряло необычайно яркое, сияющее перо волшебной птицы. Опустила девочка руку в ледяную, прозрачную горную воду и достала оттуда перышко. На воздухе оно обсохло, перестало светиться… и стало похоже на другие перья, которые иногда находила девочка. Но дочь пастуха все же забрала понравившееся ей перышко домой, спрятала под овечью шкуру, служившую ей постелью. Иногда она доставала перо и любовалась им при свете луны или солнца. Пастух ни о чем не подозревал, и жили они с дочерью в жалкой своей лачуге бедно, но мирно и беззаботно.
Девочка подрастала, из замурзанного тощего подростка превращалась в стройную, миловидную девушку. И вот, откуда ни возьмись, в хижину старого пастуха начали наведываться странные гости - то царский стражник отправился на охоту, да заблудился; то купец заинтересовался овечьими шкурами; то древний ведун отправился в горы собирать целебные травы и набрел на пастушье жилье… словом, хижину овчара стали осаждать незваные посетители. Все они засматривались на девушку и выражали желание взять ее замуж. Дивился пастух на этакое чудо, а потом испугался - пристал к дочери: «Что ты, неразумная, от отца скрываешь? Гляди, кабы беду на нас не накликала!»
Девушка заплакала, во всем отцу призналась и показала ему заветное перышко - как оно переливается на свету. В ту же ночь слег старый пастух, да и умер. Долго дочь его осиротевшая горевала, проклинала себя за несдержанный язык, но… делать нечего, надо жить дальше. Поняла девушка одно - тайну свою открывать более никому нельзя. Как только приняла она это решение, на сердце у нее стало легко-легко, веки ее смежил сон, в котором она увидела саму Богиню. «Перо из моего крыла теперь принадлежит тебе, - произнесла небесная дева. - Посмотри на него. Одна сторона у него гладкая, как моя щека, а вторая - шершавая. Это не простое перо - оно предвещает грядущее и дает начало ходу событий, оно зародилось в запредельной стране, на Острове Огня, и несет в себе свет, из которого рождаются Боги и где они возрождаются к новой жизни… Не произноси этого имени вслух, береги его в душе, которая идет по дорогам Исиды [7] и хранит в себе небесный огонь. Он зажигает твою звезду в череде рождений - на третий раз после смерти».
Мария Варламовна замолчала, ее удивительные глаза наполнились слезами и сразу поменяли цвет - из почти черных они стали синими, как два больших сапфира. Наверное, эта история вызвала в ее памяти образ отца.
Ева и Всеслав молчали. Сыщик не знал, как реагировать на это повествование. Сказки про белого бычка! Ева же была поражена примитивной детской историей с неожиданно глубоким, каким-то магическим финалом… который одновременно вмещал в себя бесконечность. Продолжение - вот что она уловила в видимости конца.
- Эту историю отец рассказывал мне раз за разом, - между тем сказала Симанская. - Он утверждал, что узнал ее от своей матери. Мне никогда не надоедало ее слушать. Потом он дополнял сказку приключениями из жизни той девочки, иногда откровенно сексуальными, иногда авантюрными или мистическими, но всегда подчеркивал, что это еще не все, что будет новая сказка… Меня ничто не шокировало в его рассказах - ни сверхъестественное, ни непристойное. Я воспринимала отца и его истории как одно непостижимое, чудесное целое, доставшееся мне в награду за неизвестные заслуги. Я хранила их, не открывая никому… Перед смертью отец позвал меня к себе. «Нам пора прощаться, принцесса, - сказал он, задыхаясь. - Ты поверила в мои сказки?» Я поспешно кивнула головой. Разве я могла огорчить его своим скепсисом, своей приземленностью? «Это сказка о тебе, моя девочка, - продолжал он. - Помнишь, мы ходили с тобой рисовать этюды? Тетушка Англес… грешный ангел…» У него начался бред, и вскоре мы с мамой уже оплакивали его, опустившись на колени у постели. Он ведь был врачом, спасал жизни многих людей, а свою спасти не смог. Мы выполняли все его назначения, делали уколы, покупали необходимые лекарства… но болезнь оказалась сильнее. С тех пор я перестала верить в чудеса.
