Почему он не коснется ее?
Пиппа проглотила вопрос, ненавидя себя за то, что вообще подумала об этом. За то, что ее попеременно бросало в жар и холод.
– Что дальше? – выдавила она более резко, чем намеревалась. Зато Кросс мгновенно отвлекся от ее ног и взглянул в лицо. Долго смотрел, и она тоже смотрела. Ему в глаза. На этот раз скорее цвета олова, с маленькими черными искорками, обрамленные длинными рыжими ресницами.
Кросс повернул голову и глянул на большое кресло в нескольких футах справа от нее.
– Садись.
Такого Пиппа не ожидала.
– Спасибо. Я предпочитаю постоять.
– Хочешь получить свой урок или нет, Пиппа?
Ее сердце так и подскочило.
– Да.
Опять эта полуулыбка. Кросс кивнул головой в сторону кресла:
– Тогда садись.
Пиппа шагнула к креслу и села так чинно, как позволяла обстановка: спина прямая, руки крепко сжаты на коленях, ноги вместе, словно она не наедине в казино с одним из самых прославленных повес Лондона, да еще и осталась в одном корсете и панталонах. И очках.
При этой мысли она зажмурилась. Очки. Что может быть соблазнительного в очках?
Она потянулась, чтобы снять их.
– Нет.
Пиппа замерла. Руки застыли на полпути к лицу.
– Но…
– Оставьте их.
– Они не… – начала она.
«Они не обжигают страстью. Они не обольстительны».
– Они идеальны.
Кросс снова оперся о тяжелый стол и, подняв колено, положил на него руку.
– Откиньтесь.
– Мне вполне удобно, – быстро заверила она.
– Тем не менее откиньтесь.
Пиппа исполнила и это желание. Кросс неотрывно наблюдал за ней, прищурившись, ловя каждое движение.
– Расслабьтесь, – приказал он.
Она глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь следовать наставлениям.
– Это нелегко.
Он снова улыбнулся:
– Знаю.
И, помолчав, добавил:
– Вы прекрасны.
– Вовсе нет, – вспыхнула она. – Это белье довольно старое, – пояснила она. – И его не следовало…
Она осеклась. Корсет вдруг стал еще теснее.
– …никому видеть.
– Я говорю не об одежде, – тихо сказал он. – А о вас. О коже, которую я хочу погладить. Этого хотите и вы.
Пиппа закрыла глаза, сгорая от унижения и еще чего-то, куда более опасного.
– Я говорю о ваших прекрасных длинных руках и ногах совершенной формы. Я обнаружил, что ревную к этим чулкам, которые знают ваше тепло.
Пиппа заерзала, не в силах сидеть смирно под его упорным взглядом.
– Я говорю об этом корсете, который обнимает вас там, где вы так прелестны и мягки… Он неудобен?
Она поколебалась:
– Обычно нет.
– А сейчас?
Он, кажется, уже знал ответ.
Пиппа кивнула:
– Очень тесный.
Кросс покачал головой, и она открыла глаза, мгновенно встретившись с его жарким взглядом.
– Бедная Пиппа. Скажите, что думаете об этом вы, с вашим знанием человеческого тела.
Она пыталась вдохнуть поглубже. Но не смогла.
– Все потому, что сердце угрожает вырваться из груди.
Снова улыбка.
– Вы слишком напрягались?
– Нет.
– Что же тогда?
Она не глупа. Кросс подталкивает ее к ответу. Пытается увидеть, как далеко она способна зайти.
Она сказала правду:
– Думаю, дело в вас.
Кросс зажмурился. Сжал кулаки и откинул голову на край столешницы, открыв шею и крепко сжатые челюсти. Во рту Пиппы тут же пересохло. Ей не терпелось дотронуться до него.
Когда он вновь вернулся к ней взглядом, в серых глубинах сверкало что-то неукротимое… одновременно пугавшее и поглощавшее ее.
– Вам не стоило так торопиться с правдой, – сказал он.
– Почему?
– Она дает мне слишком много власти.
– Я доверяю вам.
– А не стоило бы.
Кросс подался вперед, обхватив рукой поднятое колено:
– Со мной вам небезопасно.
С ним она ни на секунду не чувствовала себя в опасности.
– Не думаю, что это правильно.
Он рассмеялся, тихо и мрачно, и этот звук прокатился по ней наслаждением и искушением.
– Вы понятия не имеете, Филиппа Марбери, что я способен сделать с вами. Как и где могу касаться вас. Чудеса, которые я мог бы показать вам. Я мог бы погубить вас без угрызений совести. Опуститься вместе с вами в глубины греха и ни разу не пожалеть. Мог бы завести вас в дебри обольщения и даже не оглянуться.
У Пиппы перехватило дыхание. Она хотела. Хотела всего.
И уже открыла рот, чтобы так ему и сказать, но с губ не сорвалось ни звука.
– Видите? Я шокировал вас.
Она покачала головой:
– Я шокировала себя.
В его взгляде засветилось любопытство, и Пиппа добавила:
– Потому что оказалось, что я хотела бы все это испытать.
Последовало долгое молчание. Про себя она молила его подойти. Коснуться ее. Показать…
– Покажите мне, – неожиданно сказал он, словно прочитав ее мысли.
– Я… простите… – рассмеялась она.
– Раньше вы сказали, что хотели бы, чтобы я вас коснулся. Покажите, где.
Пиппа не могла. Но ее рука уже обводила кости корсета, скользя к тому месту, где шелк встречался с кожей. Шнуровка была ниже, чем линия платья. Всего в нескольких сантиметрах от…
– Ваши груди?
Она залилась краской.
– Да.
– Скажите, какие они сейчас?
Она сосредоточилась на вопросе.
На ответе.
– Налившиеся. Тугие.
– И болят?
«Так сильно».
– Да.
– Коснитесь их.
Пиппа изумленно уставилась на него.
– Покажите, какого прикосновения вы хотите от меня.
– Не могу.
– Можете.
– Но почему не вы? Ваши руки здесь, вы здесь.
Глаза Кросса потемнели. На щеке набухла жилка.
– Я не коснусь вас, Пиппа. Не погублю.
Упрямец.
У нее ныло тело, она вся в огне. Неужели он этого не видит?
– Я все равно безвозвратно погибла, коснетесь вы меня или нет.
– Пока я не касаюсь вас, вы в безопасности.
– А если я не хочу быть в безопасности?
– Боюсь, у вас нет выбора. Сказать вам, что я бы сделал, если бы мог вас коснуться?
Разве может она устоять от такого соблазна?
– Да. Пожалуйста.
– Я бы освободил их из тюрьмы, в которой вы их держите. И поклонялся бы в той манере, которую они заслуживают.
«О господи».
Ее руки застыли, лишившись сил от этого прекрасного бархатного голоса.
– А потом, когда они забыли бы, каково это – сидеть в клетке из шелка и костей, я бы преподал вам науку поцелуев, как вы просили.
Ее губы приоткрылись. Пиппа ловила его взгляд, полный чувственных обещаний.
– Но стал бы целовать не ваши губы. Ваши великолепные груди. Эту белую мягкую кожу. Те места, которые никогда не видели света. Никогда не знали мужского прикосновения. Вы бы узнали о языке, мой маленький ученый… ласкающем эти прелестные ноющие кончики.
Кросс нарисовал весьма отчетливую и поразительную картину, и Пиппа мгновенно представила его язык на ее…
