Фабио шел первым. Он сильно вырос за год. Он был в парадном мундире гардемарина Народного Флота с нашивкой за дальний поход. Он держал коробочку с валиком.
Гражданин Ланфран в светлом сюртуке и шляпе с кокардой Начальника уголовного департамента Столичного Управления Министерства Справедливости и Порядка следовал за Фабио. Он все так же немного прихрамывал. Он нес в руках шкатулку и ключ.
Вдвоем они медленно взобрались по лестнице на маленькую площадку наверху. Леко молча устроил шкатулку перед раструбами фортаторов, завел ее ключиком и открыл крышку. Фабио достал валик и вставил в гнездо в шкатулке. Он нагнулся к раструбу. Когда он наклонялся, то почувствовал, как маленький цилиндрик в потайном кармане прижимается к телу. Это был пузырек с каплями Туба. Фабио неслышно вздохнул. Он увидел, что Леко ободряюще улыбается ему, и старательно растянул губы, изображая ответную улыбку.
– Это будет речь Тибула, – просто сказал он в фортатор, как и год назад, и нажал кнопку на шкатулке.
Послышалось шипение, а потом заговорил Тибул:
«Граждане!
Вчера я обещал вам назвать имена врагов народа. Вот эти имена.
Тибул, прозванный Неподкупным, председатель Бюро Народного Собрания.
Просперо, Маршал Республики, командующий Северной Армией.
Эквиа, председатель Клуба Худых.
Суок, главный редактор газеты „Друг Народа“.
Гравиа, генерал Республики, начальник штаба Северной Армии.
Гарум, вице-председатель Клуба Худых…
Мы, друзья народа, возглавили народ в борьбе против Трех Толстяков. Пятнадцать лет мы готовили восстание, пятнадцать лет мы учили народ ненавидеть Толстяков и их власть. Мы не жалели сил и даже жизни в этой борьбе, и мы привели народ к победе.
Но пока мы сражались, за столько лет мы разучились любить, разучились создавать и строить. Конечно, нам нельзя было вести народ дальше. Но мы не заметили этого, мы думали, что знаем, что делать, ведь мы – друзья народа!
И когда народ доверил нам власть, мы не сумели остановиться. Мы продолжали искать врагов. Мы не научились прощать. Из-за этого мы навлекли беды на Республику. Мы разбили и взяли в плен Гина, это замечательно, но потом мы казнили его. За это нам объявили войну все иностранные короли – его друзья и родственники. А ведь мы могли бы простить его и жить со всеми в мире!
Когда после Революции богачи сбежали, забрав свои деньги, жить всем стало хуже. Тогда мы стали обвинять в этом и преследовать толстяков, потом обжор, потом лентяев и заставили многих честных людей возненавидеть Республику. А ведь мы могли бы повести народ строить новые фабрики и заводы, делать и продавать новые товары, чтобы всем разбогатеть больше прежнего! А вместо этого мы требовали делать больше пушек и ружей, чтобы убивать врагов.
Мы решали строить не новые дома, школы и театры, а крепости и трудовые лагеря. Пока мы были у власти, в Столице был посажен один-единственный новый сад, на пепле казненных врагов, а могли бы быть посажены десятки!
И вот теперь мы даже начали ссориться друг с другом. Если так пойдет дальше, скоро мы поведем вас, граждане, воевать друг с другом. Так больше нельзя.
Мы были друзьями народа, граждане. Теперь мы, сами того не видя, превратились в его врагов. Чтобы народ смог жить счастливо, мы все должны уйти. Я, председатель Бюро Тибул, ухожу в отставку. Последнее, о чем я прошу перед уходом Народное Собрание, – сместить с должностей или запретить занимать места всем, кого я назвал. Пусть на наше место придут те, кто не разучился любить, кто может создавать и строить.
А я прошу у вас прощения за всех нас. Мы все оказались обездоленными на всю жизнь. Может быть, наши дети будут счастливее. Простите нас».
Ника Батхен
Слепец
«Упаси меня Зевс от царских милостей», – подумал прорицатель Кимир, обернувшись на шорох. Он был слеп и мог только догадываться, откуда появится убийца. Ремеслу прорицателя обучила его еще мать, злоязычная жрица Гекаты, тяжким посохом вколачивая в дитя премудрость. Много лет Кимир странствовал от полиса к полису, от дворца к дворцу и везде одинаково ловко сплетал туманное кружево предсказаний, так что и сам Гермес не отличил бы в нем правды от вымысла. Но под старость размяк, потерял нюх и однажды, подслушав болтовню двух рабов, посулил Эвримаху, царю Милета, чернокожего отпрыска от любимой жены. Ревнивый царь запер жену в башне, а предсказателя осыпал золотом, приблизил и обласкал. Шесть месяцев длилась райская жизнь, потом царица родила белокурую девочку, прекрасную словно Елена, и Кимир чудом успел убраться из дворца. Предсказатель собрался в Дельфы – помолиться и поразмышлять. Быть убитым за день пути до цели – что может быть обиднее?
– Хайре!
Человек, возникший из темноты, дышал часто, но ровно, пах чистотой и благовониями, позвякивал браслетами, а не кольчугой. Шаги его были медленны, голос могуч – сразу слышно, привык приказывать.
– Долгих лет тебе, повелитель! – склонился перед встречным Кимир, лихорадочно вспоминая имена всех соседских царей и военачальников.
– Ты узнал меня, слепой? – благосклонно осведомился незнакомец.
– Звезда истинного величия проницает даже тот мрак, что окружает меня с рождения, – вывернулся Кимир.
– Хорошо. Ответь, что у меня в кулаке, – скажешь правду…
– Останешься жив, – продолжил Кимир, – так и Сфинкс говорил Эдипу. У тебя в кулаке кузнечик, мой господин.
В пыль под ногами предсказателя, тяжело звякнув, шлепнулся кошелек. Кимир улыбнулся и мысленно вытер пот со лба – по счастью, цари предсказуемы, а кузнечика поймать проще, чем лягушонка или птенца.
– Ты пришел узнать свое будущее, повелитель? Ждут ли тебя победы на поле брани и успехи в мирных делах, кто из родичей плетет сети коварного заговора, какой союз будет прочен, принесет ли сына возлюбленная с волосами цвета заката…
На слове «сына» Кимир услышал вздох и понял, что угадал. Остальное было делом техники.
Первый рассветный соловей уже пробовал голос, а прорицатель всё еще заливался бойкой птахой, предвещая всевозможное процветание и благоденствие. Его собеседник слушал жадно и торопливо, слова словно бы насыщали, успокаивали его. Наконец, когда Кимир стал сбиваться, теряя голос, царь спросил о награде. Успевший ощупать и взвесить на ладони кошелек с золотом прорицатель воззвал к милосердию повелителя и пожаловался на свирепые угрозы властелина Милета.
– Хорошо, – пообещал царь, – пока я правлю, ни смертный, ни бессмертный не смогут причинить тебе вред. Будь благословен и прощай.
Кимир потянулся было поцеловать руку благодетелю, но вдруг почувствовал, что стоит один на дороге подле развалин старого храма. История была странной, но прорицатель привык – с ним всегда происходили необычные вещи.
«Хорошо-то как, – подумал он. – Слава Зевсу, золотых хватит на пару лет сытой, спокойной жизни. Снять домик в Афинах, купить раба. Или рабыню…»
«Хорошо-то как, – восхитился милитенский разбойник, что по большой нужде присел за лавровым деревом и ненароком подслушал весь разговор прорицателя с важным господином. – Добыча жирная, а зубов у нее нет. Прикопать слепыша под кустом – и не хватятся».
«Хорошо-то как, – размышлял за обедом староста из соседней деревни. – Разом избавились и от голода и от больного зуба. Борясь с вором, слепой прорицатель орал так, что и мертвый услышал бы. А живые крестьяне, у которых искомый вор утащил не одну овцу, сочли страшным грехом не вступиться за бедного старца. И кошель золотых – неплохая цена за жизнь».
«Хорошо-то как, – улыбалась за ужином мудрая ясновидящая-пифия. – Зевс с Олимпа наконец-то спустился, сколько лет в облаках просидел безвылазно. Глядишь, покроется новенькой позолотой железный век».
«Хорошо-то как, – потянулась в постели любвеобильная Олимпиада, супруга царя Македонии, прочитав письмо от подруги-жрицы. – Если спросят теперь, почему у чернявого папы родился рыжий сын, я скажу им про некое божество, которому отдалась ночью в храме».
«Хорошо-то как – правду прозрел провидец, – думал довольный Зевс, правя огненной колесницей. – Кризис в божьей семье – дело временное, Гера станет добрей, Посейдон сам захочет мира. Через пару олимпиад замутим небольшую войну, чтобы кровь веселее бежала в жилах. От бессилия непременно излечит корень этого, как его… в общем, травки из дальних стран. Закажу Гермесу, пусть ищет. А мы героя родим, новенького, отважного…»
«Хорошо-то как, – почесал в затылке шутник Психопомп и взглянул в опустевшее небо. – Смертные сплошь слепы и готовы сделать былью любую сказку – только соври красиво. А вот суеверного бога впервые вижу».
«Упаси меня Зевс от всяких благословений», – вздохнул прорицатель Кимир, бредя поутру из гостеприимной деревни. Болели отбитые бока, под слепым глазом ощутимо набухал синяк, в давешнем кошельке сиротливо перекатывалась одна-единственная драхма. И мысли двигались как-то странно. Ритмично, словно удары весел о волны Эгейского моря, чеканно как профили древних царей на старинных монетах, велеречиво и пафосно. «Тени героев, бряцая оружием, выступили из тьмы Аида… как бы это сказать? Ярость? Гнев? Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал…» Кимир остановился и почесал в затылке заостренным концом посоха. «Кажется, мне пора менять имя!»
