– Как спишь ночами? Кошмары не мучают? – тут же обеспокоился врач – Может, тебе успокоительных прописать?
– Кошмары нет, не мучают, а вот сексуальные фантазии – да! Федор Петрович, выписывай меня домой, а?
– Ну, это хорошо, что фантазии есть! Это значит, что на поправку идешь! – врач рассмеялся.
– Доброе утро, мужчины! – дверь в палату распахнулась, впуская Владимира.
– Еще один явился, не запылился! – усмехнулся доктор.
– О каких это вы тут фантазиях разговор вели? – Владимир задал вопрос, а сам, отыскав пульт от телевизора, включил его и активно щелкал каналами, явно выискивая какой-то один, конкретный, канал.
– О! Нашел! Смотри! – привлек он внимание Герберта к телевизору.
На экране была какая-то яхта, стоящая у причала, на борту и рядом суетились люди. Полиция, что интересно, не местная, медики, вездесущие репортеры. На причале лежало три черных мешка, застегнутых на молнию.
– Двухсотые, – усмехнулся Федор Петрович. Мелькающие кадры тоже привлекли его внимание, – и кто это?
– А это у нас господин Зельберг с молодыми любовницами.
– О как! – крякнул врач. – Неужели тот самый? Сына которого вы, молодцы-огурцы, для Зуброва достали?
– Он самый! – хохотнул Владимир.
– И кто его так? – задал вопрос врач.
– Не поверите! – рассмеялся Владимир.
– Володь, не тяни кота за все подробности, – рыкнул уже и Герберт.
– Так жена же его и хлопнула! Сначала муженька, потом его любовниц. Аккурат она его за прелюбодеянием и застукала! Он, видишь ли, скрывался от нее, а она все равно нашла. Говорят, что ей кто-то стуканул, где именно его искать надо. Интересно, и кто ж у нас таким смелым оказался, да, Герыч? Аж на самого Зельберга замахнулся. Не пожалел убитого горем отца, совсем недавно потерявшего своего единственного сына. Он ведь сынульку-то, представляешь, Федор Петрович, аж в горах прятал. Не знаю уж, правда, от кого надо было так прятать своего нерадивого отпрыска! – Владимир театрально вздохнул и продолжил:
– Говорят, не дом, а практически замок Иф, только не на острове, а в горах. Ни одна муха не пролетала мимо видеокамер, понатыканных по периметру забора. Ни одна бродячая собака не поднимала лапу на высокий забор. Местные вообще не в курсе были, кто там жил, представляете? Продукты ночью, раз в 3 месяца, фура привозила, гости не приезжали, хозяева не выезжали. Чего только уже не болтали про обитателей этого замка. А потом вдруг, раз! И у жильцов ляктричество кончилось и тырнет пропал! И все! Алес капут! Невозможно в нашем современном мире жить без всего этого.
– Что ж у них там генератора, что ли, не было? – хмыкнул доктор.
– Да, говорят, и он вдруг оказался выведенным из строя! Кино, да и только, да, Герыч! – усмехнулся Владимир.
– Слушай, ты тут, передо мной-то, комедию не ломай, а то я и тебя найду, за что в больничке у себя оставить! – пригрозил врач. – И кого вы к ним отправили?
– Так родной же до ломоты в зубах и ребрах ОМОН! Кого ж еще? Красиво так парни зашли, в спецовках, типа, мастера по ремонту. Их впустили, а уж они там и разобрались. Да там и народу-то всего ничего было! Пять охранников, хозяин да парочка личностей неопределенной сексуальной ориентации. Эти в спальне развлекались, хозяин, говорят, вообще в наручниках и с кляпом во рту к кровати был пристегнут в этот момент. Вот уж конфуз так конфуз! Парни, что потом в дом вошли, говорят, ржали всем отрядом. Сынулька в наручниках и с кляпом во рту, весь такой красивый, в золотых стрингах, те, что его развлекали, тоже красавцы, глаз не отвесть: в перьях каких-то и на каблуках. Представляете картину: два мужика, если судить по особенностям строения тела между ног, а одеты как женщины. Ну, короче, эти, что в перьях, и не сопротивлялись.
– А я смотрю, сынульке любовь к сексу втроем от папика передалась, да? – хохотнул врач.
– Похоже на то! Жаль только не к девочкам, а к мальчикам.
Герберт выслушал это все молча и когда Владимир закончил, обратился к врачу:
– Спасибо тебе, док, за все, но документы мои на выписку, все-таки, готовь сегодня уже. Засиделся я тут у вас. Меня дома ждут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да, Федор Петрович, выписывай болезного! Устал я его серпентарий возглавлять! Насмотрелся по самое не могу! Никогда не женюсь, обещаю!!
– Не зарекался бы ты, Володя, раньше времени! Всем доброе утро! – дверь в палату распахнулась, впустив на этот раз Владу.
– Вот! Устами этой женщины глаголет истина! – рассмеялся Федор Петрович, а увидев, что Владислава начала выкладывать лотки с домашней едой, укоризненно произнес:
– Это Вы, Влада, напрасно! У нас тут отлично кормят! К тому же Ваш ненаглядный домой просится. Я пригрозил, что под Вашу ответственность, так он не испугался, даже обрадовался.
Владислава повернулась к врачу и вгляделась в его лицо:
– А уже можно домой, да?
– Ну, я думал, может, хоть Вы не будете стремиться от нас убежать! – врач вздохнул. – Ладно! Собирайтесь! Сейчас подпишу все бумаги на выписку. Но вы там главное, чтоб без фанатизма! Поняли?
– Поняли, поняли! – Герберт смущенно рассмеялся.
– Ой, Федор Петрович, я заберу его бумаги! – Владимир ретировался из палаты вслед за врачом.
Едва за ними закрылась дверь, Герберт произнес:
– Влада, я соскучился! Иди ко мне, а?
Владислава подошла, присела на кровать, улыбнулась:
– Вчера же вечером была у тебя.
Герберт дотянулся до нее и неожиданно ловко подтянул к себе в одно движение, уткнулся носом в ее волосы, вдохнул глубоко и замер. Владислава не шевелилась, лишь прошептала едва слышно:
– Я тоже соскучилась по тебе. Только твой парфюм и спасает, веришь? Сама себе маньячку напоминаю!
Герберт тихо рассмеялся:
– На тебе мой парфюм совсем по-другому пахнет. Но знаешь, мне нравится!
– Правда? Значит, ты не сердишься, что я им пользуюсь?
– Нет. Надо будет еще заказать, да? Пусть тебе в маленький флакон нальют, чтобы у тебя всегда под рукой был.
Она согласно кивнула и замолчала. Молчал и Герберт. Наконец, он отодвинулся, сел так, чтобы видеть ее лицо, и произнес:
– Влада, все не получалось сказать тебе спасибо за то, что не дала мне уйти тогда, не отпустила. Знаешь, мне еще никто из женщин не говорил, что влюбился в мой мозг.
– Что? Откуда ты…? – Владислава замолчала, потрясенная. – Так, значит, прав был Федор Петрович, когда говорил, что ты все слышал?
– И слышал, и помню! Владислава, скажи, ты выйдешь за меня замуж? Я понимаю, что не самое романтичное место, одежда не та, да и цветов у меня нет, даже кольца не купил, но…
– Выйду! – она не дала ему продолжать, закрыла ладошкой рот, оборвав его поток слов, повторила:
– Выйду, Герберт Лелло. Вот тебя на ноги поставлю и выйду! Хочется, знаешь ли, если уж не в ресторане и в красивом платье говорить тебе “да”, так хоть в ЗАГСе. Эту-то слабость я могу себе позволить?
– Знаешь ли ты, женщина, что ТЫ, – Герберт выделил местоимение интонацией, – вообще все можешь себе позволить! Кстати, Владислава, я нашел потрясающий дом для нас! Белые колонны, окна в пол, бассейн с…
– С открывающимся куполом и отъезжающей в сторону стеной? – договорила за него Владислава.
– Да, но откуда ты знаешь? Ты его видела? Когда? – он смотрел на нее удивленно.
– Знаешь, когда я не отпускала тебя туда, за грань, я его и видела. Я не верила во все эти необъяснимые вещи. Не отрицала, что они есть, просто, видимо, не сталкивалась… – Владислава смущенно улыбнулась. – Сидя там, в коридоре под дверью в операционную, я очень четко видела все детали нашего общего дома. Даже голоса Степушки и Стеши слышала, дети резвились в том бассейне, и Стеша вдруг…
– Назвала тебя мамой, да? – пришла очередь Герберта договаривать предложение.
– Да, – Владислава смущенно улыбнулась, – ты ведь разрешишь им так меня называть, да?
– Владислава, это не оговаривается! К тому же ведь дети именно так и называют своих родителей, верно? У этих детей никогда не было нормальной семьи, как, впрочем, и у меня самого. Ты вернула меня к жизни, ты вдохнула в меня желание жить, ты научила меня жить. Владислава, ты для меня и есть сама жизнь!
