— Жалеешь, что сюда попал? — Спросил Мишин бесцветным голосом.
— Испугался сначала. Было такое… Неожиданно всё получилось. Покупатель нам плёл про Приморский округ. Вы, говорит, вэвэшники, на курорт едете. А потом, взял нас и слил капитану Скорбеву. А тот нас в Моздок… Там всё и выяснилось.
— Суки. — Пробурчал Мишин.
— Сейчас уже не страшно. Наверное, страх свой в первом бою оставил. — Залужский улыбался открыто.
Алкоголь способствовал приподнятому настроению.
— Не бзди, Миша Липецкий! Правильно же назвал? Миша? — Сержант хлопнул себе по колену. — Вот разгребём этот чеченский муравейник, почту восстановим, отпишешь своей. Только не пиши, что геройски воюешь в Чечне, а то родит ещё раньше срока.
Последние слова Мишина вызвали смех у бойцов. Эйфория весёлости овладела этой небольшой группой. Группой из шести человек, что ещё пятнадцать-двадцать минут назад нажимали на курок и убивали себе подобных. Сейчас приплюснутое состояние, подогретое водкой, приглушало в них военный бзик. Однако, дверь, не без оснований оставалась под прицелом глаз и автоматов.
Черная жесть, лютая жесть, что была в них совсем недавно, ушла куда-то. Даже не ушла. Просто забурилась глубже, в отдалённые закрома души. Ведь верно замечено.
Однажды рождённый зверь, не гибнет. И уже не погибнет в тебе никогда. Жуткая казнь последнего боевика не была показательной. Она была проявлением гнева. А сначала, даже никто и не думал, что так выйдет.
— Разговаривать будем? Или будешь злить меня? — Спросил его тогда, Мишин.
Кинжал красноречиво плясал в его руке.
— Буду… Я всё скажу… Не убивайте.
Абсолютнейший антипод горцам. Русый волос, вместо щетины редкая поросль, белёсые брови, а ещё акцент… Как растягивают русский язык эстонцы, латыши.
— У-ва-ау! — срисовал эти данные Мишин. — Дружественная Прибалтика на тропе войны! Или я ошибаюсь? А?!
— Да, я с Таллина. На этой войне случайно… Я бывший спортсм-мэн. — Вытянул он последнее словечко через «э».
— Как же, ты, спортс-мэ-эн, — передразнил Мишин, — Очутился здесь. Случайно? А хочешь, угадаю твой вид спорта. Биатлон! Угадал, нет?
— Да… Так… — Прибалт начал волноваться, акцент его усилился. — Только я никого не убил… Поверьте.
— На «оптике» ты сидел?
— Да… Только я никого не убил… Не успел…
— Ах, ты не успел, сволочь! — Сержант резким движением ухватил его за подбородок, дёрнул вверх. — Зенки не прячь. В глаза смотри, сука… жалеешь, что не успел?
— Наоборот… Мой друг… По спорту. У него второй контракт с Дудаевым. Он тогда заработал хорошо. Давай, говорит, ты тоже… А я, д-дурак согласился. Но я не-е… не-е. — Губы прибалта нервно дёргались.
— Ладно. — Отрезал Мишин. — К этому ещё вернёмся. Давай по существу. Я — вопрос, ты — ответ. Почую, врёшь, всажу клинок в живот. Готов?
Контрактник спешно мотнул головой.
— Кто, кроме вас, в доме?
— Никого больше. Сначала, да. Была ещё одна позиция, через подъезд. Но потом, они посчитали, что это много, для одного дома. Вторую пятёрку сняли…
— Ваша задача?
— В частности отстрел офицеров, а общая задача, задержать движение федералов до появления основной силы.
— Когда последний раз держали связь со своими?
— Примерно час назад.
— Какие были указания, инструкции?
— Не могу сказать… Связью занимался Иса. А он общался с ними. Исключительно на своём языке.
— Иса — который из этих? — Мишин кивнул на скукоженные тела боевиков.
— Это тот, что прыгнул в окно.
— А-а-а! Крепок был Иса… Да вот ушёл на небеса! — неожиданно схохмил Мишин, и коротко рассмеялся. Потом кликнул Скраолева.
— Ивановец! Покажь мне ихний передатчик…
Как и ожидал он, вместо громоздкого габаритного ящика, в руки его нырнул портативный прямоугольный предмет.
— Да, теперь сам вижу, не халям-балям — Сказал он, разглядывая заграничное чудо.
— Это японская вещь. Радиосканер — Пояснил контрактник. — Дорогой приёмник. И очень мощный. На аккумуляторах.
— Вижу. Показывай… Как тут, и чё…
— Я не разбираюсь. Иса им владел, и никому не давал.
— Ясненько. — Глухо проронил Мишин.
Неспешно подошёл к окошку, встал справа, глядя из окна куда-то вниз. Затянувшееся молчание значило сейчас, что допрос в принципе закончен.
— Вы меня не убьете? — Спросил горе-контрактник, приехавший сюда, то ли ради потехи, то ли ради денег, и попавший так некстати под раздачу.
Молчание его угнетало. Он понимал его однозначно.
Сержант молчал. И молчали все. Бой где-то шёл, далеко за кварталами, а здесь было относительно не шумно.
Нужно было решать с этим… Хотя чего решать. Коли пришёл ты с оружием, и встал по другую сторону, значит, враг ты есть. И спрос с тебя как с врага. Даже если ты не успел ни в кого выстрелить. Слюни и сантименты война не приемлет. Ну, уж, а отпускать пленённого на вольные хлеба, было бы не просто грубой ошибкой, а откровенным безумием.
— Винтовочки-то две. — Кивнул на оружие Мишин. Тон его был нейтрален, и голос не выдавал никаких эмоций. Он повернулся к эстонцу.
— С кем был в паре?
— Друг…Тот, что затащил меня сюда. За ним, да… За ним, полно смертей. Он всё говорил: «Пора тебе, Эдгар, открывать счёт». А я… А я, не успел… Слава богу… — Он позволил себе робкую улыбку. В этой улыбке рождалась надежда.
— Что-то не вижу твоего друга среди жмуров. — Мишин разглядывал убитых. — Все чёрные. Не с чеченцем же, ты сюда приехал?
— Это, наверное, тот, что в прихожке лежит, Володь. — Сказал Зорин. — В камуфляже.
— Ясненько. — Пробубнил Мишин, с интересом разглядывая снайперскую винтовку.
— Винтарь десантников. — Глухо отрезюмировал он оружие, дёргая рукоять приклада в положение «сложено» и обратно. — Удобная вещь… Кажись, легче, чем наш вариант.
Он вскинул СВД на руках, прикидывая вес. Кивнул Зорину.
— Оценишь потом, Вадик. Как у неё бой… — Он снова приклеился взглядом к винтовке, явно любуясь ею.
— М-да-а… Красивая… Удобненькая…
Казалось, сержант забыл о военнопленном.
— Тут ещё к ней должен штык-нож пристёгиваться. — Продолжил рассуждать вслух Мишин. — Ага… Вот он… Створ для ножа…Только, на хрена, он здесь нужен? Для калаша понятно… Необходим. А с винтовкой, если пошёл колоть? От ударов и тряски, и оптика собьётся; и настройки прицела — козе в трещину… Да, Зоря?
— Да, перебор! — Согласился Вадим.
Ему тоже дико показалось прищёлкивать к ювелирно настроенной «оптике» штык-нож. Опытные бывалые снайпера носят свой профессиональный инструмент в специальных чехлах, дабы уберечь его от случайного удара. А тут рукопашная. Смех и только…
— Явный перебор. — Подчеркнул Мишин, вновь раскладывая приклад.
Внезапно, в лице его что-то изменилось. Сержант замер, словно на оружии заметил опасную растяжку. Взгляд его сканировал что-то на прикладе.
— На этой «оптике», ты работал? — Он поднял лицо, и воткнул взгляд в глаза прибалта. Взгляд этот не нёс ничего доброго. Чего там Мишин увидел, что враз изменило его настроение? Брови хмуро сдвинулись в жёсткую складку над переносицей, на скулах заиграли желваки.
— Не-ет. На д-другой.
Сержант аккуратно опустил «сэвэдэшку». Взял в руки другую, рядом лежащую винтовку. Разложил приклад. Упёрся глазами.
Что-то произошло. Что-то в воздухе поменялось. Совершенно пустопорожний трёп Мишина, и его комментарий по поводу оружия… Всё это исчезло в секунду. Сейчас нечто недоброе исходило волнами от Мишина и эту энергетику почувствовали все. Вадим взглянул на контрактника и поразился… Ещё недавно, волнующийся эстонец, или кто там, латыш? Ещё недавно разговаривал, беспокоился о своей судьбе. Был живой… Он и сейчас был не мёртвый. Но… До живого не дотягивал. Бледный, бледнее некуда, он стоял сейчас нереально белый. И даже губы его вровень с лицом побелели. А глаза… В глазах стоял жуткий страх, давно за пределами панического… За страхом читалась обречённость. Это было видно, и Вадим сам не верил, что это можно читать… Когда-то, от кого он слышал, что у человека незадолго перед тем, как ему умереть, либо погибнуть, на лице появляется характерный рисунок. Своеобразная печать смерти. И тот, кто эту печать разглядеть умеет, недвусмысленно знает, что владелец такого рисунка доживает последние дни, часы или минуты. Сейчас Вадим понимал, что это не выдумки.
— Не убивал, значит, говоришь…
Голос Мишина был глухой, а тон был с подтекстом скрытой угрозы. Он аккуратненько положил вторую винтовку и повернулся к наблюдавшим. Ситуацию прочувствовали все. Воздух стал тяжёл. Так бывает в преддверии грозы. В руке сержанта вновь появился кинжал.
— Не убивал? Не виноват?
Он медленно надвигался на снайпера. Как сама неотвратимость. Как скорый суд и приговор.
