— Мы все хотим одного, — подтвердила Евгения каким-то осторожным тоном. — Каждый по-своему, но я уверена, мы все любим Дарреля.
Улана промолчала, однако по лицу было видно, что она не разделяет подобных стремлений, и эта встреча скорее печалила её. Призрачная старушка тоже недоверчиво покачала седой головой.
— Ой ли? — позволила она себе вслух усомниться в их искренности, и обвела присутствующих испытующим взором, задержалась на Евгении чуть дольше, чем на остальных, а потом вдруг согласилась. — Хорошо. Пусть наш мальчик сам решит, а мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы указать ему путь обратно.
Улана так и не выразила ни протеста ни решимости помочь, просто скользнула вперёд и остановилась у изножья кровати. Другие две призрачные дамы остались парить по краям её изголовья.
Далее управление ритуальными действиями перешло к Лльюэллину, Евгении и Шемс. Крепко держась за руки они плели волшебное заклинание, черпая энергию их внутренних резервов.
Нечто чужеродное стремилось разорвать их связь, с откровенно враждебными намерениями наваливалось со всех сторон, лезло под кожу обжигая одновременно жаром и холодом. Их сцепленные ладони загорелись слабым золотистым светом, но как же трудно было противостоять разъединяющей их неведомой силе.
Шемс точно знала — призракам сейчас тоже больно. Их медленно, но неотвратимо затягивало в густую, будто тягучее желе чёрную воронку, в абсолютный мрак небытия.
— Эмоции не являются пороками, — гаркнула на живых призрачная старушка, отчаянно сопротивляясь пожирающей её тьме. — В ваших сердца полно сомнений, а значит там недостаточно любви. Моему внуку не удержаться в мире, где недостаточно любви.
— Связь трещит по швам, — признал очевидный факт Лльюэллин. — Мы вот-вот потеряем контроль.
Шемс овладело отчаяние. Тогда, в городском приюте, когда Тиббот впервые протянул ей руку, она не слишком осторожничала, просто сиганула в омут с головой. Но если бы вновь оказаться перед выбором, зная наперёд, что её ждёт в будущем. Как бы она поступила в таком случае? В застывшем взгляде, уставившемся на Лльюэллина, впервые читалась обречённость.
— Нам не справиться без горгульи.
Его кожа была бледна и покрыта капельками пота, однако взгляд сохранял обычную невозмутимость.
— Не сомневался, что услышу от тебя это.
— Зачем же тогда согласился?! Почему не сделал по-своему? Ты же всё заранее понимал… — не договорив, она разрыдалась.
— Я и сделал всё по-своему, — его тон был холоден, впрочем, как обычно.
— Для тебя это естественно, да? Желать ему смерти. Иначе где же она? Где Чила?
— Да здесь я.
Из глубины гостиной к ним в спальню величаво проследовала тень, и спустя миг смятённым взорам присутствующих предстала горгулья, свободная, блистающая во всём своём ужасном великолепии.
— Мы договорились, — светлые глаза Лльюэллина смотрели на неё зорко и предупреждающе.
— Спокойнее, спокойнее. Разве ж я нападаю? Просто стою тут и размышляю о том, насколько вы люди нежны, насколько уязвимы. Не бойтесь, я нужным образом настроилась на эффективное сотрудничество, поэтому сегодня обойдёмся без кровопролития. Готова даже получить и рассмотреть предложение поучаствовать в вашем милом мероприятии. Только пусть она сама попросит, — Чила кивнула в направлении Шемс, и след надменной улыбки промелькнул на её губах.
Шемс не стала колебаться, ей уже нечем было рисковать.
— Чила, прошу тебя… Нам не справиться без твоей помощи.
— Чистого любопытства ради, — девушка-полуптица согласилась не раздумывая. Конечно, ведь за тем и пришла, — Так интересно вдруг стало, чем же в итоге закончится это забавное представление.
Она ловко втиснулась между Шемс и Лльюэллином, расцепив их руки и, каким-то чудом не прервав связь.
И тотчас Шемс окатила волна энергии, мощная, яркая, отдаваясь приятным покалыванием потекла по живым каналам рук, высвобождаясь, проникая везде и всюду, наполняя пространство дома невиданной силой. Привыкшие к темноте глаза зажмурились сами собой от взорвавшего пространство нестерпимо-ослепительного электрического света.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Все свои чувства и мысли Шемс сосредоточила на движении этой энергии, но и так было ясно, что уж теперь-то точно всё кончено — они справились. Оказывается, им по силам даже победить смерть.
Глава 35
Взгляд упал на Дарреля — смертельная бледность сошла с лица, а глухой хрип сменился ровным дыханием крепко спящего человека.
— Я хочу быть рядом, когда он очнётся, — никакой победной радости не было. Шемс не отпускало чувство разбитости, горло перехватывало от нелепого желания плакать. Призраки исчезли, а она снова не успела попрощаться, даже толком поговорить и то не вышло. Когда выпал шанс, и долгая тоска преобразилась в мгновения чудесной встречи, она снова сплоховала… потому что о другом думала.
Евгения со вздохом поднялась на ноги.
— Да, будет правильно, если именно тебя Даррель увидит первой, когда проснётся, это придаст ему дополнительных сил. Полагаю, проклятия Сатис можно больше не опасаться, ибо выглядит «наш пациент» теперь несомненно лучше, — она окинула беглым взглядом всех присутствующих и не давая никому возможности успеть ей что-либо ответить, быстренько нырнула за дверь, ведущую в просторную гардеробную.
— Ну раз угроза очередной катастрофы миновала, я, пожалуй, тоже пойду, займусь разгребанием завалов, вдруг и мне, как Шемс повезёт, и я отыщу ценное сокровище, — в прозрачно-серых глазах Лльюэллина светилась ирония. Но прежде чем уйти он вежливо кивнул Татьяне: — У вас выдался трудный день и ещё более трудная ночь. Увы, полноценно отдохнуть в доме возможно только в покоях Шемс. Но если вы не желаете терять её из вида, то ступайте в гостиную, там есть уютный диван. Посвятите сну хотя бы утренние часы.
По глазам Татьяны не трудно было догадаться, что сон — это последнее о чём она сейчас думает. В голове её бушевал океан вопросов, но из опасения сболтнуть лишнего, говорить при посторонних не хотелось. Женщина вопросительно взглянула на Шемс и, получив в ответ ободряющую улыбку, всё-таки уступила разумным доводам.
Следом за Лльюэллином вскочила и горгулья.
— Мне вернуться в клетку?
Шемс мигом напряглась, в ушах отдавалось гулкое биение пульса. Оставалось только надеялась, что никто не заметил, каких усилий ей стоит сохранять достоинство.
— Спасибо, Чила. Я в долгу перед тобой. И верю, что отыщется способ… примирить… наши стороны. Делай, что хочешь. Только без кровопролития, — напомнила она и попробовала шутливо улыбнуться. Улыбка вышла так себе. — Можешь вернуться в свой мир.
— Я хочу помогать Лльюэллину разгребать завалы.
Лльюэллин уже поворачивал дверную ручку, и инициатива Чилы похоже застало его врасплох.
— Говоря по правде — не самое увлекательное занятие.
— Зато так будет проще не нарушить условия нашей магической сделки. Моя жизнь всё ещё дорога мне, — она не сводила с него горящих глаз.
Шемс с шумом выдохнула накопившееся напряжение. Вот значит в чём дело. Но как Лльюэллин умудрился вынудить горгулью дать клятву подчинения? А ещё, сложно поверить, однако, кажется, Чила испытывает по этому поводу душевное удовлетворение. В конце концов, недаром она без промедления умчалась за ним.
Тиббот сгрёб обеими руками в мусорный пакет огарки свечей, использованных в ритуале и аккуратно прибрал в уголок остальные колдовские атрибуты. Его лицо такое живое, такое знакомое и родное, казалось лучиком света в царящей над домом погребальной атмосфере. Глядя на него у Шемс возникало безотчётное желание улыбаться, грусть понемногу уходила. Странные мысли блуждали у неё в голове. Перебравшись в кресло и уютно поджав под себя ноги, она расслабленно потянулась, почувствовав, наконец, уверенность и спокойствие.
Он подошёл, сел на полу рядом и положил голову ей на колени.
— Можно я тут посплю?
Шемс погладила густую мужскую шевелюру и попыталась прикинуть, когда он отдыхал в последний раз. Даже его голос звучал глубочайшей утомлённостью. Конечно, он имел право быть усталым, ведь он тоже всего лишь человек. Вспомнив, что Тибботу исполнилось 169 лет, Шемс мысленно хихикнула. Человек, но удивительный, противоречивый, невероятный! И овал молодого лица, в обрамлении вьющихся рыжих волос к которым всё время хочется прикасаться, и ямочки на щеках, и тепло его тела — всё это было слишком реальным, слишком человеческим, вызывающим в Шемс вполне плотский интерес…
