Цетегус улыбнулся.
— Да, я и сам так думаю. Мой Сифакс не продаст меня так легко… Однако, не довольно ли заниматься невольником? Я вижу торжественное шествие и золотое блюдо. Очевидно, повар Каллистрата шлет нам главное чудо своего искусства. Встретим его с подобающим вниманием.
Появление шестипудовой рыбы на золотом блюде, окруженной полуаршинными речными раками и украшенной маленькой золотой короной, вызвало восклицания восторга.
— О, Каллистрат… Ты хочешь убить меня, — простонал Бальбус, предвкушая гастрономическое наслаждение. — Эта рыба стоит дороже, чем я сам, со всеми моими внутренностями…
— Скорей бери свои слова обратно, Бальбус, — закричал поэт-сатирик. — Припомни, что Катон говорил: горе стране, в которой рыба стоит дороже быка…
Общий смех встретил злую эпиграмму Пино, причем Бальбус первый подал сигнал к смеху, соглашаясь походить на быков, имеющих неоценимые для обжоры способности пережевывать съеденную пищу.
— Прочь красное вино, друзья мои… — объявил симпозиарх. — Благородная рыба должна плавать в благородном вине. Пришла пора откупоривать привезенную амфору. Как уроженец Коринфа, наш любезный амфитрион должен знать старый обычай, приказывающий каждому участнику весеннего пиршества привезти с собой что-либо особенно вкусное…
— Вроде восковых персиков моего брата, — громко смеясь заметил Люций Люциний.
— Префект, — с удивлением произнес хозяин дома. — Ты удивительный человек… Правду говорит Люций, что ты все знаешь. Никогда не ожидал, чтобы ты вспомнил о старом обычае, почти забытом в Риме…
— Все знать никому не дано, друг Каллистрат. Но кое-что интересное мне довелось узнать во время моих путешествий. Между прочим, и существование напитка, который вы сейчас получите, друзья мои… Бьюсь об заклад, что никто из вас не только никогда не пил ничего подобного, но даже и не сможет угадать, откуда это вино и как оно называется.
— Ого-ого — протестовал Пино. — Наш Бальбус знает всякую снедь и всякие пития. Посвятив свою жизнь изучению гастрономии, он обязан узнавать каждое блюдо и каждый напиток. Это единственное право на существование нашего обжоры.
— Пусть он угадает хотя бы только название моего вина, или его родину, и я поднесу ему амфору подобно той, которую вносят мои невольники.
Действительно, два сильных негра не без труда тащили за ручки громадную амфору из черного гранита, странной и, очевидно, старинной формы, почти в рост человека. Тяжелый сосуд был заботливо залит гипсом до половины горлышка: стенки же его были испещрены иероглифами.
— Клянусь Прозерпиной, — заорал Бальбус, заранее облизываясь, — эта черномазая девица появилась прямо из царства теней.
— Не бойся черного сосуда, друг Бальбус… Душа у него белая, в чем ты сейчас убедишься… Сифакс, исполняй свою обязанность.
Молодой невольник искусно сбил гипсовую корку серебряным молоточком, затем бронзовыми щипцами вытащил пробку, сделанную из пальмовых волокон, и наконец осторожно наклонил амфору и выплеснул из нее слой масла, преграждавшего доступ воздуха. Теперь только наполнил он кубки, выточенные из цельных кусков янтаря и выбранные Цетегусом для таинственного напитка.
С любопытством поднесли присутствующие свои кубки к губам. Едва только густое желтоватое вино наполнило сосуды, как дивное благоухание распространилось по всей комнате.
— Божественный напиток, — вскрикнул Бальбус. — Цетегус, признайся, не у царицы ли подземного царства, Прозерпины, похитил ты его?
— Об этом вине я не имею понятия, — произнес Каллистрат, отпив маленький глоток, как подобает знатоку и ценителю.
— И я… И я… — в один голос подтвердили братья Люцинии.
— Я тоже, — заметил Пино. — Но мне и не интересно знать источник моего наслаждения. Несравненно важней использовать его до конца… этой маленькой амфоры.
— Берегись, Пино, — произнес Массурий, осторожно допивающий свой кубок. — Этот напиток — что-то вроде жидкого огня… После двух кубков ты запоешь не хуже Анакреона.
— Цетегус… Друг и благодетель. Признайся, откуда ты достал этот божественный напиток? — восторженно вскрикнул Бальбус, протягивая Сифаксу опорожненный кубок. — Для меня он загадка, но загадка вкуснейшая…
— Итак, никто из вас не знает этого вина? — спросил префект, улыбаясь успеху своего сюрприза.
— Никто, — сознался Каллистрат. — Разве ты, Фурий Агалла? — обратился он к своему соседу слева. — Ты мореплаватель, изъездивший весь мир, быть может, и встречал где-либо источник этого дивного напитка.
— Да. Я знаю это вино, — коротко и. решительно ответил молчавший до сих пор тридцатипятилетний брюнет с оригинальным светлокоричневым цветом лица, глубоко впавшими огненными глазами и короткой курчавой черной бородкой, обстриженной по-восточному. Одет он был чрезвычайно просто, в белую тунику азиатского покроя, и только громадная ценность изумрудной пряжки, придерживавшей белый шелковый плащ, говорила о его богатстве.
Каллистрат громко рассмеялся.
— Я так и знал… Два великих путешественника встретились у меня сегодня, и ничего нет мудреного в том, что им известны одни и те же тайны… Но, Цетегус, прости меня… Называя тебе имена моих гостей, я, кажется, позабыл, что ты и Фурий Агалла не знаете друг друга?
— Я знаю префекта Рима, — все так же коротко ответил молчаливый собеседник, с легким акцентом, выдающим чужеземца.
Цетегус внимательно взглянул на этого человека, в чертах которого было что-то особенное. Его нельзя было спутать с другими. И Цетегусу, понимающему людей, захотелось иметь своим союзником и почитателем этого молчаливого иностранца. Он обещал себе быть с ним особенно любезным.
— Признаюсь, ты удивил меня, Фурий Агалла… Я не ожидал, чтобы кто-либо из римлян мог выиграть у меня этот заклад.
Каллистрат снова засмеялся.
— А я сейчас поясню тебе причину твоей ошибки, Цетегус… Во-первых, ты принял моего друга за римлянина, а во-вторых, за обыкновенного человека. Он же, во-первых, принадлежит к таинственной породе людей, населяющих никому не ведомый остров Корсику, где столько же огнедышащих гор, как и огнедышащих людей, из коих первым имею честь тебе представить моего соседа… Во-вторых, Фурий Агалла не чета нам, смирным и оседлым; людям, считающим великим подвигом путешествие из Коринфа в Рим, или из Рима в Равенну. Друг Фурий изъездил весь свет, и чуть ли не открыл новый путь в Индию… Недаром он владелец целого флота, круглый год странствующего с товарами по всем морям Европы, Азии и Африки. Поэтому и сам Агалла появляется в Риме так же редко, случайно и кратковременно, как метеоры, низвергающиеся из неведомых заоблачных высот. Правда, у нашего метеора есть дивная вилла на берегу Тибра, но таких у него штук двести… Кажется, нет страны и города, в котором бы мой друг не обладал поместьями или дворцами, не считая сотни тысяч невольников, безмерного богатства и…
— И безмерно болтливого друга, — по обыкновению коротко перебил красивый корсиканец. — Очевидно, Каллистрат желает сделать меня смешным в твоих глазах, префект. Но я надеюсь, ты не поставишь мне в вину его преувеличения…
С очаровательной любезностью Цетегус протянул руку корсиканцу.
— Ты не из тех людей, чей авторитет определяется богатством. Твое значение другого рода… Оно написано на твоем лице, Фурий Агалла… Я рад, что узнал тебя, и охотно плачу за это удовольствие таким пустяком, как амфора вина.
— Я протестую, — крикнул Бальбус, разобравший только последние слова. — Доброе вино никой не пустяк, такое же, как этот нектар, положительно бесценно…
— Позвольте, однако, друзья мои, — заметил Пино. — Если Фурий Агалла знает название этого вина, этого таинственного нектара, то он должен сообщить нам, откуда его можно получить.
— Нет, друг Пкно, — отозвался Цетегус. — Твоя надежда неисполнима. Если этот благородный корсиканец в самом деле пил это вино, то, конечно, в том же погребе, что и я…
— …Ты, — докончил Агалла равнодушно. — Ибо другого нет и быть не может.
— Пощадите, друзья мои… довольно загадок. Сжальтесь над нашим любопытством, — взмолился Бальбус. — Нам, простым смертным, до смерти хотелось бы знать, что это за таинственное вино, которое продается в единственном только погребе…
— Где его все же нельзя купить, — перебил Агалла. — Это священное египетское вино, которое употреблялось исключительно только в храмах Изиды, в дни, посвященные этой богине.
— Фурий издевается над нами, — сказал пожимая плечами, торговец невольниками. — Изида, Осирис и все прочие божества древнего Египта давно распроданы за ненадобностью…
— Ошибаешься, Массурий, — возразил Цетегус. — Несмотря на торжество христианства, среди египтян все еще существуют люди, особенно женщины, не отказавшиеся от своей древней религии и продолжающие служить Осирису и Изиде, тайно, конечно… Спасаясь от преследований христианских священников, жрецы Изиды прячутся в подземелья, которыми изрезаны недра египетской земли. В одном из этих подземелий, скрытом под пирамидой Хеопса, находится, между прочим, и обширный склад вина, опьянявшего поклонниц Изиды во время торжественных жертвоприношений. Главная жрица одна имеет ключ от этого склада, и тайну эту она передает только перед смертью своей дочери или преемнице. В бытность мою в Египте случай свел меня с этой жрицей. Она была молода и красива, хотя и напоминала пантеру пустыни или, вернее, дикую кошку. Мне все же удалось приручить ее настолько, что она показала мне таинственный погреб и даже подарила на прощанье пять амфор священного вина. Одну из них только что раскупорили. Вторую же я пришлю завтра нашему другу Фурию.
