Окончив это письмо и запечатав его великолепным аметистом, на котором мастерски была выгравирована голова Юпитера, Цетегус дернул шнурок, висящий на мраморной стене возле стола. В ту же минуту в комнате, где ожидал приказания дворецкий невольник, бронзовая Фортуна выронила из рога изобилия маленький серебряный шарик. Раздался звук, похожий на удар тамтама. Невольник вздрогнул и кинулся в кабинет префекта.
— Где гонец, привезший это письмо?
— Спит в комнате невольников. Он прошел всю дорогу без сна и едва держится на ногах.
— Хорошо… Пусть отдохнет до вечера. Потом сведи его в баню, накорми хорошенько, одень в новое платье, дай десять золотых монет и отправь с этим письмом в Неаполь, к Юлию Монтану.
— Будет исполнено, господин.
Цетегус махнул рукой, и хорошо дрессированный невольник бесшумно исчез.
Оставшись один, префект Рима усмехнулся холодной и жесткой усмешкой.
— Так-то лучше будет… Было бы слишком глупо, если бы этот нелепый случай принудил меня отказаться от мести Кастору из-за моего наивного Поллукса…
XXIV
Два месяца спустя Цетегус получил приглашение, мало отвечающее его летам и его положению. Но опытный дипломат умел жертвовать собой там, где можно было приобрести новых приверженцев. В Риме же было немало богатой молодежи, предпочитавшей веселое прожигание жизни политике и заговорам. Кружок этот был недоступен Цетегусу до сих пор, поэтому он в глубине души серьезно обрадовался, когда его пламенный приверженец Люций Люциний явился к нему от имени Каллистрата, молодого, несметно богатого грека, недавно поселившегося в Риме и ставшего центром того кружка, который принято называть «золотой молодежью».
— Каллистрат празднует весеннее солнцестояние и был бы безмерно счастлив видеть тебя, Цетегус. Он поручил мне передать тебе его просьбу, пожертвовать нам несколькими часами твоего драгоценного времени. Я обещал и, конечно, предупредил заранее, что за успех не ручаюсь… Ты слишком высоко стоишь над нами, Цетегус, чтобы интересоваться болтовней молодежи о скачках и охоте… И если тебя не соблазнит коринфское и кипрское вино, привезенное Каллистратом из собственных виноградников…
Цетегус улыбнулся, положив руку на плечо радостно смущенного юноши.
— Вино меня мало интересует, друг Люциний… Несравненно меньше, чем римская молодежь. И ради нее я с удовольствием принимаю предложение твоего друга.
В те отдаленные от нас времена, когда обращение Константина в христианство было еще недавним событием, а побежденное язычество еще не совсем забытой привычкой, если не верованием, римской церкви приходилось закрывать глаза на многочисленные празднества, установленные когда-то в честь языческих богов. Народные массы отказывались от древней веры в Юпитера и Венеру, но сохраняли обряды, ставшие любимой привычкой и превратившиеся в простые увеселения. И теперь еще можно найти в Италии следы язычества в различных народных празднествах, переименованных христианской церковью и приуроченных к какому-либо событию новой религии. Так было и с «летним солнцестоянием», ставшим впоследствии праздником святой Троицы и Духовым днем.
На такой-то праздник и был приглашен Цетегус в небольшой, но изящный дом, выстроенный богатым торговцем Каллистратом Коринфским в самом аристократическом квартале Рима, по образцу древнегреческих зданий времен Перикла и Аспазии.
Между довольно безвкусными образцами тяжелой архитектуры времен Западно-Римской империи и начала расцвета Византии, благородная простота древнего эллинского зодчества производила вдвойне отрадное впечатление.
В большом столовом зале, расположенном на севере, уже были зажжены светильники, когда Цетегус появился в дверях, предшествуемый невольником, обязанностями коего было докладывать имена входящих гостей.
Появление пожилого сановника произвело немалый эффект. Присутствующие молодые люди приподнялись на своих ложах, а хозяин дома встал навстречу входящему.
— Привет благородному Цетегусу… Я счастлив видеть тебя в моем скромном жилище, и благодарю нашего общего друга, Люция Люциния, за удовольствие твоего присутствия, которое приписываю исключительно твоей любезности и снисходительности.
Красивый молодой человек, в строго выдержанном древнегреческом хитоне и в плаще, с венком из лилий на характерной курчавой голове, с блестящими черными глазами, произнес свое приветствие с таким тонким соединением собственного достоинства и почтения, подобающего человеку старшему по летам и общественному положению, что Цетегус с особенным вниманием взглянул в энергичное смуглое лицо Каллистрата, сразу почуяв в нем недюжинную личность.
Навстречу префекту Рима пахнула волна горячего воздуха, насыщенного опьяняющим благоуханием свежих цветов и тонких вин. Яркое пламя многочисленных бронзовых светильников красиво отражалось на инкрустациях золота, перламутра и черепахи, которыми были выложены стены и которые дробились на разноцветной мозаике мраморного пола. Расположенный подковой обеденный стол окружали седалища из резной слоновой кости, с подушками из пурпурного бархата с золотой бахромой. Гостей окружал целый рой невольников, молодых мальчиков и красивых юношей, в богатых туниках из дорогих тканей, скорей, обнажающих, чем прикрывающих красивые формы их тела.
Цетегус поздравил хозяина с изяществом убранства его жилища и с прекрасным подбором служителей.
Каллистрат скромно улыбнулся.
— Я недаром родился и вырос в Коринфе, где еще живы предания о красоте древней Эллады, — скромно ответил Каллистрат. — Переехав в Рим, я постарался окружить себя воспоминаниями о моей прекрасной родине, и я счастлив, если такой знаток и ценитель, как ты, одобряешь мое скромное жилище… Однако, позволь представить тебе дорогих друзей, ожидавших тебя с не меньшим нетерпением, чем я Нас немного, как ты можешь видеть…
— Не меньше числа граций и не больше числа муз, — улыбаясь, ответил Цетегус, поочередно приветствуя присутствующих. — Большинство из твоих гостей мне знакомы, хотя я и не имел случая познакомиться с ними поближе. Я остаюсь твоим должником за этот счастливый случай.
Польщенная молодежь горячо приветствовала Цетегуса, который оказался таким милым, простым и жизнерадостным товарищем.
— Мы заранее избрали тебя председателем нашего пира, Цетегус, — заявил Люциний.
— Надеюсь, ты не откажешься занять место симпозиарха, — в свою очередь прибавил хозяин, подводя своего гостя к почетному, или «консульскому» месту, к ложу, поставленному выше остальных.
— От почетных обязанностей никогда не отказываются, друг Каллистрат… Я с радостью принимаю знаки моего однодневного, — верней — одноночного величества.
Выбрав из зеленой корзинки, поднесенной ему коленопреклоненным нубийским мальчиком, роскошный венок из пурпурных роз, Цетегус надел его на голову. Затем он взял из рук другого невольника обвитый цветами жезл симпозиарха из слоновой кости, и, подняв его над головой, с величественной грацией произнес традиционную фразу:
— Настал конец вашей свободе, дорогие собеседники… Отныне властвует над вами симпозиарх Цетегус Сезариус, повеления которого считаются законом, вплоть до солнечного восхода… Но не бойтесь моей тирании, друзья мои. Я клянусь быть милостивым властелином.
Окружающие переглянулись, Люций Люциний, не выдержав, произнес вполголоса:
— Посмотри, Каллистрат… Венок из роз на этой голове кажется настоящей диадемой…
Цетегус ласково кивнул пылкому юноше и, надев через плечо вторую гирлянду из жасминов и левкоев, провозгласил, с шаловливой торжественностью:
— Первый закон тирана Цетегуса приказывает отныне больше не смешивать вина с водой, дабы не портить благородного напитка плебейской жидкостью.
Веселый смех раздался вокруг стола.
— Ого, — воскликнул юный Бальбус, двадцатилетний помещик, только что получивший в наследство богатое земельное имение в Сицилии. — К тирану, издающему такие законы, я немедленно записываюсь в подданство.
Общий смех отвечал на эту фразу. Бальбус был известен своим пристрастием к «благородным» напиткам, а его не по летам объемистая корпуленция ясно говорила о способности вмещать более чем достаточное количество жидкости.
Цетегус поднял свой жезл и разговоры мгновенно смолкли.
— Как зовут твоего виночерпия, друг Каллистрат?
— Ганимед к услугам нашего Юпитера, — улыбаясь, ответил домохозяин, жестом подзывая красивого бледнолицего невольника в богатой пурпурной тунике. — Этот юноша вывезен мною из Фригии… Как он тебе нравится, Цетегус?
— Красивый малый, — снисходительно ответил патриций. — Я вижу, у тебя прекрасный вкус, Каллистрат, и уверен, что содержимое твоих погребов не менее красиво, чем твой виночерпий.
