– Григорий Григорьевич! – обратился к нему Белецкий. – Вы хоть картуз да рубашку снимите. Тело, знаете, любит солнышко.
– Пожалуй… – быстро согласился Гриша и в одну секунду снял с себя рубашку, протащив ее через голову, на которой каким-то чудом остался сидеть синий картуз.
– А картуз? – удивился Белецкий.
– Позволю себе остаться в головном уборе… – мягко сообщил Гриша. – У меня, видите ли, свои странные взгляды на медицину и на некоторые явления природы в виде разного рода ударов, как электрических, так и световых… Если вы ничего не будете иметь против – я останусь в картузе.
– Ах, ради бога! – поспешно ответил Белецкий.
– Благодарю вас… – скромно поблагодарил Гриша, закидывая голову и пытаясь увидеть Белецкого.
Варя лежала рядом с Денисом, закрыв глаза и подставляя лицо обжигающим лучам солнца. Признавшись себе в любви к Денису, она с того момента не могла уже больше думать ни о чем, кроме своей любви. Все эти дни она ходила, как в тумане, и теперь близость Дениса еще больше опьяняла ее. Это была ее первая любовь, беспощадная, болезненно-тревожная, всепоглощающая, как и всегда бывает первая любовь.
Она не могла лежать без движения, ерзала по песку, привставала, мельком взглядывала на Дениса, опять ложилась и, наконец, сама не зная, чего хочет, вскочила на ноги. Нетерпеливо посмотрела на безмятежно уснувшего Бушуева, отряхнула песок с колен и стала подбирать к затылку пышные волосы и скреплять их гребенками. Надела купальную шапочку.
– Денис!
– Да…
– Идемте купаться…
– Пожалуй, пора… – согласился Бушуев, подымаясь. – Я, знаете, кажется, уснул… Так хорошо пригрело солнышко.
И улыбнулся мягко и виновато, как ребенок.
Поднялись и остальные.
– Я плавать не умею… – жаловался Густомесов.
– В таком случае, товарищ Густомесов, я бы вам посоветовал не подходить близко к воде… – высказал свое мнение Гриша Банный, – не исключена возможность непоправимого несчастья, ибо оживить труп утопленника так же немыслимо, как вырастить в Отважном апельсиновое дерево…
– А вы, товарищ Банный, стругайте вашу палочку и поменьше думайте афоризмами, – обиделся Густомесов.
– Слушаюсь…
– Борис, ну как тебе не стыдно сердиться на… на такого человека, – упрекнула Нелли и повернулась к Грише. – А вы пойдете с нами в воду?
– Что? – удивился Гриша, округляя белесые глаза. – Нет уж… я, пожалуй, здесь посижу.
И взглянул на небо.
– Полдень. Иногда, знаете, в это время люди обедают… иногда – позже. Кто как… Наш командир, бывало…
– Вот и хорошо! – обрадовалась Нелли. – Пока мы купаемся, вы распакуйте корзину, расстелите скатерть и приготовьте закусить…
Гришу словно кто уколол гвоздем. Он отбросил палочку, очень легко подпрыгнул на журавлиных ногах своих и, придерживая рукой картуз на голове, бросился к корзине.
Варя, Бушуев и Кистенев, плававший довольно прилично, вскоре очутились далеко от берега. Кистенев повернул назад. Денис и Варя остались вдвоем.
– Вы не устали? – спросил Бушуев. – Может быть, вернемся?
– Нет, я совсем не устала… ни капельки, – солгала Варя. Ей так хотелось побыть наедине с Денисом!
– Знаете, что я вспомнила? – спросила она через некоторое время.
– Что такое?
– Я вспомнила, как давным-давно вы меня учили нырять с камня…
– Когда?
– Неужели не помните?
– Н-нет… не могу вспомнить…
Денис в самом деле никак не мог вспомнить – когда это было. И эта его забывчивость рассердила Варю. Она круто развернулась и поплыла к берегу.
– Куда вы?.. Что случилось?.. – испугался Бушуев и быстро нагнал ее. – Вы устали?
– Да, устала! – раздраженно крикнула Варя. – Устала от вашей невнимательности и… и от вашего таинственного поведения.
Огорченный и сбитый с толку Денис никак не мог понять своей вины.
– Варя… пожалуйста, объясните… Чем я вас обидел?
– Тем, что очень мало обращаете внимания на тех, кто к вам… хорошо относится и кто… кто… – Она хлебнула воды и закашлялась.
До самого берега она не проронила больше ни слова и только тогда, когда, усталая, нащупала ногами дно, вдруг спросила:
– Можете ответить мне прямо и честно на один вопрос?
– Конечно…
– Кто была эта женщина, ради которой, помните, вы так невежливо покинули меня зимой? Надеюсь, это-то вы не забыли?
– Это была Манефа Ахтырова… – просто и спокойно ответил Бушуев и удивился этому спокойствию.
Варя стояла по пояс в воде, поправляла выбившиеся из-под шапочки волосы и не спускала глаз с лица Дениса. На длинных ресницах дрожали радужные капельки воды.
– Откуда она?
– Из Татарской слободы… Жена Алима Ахтырова… вы, очевидно, ее не знаете… – опять спокойно ответил Бушуев и подумал: «Вот так же, наверно, спокойно отвечает на допросах большой преступник». И он приготовился к следующему вопросу, который неизбежно должен был последовать за первыми двумя: «Вы ее любите?» Приготовился и решил сказать Варе правду. Но вышло иначе…
– Так она замужем! – радостно вскрикнула Варя и, не сумев скрыть этой радости, покраснела и отвернулась. И сразу все посветлело: и песок, и лес, и небо…
Раскидывая брызги, она выбежала на берег и пустилась к тому месту, откуда началось плавание. Бушуев едва поспевал за ней.
Нелли и Густомесов еще барахтались в воде, а Кистенев и Белецкий ходили по приплеску и собирали ракушки.
На песке голубела мохнатая скатерть, заставленная тарелками, консервными банками, бутылками… Вокруг скатерти суетливо бегал Гриша Банный. Поведение его было несколько странное. Он поминутно ронял тарелки, спотыкался и без конца что-то объяснял.
– Григорий Григорьевич, а вы не забыли открыть бутылки? – наблюдая за ним, поинтересовался Белецкий.
– Как же-с… И р-раставил… Здесь вот – коньяк, здесь – водка, а здесь – дамский ликер-с… пахнет, между прочим, клопами… А так как в наше печальное время никому нельзя доверять, даже фабричным этикеткам, то на всякий случай, чтобы не произошла путаница в сортах, я сам удостоверился в правильном соответствии содержимого бутылок с их этикетками путем непосредственной пробы-с…
После завтрака Белецкий пошел на рыбную ловлю, Кистенев сел писать этюд, а Нелли, Варя, Густомесов и Бушуев отправились в лес. Гриша Банный, прикрыв лицо картузом, блаженно растянулся на песке и моментально уснул.
Нелли и Густомесов, как только вошли в лес, быстро куда-то исчезли. Варя и Денис опять остались вдвоем.
IV
В лесу было прохладно. Пахло смолой и можжевельником. На горе́ монотонно и грустно куковала кукушка. Они шли целиной, без дороги, похрустывая валежником, по мягкому ковру из мха и брусничника, шли и вели неторопливый обыденный разговор. Варя рассказывала о Москве, о консерватории, Денис изредка задавал вопросы и внимательно слушал.
Где-то погромыхивал гром. Видимо, собиралась гроза. Бушуев хотел предложить вернуться, но подумал, что Варя опять может обидеться, и промолчал. Ведь не могла же она не слышать грома. Один раз она даже остановилась и сказала: «Гром. Слышите?» – и пошла дальше, продолжая прерванный рассказ.
А гроза все приближалась, гром становился отчетливее, в лесу потемнело, и уже видны были вспышки молнии.
У маленького лесного озерка, заросшего камышом и кугой, Варя предложила отдохнуть. Но едва они присели на поваленный трухлявый ствол пихты, как вдруг ослепительно сверкнула молния и как-то особенно раскатисто ударил гром. И в ту же секунду редкие крупные капли защелкали по листве осинок и берез, а над озером стремительно пронеслась стайка красноголовых нырков.
– Теперь пора назад… – словно опомнившись, предложила Варя.
– Боюсь, что поздно, – улыбнулся Бушуев. – Не встать ли нам под елку?
– Нет, нет… бежим назад.
И они быстро пошли, перескакивая через поваленные деревья, раздвигая кусты можжевельника и царапая руки. Но вскоре дождь обрушился вдруг с такой силой и так яростно затарахтел гром, что Варя метнулась под ближнюю ель и испуганно прижалась к ней. Тоненькое платье скоро стало насквозь мокрым – ель плохо защищала от хлещущего, словно из бадьи, дождя. Варе становилось холодно, и она инстинктивно подвинулась к Бушуеву, переминавшемуся с ноги на ногу и скучно посматривавшему на небо, а прикоснувшись к нему, тоже насквозь мокрому, она внезапно ощутила странную потребность быть еще ближе, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, она прильнула к его груди и крепко обхватила руками его широкую спину. Бушуев удивленно посмотрел на нее, а она, закинув голову и прямо смотря ему в глаза посветлевшим и влажным взглядом, просто и легко сказала:
– Денис, я люблю вас… – и уткнула мгновенно покрасневшее лицо в его мокрую рубашку.
Бушуев так растерялся, что не нашелся, что ответить. И в первую секунду ему показалось, что остановилось сердце. Он видел только маленькое ухо, все больше и больше розовевшее, и закинутые за него черные, блестевшие от воды волосы. Он почувствовал, что надо что-то сказать, надо сделать что-то, доброе, хорошее, что-то объяснить, но язык не поворачивался, и он, сам не зная зачем, наклонился и поцеловал эти мокрые пахучие волосы.
